230 Views
Посвящается моей бабушке Валентине Андреевне. Она выпила жизнь до дна.
Жизнь сильнее смерти, подумала я, разглядывая маленькие белые цветки герани, стоявшей на большом подоконнике панорамного окна нашей квартиры в спальном районе Екатеринбурга.
Неделю назад мы с мужем вернулись из Магнитогорска, с похорон моей бабушки по материнской линии Валентины. Хотя я никогда не называла ее так. Для меня она всегда была просто бабулей.
Белую герань мы привезли с собой в багажнике машины. Растение нещадно трясло часов восемь по ухабам бездорожья.
Оглядывая комнату бабушкиной квартиры после похорон, я увидела ее, старую, с обломанными ветками и редкой чахлой листвой в большой проржавевшей эмалированной кастрюле и решила забрать.
Когда-то это было мощное растение, жирные ветки с сочной листвой занимали половину подоконника в одной из комнат бабушкиной «сталинки». Цветок являлся полноправным хозяином пространства. Бабушка каждый день выплескивала в землю старую чайную заварку, от чего почва покрывалась коричневатой корочкой и со временем чуть подгнивала и дурно пахла.
Тогда эмалированная кастрюля еще держалась. Ее перевели в разряд цветочных горшков после того, как в ней образовалась маленькая дырочка. Для эмалированной посуды — обычное дело, стоит лишь однажды повредить покрытие, и ржавчина начинает поедать железную внутренность.
Белая герань всегда росла в бабушкиной квартире. Самые ранние мои воспоминания связаны с едким запахом цветка. Нынешняя герань – плоть от плоти той, из детства. Бабушка отламывала ветки молодой сочной герани и втыкала их в свежую землю, таким образом бесконечно обновляя растение.
К моменту смерти бабушки герань оказалась почти засохшей, ее многие месяцы почти не поливали. Хозяйка растения редко вставала с кровати. Лишь изредка доходила до горшка, щупала затвердевшую землю и поливала теплой водой из алюминиевого кухонного ковшика.
Бабушка мучительно умирала несколько лет. Жизнь уходила по капельке. Ее некогда пышное тело постепенно превратилось в сухой скелет, обтянутый кожей. Болезнь и старость иссушили ее до основания. Как-будто кто-то хотел, чтобы эта женщина испытала в жизни все.
…
После смерти тело бабушки стало почти детским, так мало места она занимала в гробу. Только сосредоточенное старческое лицо выдавало возраст. Я сидела рядом и гладила ее длинные худые пальцы на руках. Мне хотелось снова и снова касаться их, хотелось почувствовать тепло. Но пальцы были холодны и безжизненны.
Я сидела и думала: «А какой она была?» Мгновенный ответ найти не получилось. Я всегда чувствовала ее как часть себя и себя как часть ее.
«Она была теплой и любящей», – подумала я. Ее забота всегда была к месту, от этой заботы не было душно.
Каждый раз, приходя к бабушке в гости, я знала, что меня ждет тарелка свежего борща, кусок хлеба и стакан свежего молока, которое она всегда наливала из трехлитровой банки.
Бабушка привыкла свою любовь показывать делами, дождаться от нее объятий или поцелуя было почти невозможно. Уже потом, став взрослой, я бесконечно целовала и обнимала ее. И к моему удивлению, она с удовольствием принимала мои лобызания.
В детстве я очень любила спать в ее кровати. Она касалась своим горячим телом моих маленьких, всегда холодных ног и отчаянно пыталась согреть их. Приговаривая при этом «ой, ледышки, ледышки»!
Главный кайф — выпросить, чтобы бабушка погладила спинку.
Она брала свой гребешок, аккуратно вытащив его из копны своих длинных седых волос, и вверх- вниз гладила по моей спине им. Мелкие мурашки пробегали волной по всему телу. В такие минуты абсолютное счастье жило во мне.
…
В день смерти тело бабушки пахло свечами и ладаном, как в детстве. Ее вера в Бога была генетической, она впитала ее с молоком матери. В комнате бабушки стояли старые иконы, привезенные из родной деревни в Тамбовской области. Она рассказывала, как в юности молилась в поле по утрам, и что однажды видела Богородицу! Матерь Бога, словно облако, спустилась к ней и озарила своим сиянием.
Ближе к ночи бабушка зажигала лампадку и начинала долгую молитву, стоя, раздавая глубокие поклоны. Прочитав Псалтырь, она снимала платок и шла спать. Иногда приглашала меня присоединиться к молитве, но увидев мое нежелание, отмахивалась рукой и продолжала свое общение с Богом.
Бабушка умерла на праздник Святой Троицы и даже у меня, далекого от религии человека, екнуло. Пять лет назад, на ее 90-летие, я подарила бабушке икону, на которой изображена именно Троица. Мне удалось купить ее во время командировки, в Беларуси. Я везла подарок сначала на самолетах, перебегая по переходам Шереметьево с минского рейса «Белавиа» на екатеринбургский самолет «Уралов», а потом тряслась ночью в попутке до Магнитогорска. Мне так хотелось успеть вовремя.
Этот образ занял свое место на столе бабушки среди других икон, а после похорон я увезла Троицу к себе в Екатеринбург. Теперь икона у меня на письменном столе.
…
Бабушка была очень добрым человеком. Много лет она опекала свою больную двоюродную сестру, которую спасла от побоев мужа. Тот брал табуретку и долбил бедную женщину по голове. А когда у нее окончательно поехала крыша, бросил на произвол судьбы, сдал в психушку.
Тетя Люба прожила у бабушки больше 30 лет, пока не умерла от сердечной недостаточности. Это была безобидная женщина, которая очень любила общаться с людьми. Она как большой ребенок постоянно выспрашивала у гостей новости, а на общих праздниках садилась за общий стол, и вся родня следила, чтобы у Любы тарелка наполнялась едой, особенно переживала бабушка. И если вдруг чего-то не хватало, тут же в тарелке появлялась добавка салата или холодца. Вечерами Люба смотрела телевизор, тихо присев на стул около выхода в большой комнате и безропотно шла спать к себе, когда синий экран потухал. Иногда у Любы случались приступы агрессии, тогда бабушка отправляла сестру на время в психиатрическую лечебницу, где ее накачивали таблетками до состояния зомби. Люба приходила обратно домой очень худой, но умиротворенной, и бабушка терпеливо начинала снова откармливать Любу.
…
Разная пьянь со двора, и даже откровенные бродяги кормились у бабушки на кухне. Зачастую, придя к ней в гости, имелся шанс застать совершенно незнакомого человека, вонявшего помойкой или алкоголем. При этом бабушка всегда доброжелательно разговаривала с человеком, кормила его супом с большим куском хлеба, и молоком с булкой.
В другой раз она таскала на себе с мороза в подъезд этих же пьяных людей. Только будучи совсем пожилой, она забросила подобные заботы.
…
Бабушка была заядлым грибником. Как она собирала грибы я никогда не видела. Зато видела, как она их мыла и чистила. Феерическое зрелище. Она вываливала несколько корзин груздей в ванную, оставляла их отмокать на полчаса, после брала карманный складной ножик и тщательно вычищала им каждый из них до идеального состояния. Потом она складывала добычу в тазики, обильно посыпала солью и специями, накрывала эмалированной крышкой и ставила наверх трехлитровую банку с водой. Затем, когда грибы оказывались готовыми, она перекладывала их в банки и убирала на зиму в холодильник. Получалось невероятное лакомство. Грибами нас угощали по большим праздникам — тогда их извлекали из хранилища, смешивали со сметаной и луком, и подавали на стол вместе с вареной картошкой.
…
Отношения мамы с бабушкой были куда сложнее. Их можно было назвать созависимыми. Она постоянно чего-то требовала от дочери, а главное — беспрекословного повиновения. Мама брыкалась, но всегда уступала родительнице. Даже брак моих родителей – ее творение. Именно бабушка выбирала себе зятя. Мама, глубоко несчастливая в браке, много раз рассказывала мне, как прорыдала всю ночь перед походом в ЗАГС.
Да, бабушка знала, что отец поколачивал ее дочь, но всегда закрывала на это глаза. Долгие годы зять служил оплотом и поддержкой свекрови во всех ее начинаниях. Они очень хорошо понимали друг друга. Все сломалось между ними как-то разом после развода родителей. Они стали врагами и никогда уже не помирились.
…
Бабушка любила носить цветастые платки и яркие платья. Удивительно, как деревня и деревенские традиции продержались в ней на протяжении всей жизни. Притом, что большую ее часть она провела в большом городе. Платок был неотъемлемой частью ее образа. Можно сказать, он прирос к ее седым длинным волосам. Периодически бабушка поправляла яркий атрибут своего гардероба, слегка сдвигая его вперед, и перевязывая концы косынки. Ее платья — прямоугольные, с принтом из пышных роз или пионов. Виделось в них что-то цыганское, притягательное. Мне нравились ее наряды, они не походили на мамины приталенные юбки и кофты с геометрическим модным рисунком. Мамины платья восхищали окружающих. Бабушка носила наряды, чтобы порадовать, прежде всего, себя.
…
Мысли возвращаются обратно, вытираю слезы, которые катятся по моим щекам. Взгляд утыкается в белые цветки герани, растущей на моем подоконнике. Несколько дней назад я пересадила растение в пластиковый горшок, насыпала новой земли, а старую кастрюлю выкинула.
Почти машинально беру большой ковшик, в котором варю кофе, наливаю в него теплой воды из-под крана и иду поливать мою герань.