295 Views
Ему хорошо за семьдесят, и белоснежная улыбка, которой он одаривает меня, проходя мимо автобусной остановки, имеет простое объяснение. Качественные зубные протезы. Правда, очень хорошие.
– Бокер тов! – голос у него низкий, почти рокочущий.
– Бокер тов! – бодро отвечаю я и тоже улыбаюсь, но отнюдь не так широко. На белоснежность нам еще пахать и пахать.
Он уходит в сторону торгового центра, энергично размахивая руками. На голой спине поблескивают капельки пота, местами сливающиеся в струйки. То же самое можно сказать о спинах еще двоих его сверстников, таких же ревнителей здорового образа жизни и спортивной ходьбы по утрам.
Троица быстро удаляется, и ее исчезновение за поворотом означает, что сейчас 6.25. Можно не проверять – мы точны.
До прибытия подвозки, следующей по маршруту Ашкелон-Ашдод, остается примерно полчаса.
И пока бокер еще тов, а относительная прохлада не сменилась стремительно наваливающейся жарой, можно повторить очередную порцию слов. Точнее, нужно. Но вначале – отметиться в What’s App-группе, именуемой “Подвозка”. Кодовая фраза “Доброе утро” – не просто приветствие, а сообщение с особым смыслом. Ребята, я тоже сегодня еду, и если водитель вдруг забудет об этом, напомните! А если первым заберут меня, я буду помнить о вас и не дам проехать мимо страждущих. Примерно так.
Вообще-то ожидание маршрутки – эмоционально окрашенный и даже интригующий процесс. Самое главное – кто за рулем. Если это толстый, глуховатый и упрямый Юваль, можно ожидать чего угодно. А вот веселый Ромеро, свободно комбинирующий иврит с испанским – совсем другое дело. Этот никого не бросит, всех дождется.. Впрочем, могут быть и другие водители, и тогда маршрут становится совсем непредсказуемым.
Так, время-то идет, а слова сами себя повторять не станут. Не выпуская из рук телефон (ага, первого уже забрали, едут. Сегодня Юваль…), достаю карточки со словами.
Иврит, кстати, весьма стройный и логичный язык. Жаль только, что он сплошь состоит из незнакомых мне слов. Но коль скоро я встал на скользкую дорожку самостоятельного изучения (ани митломед иврит!), спасение изучающих – дело рук самих изучающих. Поехали.
В каждой порции слов обязательно попадается что-нибудь забавное и порождающее неожиданные ассоциации. Сегодняшняя жемчужина – чудесное слово писга. Уверяю вас, писга (вершина) останется в моей памяти до скончания дней. Ох, как же я жду того момента, когда он писганется с заоблачной своей писги, и наступивший писгец принесет облегчение как минимум двум странам, а на самом деле – почти всем, за исключением разве что Северной Кореи.
Очередное сообщение в группе. Ясно, минут через пять будут здесь. Карточки – в один карман, телефон – в другой. Начинаем обратный отсчет.
7.05. Маршрутка движется в сторону Ашдода. Вначале вполне бодро, так что придорожные деревья за окном сливаются в сплошную зеленую массу. Однако не спешите радоваться, уважаемые пассажиры, вы же не хуже меня знаете, что впереди – пробка. Она набухает в этом месте ежедневно, объехать ее невозможно – за отсутствием окольных путей. Юваль шумно вздыхает, что-то бурчит себе под нос, и наше транспортное средство покорно сбавляет ход. Ползем.
7.15. Все еще ползем. Коллеги спят, я старательно перекладываю карточки Мать ученья, несомненно, помогает, но я бы на ее месте был более снисходительным.
7.20. Неужели? Да! Затор сам собой рассасывается, маршрутка вспоминает, что рождена не только ползать, и мы лихо въезжаем в Ашдод.
Уютные кафе и ресторанчики, буйное цветение азалий и огненных деревьев, веселые и шумные люди – все это, конечно, в большом и разномастном Ашдоде имеется, но сейчас мы проезжаем по самой окраине. Окраина и промзона суть одно и то же, поэтому за окном мелькают ангары, терминалы и торговые комплексы, которые не поместились в центральной части. Далее по пути следования – квартал, в котором проживают религиозные граждане. Они – в лице некоторых своих представителей мужского пола – уже проснулись и, одетые в полном соответствии с воспаленной фантазией антисемита, спешат по служебно-молитвенным делам.
А временное население маршрутки начинает просыпаться и потягиваться. Это касается джентльменов, поскольку леди проснулись давно и сейчас поспешно завершают косметические процедуры.
7.30. Приехали. Юваль желает нам хорошего дня, приятной работы (спасибо, родной, и тебе того же), высаживает нас и отгоняет транспортное средство на площадку. Там, выбравшись через пассажирскую дверь, весело справляет малую нужду, только что не помахивая на прощание. Он человек простой и поглощающий много разнообразных жидкостей, да хранит всевышний мочевой пузырь его!
7.35. Нет, граждане. “Отбиться” сразу же не получится, даже не думайте. “Отбиваться”, т.е. прикладывать запомненный компьютером палец к специально приспособленному для этого месту, дабы система узнала тебя и начала отсчет оплачиваемого рабочего времени, можно только облачившись в фирменную футболку с логотипом магазина. Можно, конечно, и проскочить, но сегодня дежурит бородатый и грозный замдиректора, а он бдит. Значит, отобьемся чуть позже.
У витрин-холодильников уже снует мой напарник, шеф и великий гуру заморозки. Лишь ему подвластны тайны мороженых креветок, овощных смесей, каменно-ледяных шматов мяса, пельменей и почти сотни других продуктов относительно здорового питания, которые лежат рядами и стопками, готовые отдаться покупателю.
Он могуч и велик, я ничто рядом с ним, я еще ученик, он – садран и кфуим.
7.37-15.15. Ну, понеслось. Наш гостеприимный, большой, “русский” и поэтому некошерный магазин распахнет свои двери в 9.00. А пока по залу деловито перемещаются садраны.
О, садран – важный человек, распоряжающийся конкретными полками и товарами на них. Его внимательное око следит за порядком на витринах, цепкая память удерживает десятки индивидуальных параметров, прежде всего, скорость, с которой покупатели расхватывают тот или иной товар. А крепкие руки распаковывают коробки, извлекают, раскладывают, пробивают цены и много еще чего полезного делают.
Но если кто подумал, что этим исчерпываются обязанности садрана, то мне с вас смешно.
Нет! А кто будет договариваться с сахенами – пронырливыми агентами разных компаний, которые пропихивают свой товар? Кто скажет: “Вот эту пиццу давай. коробки три-четыре. А эту хрень больше не привози, ее все равно никто не берет”. А сахен-то тертый товарищ, он кого хочешь и на что хочешь уговорит – “Да ладно, ты возьми, попробуй, такого товара еще месяц не будет, контейнер в Бразилии застрял. Смотри, начнут потом покупатели спрашивать, а у тебя нет. Да, и сырки вот еще могу дать, новые, смотри какие! А?”
Хитер и напорист сахен, но опытен и непробиваем садран!
По крайней мере, так должно быть. Как показывает практика, “должно быть” и “есть” – очень разные вещи.
В нашем магазине много садранов, хороших и разных. У каждого – своя зона ответственности и обслуживаемая территория.
Наша кфуимская, как я уже говорил, – четыре длиннющих витрины-холодильника. Для того чтобы на этих витринах что-то лежало, это “что-то” нужно привезти из внутренней части магазина, вход в которую доступен только нам, покупателям совать туда носы запрещено. Нечего им там делать, уж поверьте.
Где положено храниться замороженным продуктам? Именно там, где вы и подумали. И таких помещений в нашем ведении целых три. Там царит зима, минус 23. Поэтому, ныряя в родные морозы, приходится надевать теплую куртку и шапку.
Царство кфуим динамично и разнообразно. Собственно, кфуим – это кафуй во множественном числе. А кафуй – замороженный.
Поэтому, когда я слышу объявление по громкой связи “Миша кфуим, подойдите на главную кассу”, эти слова отнюдь не означают “Миша, к …. .” и далее по тексту, а всего лишь “Миша, отвечающий за заморозку”. Уже иду.
Во внутренних помещениях господствует русская речь, но среди нас есть и коренные израильтяне, так что иврит тоже присутствует.
В случае лингвистических затруднений всегда есть палочка-выручалочка. Ею пользуются только за пределами торгового зала, но зато часто и разнообразно. Из местных особенно преуспел в этой зоне русской лексики главный “овощник” Йоси. Из всего великого и могучего он освоил мат, а также уменьшительно-ласкательные суффиксы. Димочка, …. Боренька, на…. Ну и так далее, по списку подчиненных ему сотрудников и других русскоязычных работников магазина.
Впрочем, мы тоже не гнушаемся, и я даже не стану за это извиняться. Когда из замерзших рук выскальзывает тяжеленная коробка с парагвайскими языками (только не надо пугаться – это всего-лишь говяжьи языки из Парагвая), то что вы прикажете произнести? “О злосчастное картонное изделие с тяжелым внутренним содержимым, зачем ты не удержалось в пальцах моих и причинило мне боль и неудобство?” Ага, сейчас.
Поэтому обсценная лексика срывается с уст не только лиц мужского пола. И меня это перестало смущать. Здесь нужно много работать, здесь к концу смены зае…, то есть, выматываешься, так что уж примите как есть.
Некоторые вкалывают на двух, а то и трех работах, без выходных. В основном, это те, кого война заставила бросить все и уехать. Там, в разрушенных или всего лишь тяжелораненых городах и поселках у них остались родные и друзья. Я не раз видел, как женщины, присев за штабелем коробок, звонят домой, а потом выходят в коридор с заплаканными глазами.
“А ты откуда?” – спросил меня однажды парень из Харькова. “Из Петербурга, уехал сразу после 24 февраля. Простите нас, если сможете.” “Понимаю. И принимаю”. – совершенно серьезно сказал он, а потом широко улыбнулся и протянул мне руку. Хорошая у него улыбка, добрая. Чем-то похож на моего троюродного брата, который тоже когда-то жил в Харькове.
А вот мой шеф – из Донецка. Судя по внешности и стилистике речи, он либо первый еврей в семье, либо правильно женился.
Тоже хороший и незлобивый мужик. Старательный и, несмотря на внешнюю неприступность, безотказный. Это касается вышеописанных отношений “садран-сахен”, да и вообще он, похоже, такой по жизни. Нужна помощь – не откажет, а то и сам предложит.
Вот только телевизор я бы ему отключил. По крайней мере, российские каналы. Пожизненно, для его же пользы.
Но прояснять свои политические взгляды и дискутировать нам некогда. На сегодня большие планы: у меня рыба, у него – шницеля и пельмени.
Товар ждет своего часа в морозильниках. Снимаем, перекидываем, везем. Для перемещения служат агалы и люли.
Когда в супермаркете вы толкаете перед собой тележку, знайте – ваши покупки лежат не абы в чем, а в агале. А вот люль вам никто не даст, да и незачем вам люль – здоровенная двухэтажная металлическая конструкция на колесиках. Картонов (коробок) двадцать вмещает.
В нашем случае выражение “огрести люлей” имеет особый смысл. Тут всем нужны люли, не успеешь глазом моргнуть, как расхватают.
Подсобная территория – место, где действуют свои правила уличного движения. Лавируем между штабелями, пропускаем друг друга без всяких светофоров, периодически застреваем в лабиринтах. Главный специалист по организации заторов и завалов – овощник Йоси . Полагаю, что из него вышел бы отличный специалист по возведению баррикад и других препятствий на пути вражеских войск. Но мы не обижаемся, ибо фруктово-овощное хозяйство – одно из самых обширных и динамичных, тут промедление подобно преждевременной смерти банана или дыни. Темп, натиск, мощь, только так и никак иначе. И как следствие – нагромождение тележек и контейнеров прямо у дверей наших морозильников.
Что там сегодня у нас? О, широкий, я вам скажу, выбор. Гладкое, соблазнительно желтовато-розовое филе лосося, аппетитная даже в замороженном виде барабулька, привычные тушки хека в двух видах упаковок: красивой и не очень, нильский окунь, мерлуза, канадская корюшка (пробовал, ничего общего), пангасиус, мойва… Нет, граждане, так нельзя упаковывать мойву, так категорически нельзя ее упаковывать! Ну вы только посмотрите, это даже кошки покупать не станут.
Выражая наше единое мнение по этому поводу,, Садран сын Кфуима использует в основном трех- и пятибуквенные слова. Они служат как для обозначения основной мысли, так и для конкретизации важных нюансов, расстановки акцентов и просто для связки. Если их убрать, высказывание станет максимально коротким и неинформативным: “мойва”.
Я с отвращением раскладываю мойву – вы бы знали, как приятно раскладывать лосося! – а шеф занимается пельменями. Тут всякие есть. И с говядиной, и с телятиной, и с курятиной, и с индюшатиной. Простите, что? Да, конечно, а то! Сочащиеся свиною скверною “Сибирские” здесь весьма популярны.
Магазин некошерный, поэтому большая часть посетителей – в широком смысле наши. Но попадаются и коренные, бесподмесные, в кипах и без. Некоторые из них смело подходят к средоточию порока – мясному отделу, на прилавках которого развратно разлеглись свиные окорока, карбонад и другие разновидности греха. И не просто подходят, а кое-кто даже… Нет, я государственных тайн не выдаю, хоть вы меня пытайте.
Но в основном покупатели говорят на русском. О, сколько разных стилей речи тут можно услышать! От “Нет, ну шо это за дела, вот в йом-шени я была в Рами-Леви, таки там…” до “Простите, а вы не подскажете, где здесь эгроли?” Господи, родные, да я из кожи вон вылезу, чтобы вам (похоже, вы из моего родного Питера) подсказать. Знать бы еще, что такое эгроли. Это слово я еще не выучил. Матчасть, товарищ помощник садрана, учите матчасть!
15.15. Как, однако, приятно отбиваться не на вход, а на выход! Все, ребята, домой. Домой! Сегодня нас везет Лева. Значит, поедем весело, быстро и с хорошей музыкой. Лева ценит Queen и Scorpions, хотя однажды зачем-то врубил Антонова. Больше он так не делает.
Маршрутка преодолевает все ту же пробку, только с другого конца, и, набрав скорость, летит в сторону Ашкелона. Мимо проносятся поля и плантации, которых тут вообще-то не должно было быть. Тут должно было быть царство песка и камня, чахлых кустарников и низкорослых кривых деревьев. Но нет! Здесь растут апельсины, арбузы, еще что-то (не вижу, быстро едем). И к каждому растению подходит трубочка, по которой подаются вода и жизнь.
По Ашкелону крутим долго, Лева развозит народ по адресам, и я в его списке – один из последних. Зато бесплатно катаюсь и глазею по сторонам.
Наш маршрут – сложная траектория, по большей части состоящая из круговых перекрестков (кикаров) и кривых соединительных линий между ними. Прямые и длинные участки довольно редки, но Лева использует любую возможность для того, чтобы дать по газам.
Тут такие разные кварталы, просто город контрастов. Но азалии, огненные и фиалковые деревья есть везде, а это, я вам скажу, что-то!
Ну спасибо, Лева, хорошего тебе дня. И мне, и всем нам, мы это заслужили.
Во дворе меня встречает кошка. Она ничья, но нас со Светкой назначила своими покровителями, опекунами и кормильцами. Мы не возражали ни секунды. Наша толстая, ласковая и умная Стеша пока осталась в Питере, и пока непонятно, как доставить ее сюда. Скучаем очень, а пока кормим эту, но к дому не приучаем.
18.30-21.00. Вот кто где, а я сегодня на рыбалке. От дома до пирса пятнадцать минут быстрой ходьбы, а я хожу быстро. Берегись, рыба!
Рыба и вправду бережется, но это касается исключительно ее отношений со мной. У других она клюет и попадается, у меня клюнуло всего пару раз. Пока что моя писга (см. начало) – небольшой краб, который сорвался, едва успев вынырнуть из воды.
И все равно классно. Мы – а я гордо причисляю себя к остальным рыбакам, которых тут много – располагаемся на удобном дощатом парапете. Ловим в месте, которое отлично защищено от любых волн, даже в сильный ветер. Тут же швартуются яхты, прогулочные катера и лодки. В пятидесяти метрах на скамейке сидит гитарист и наигрывает что-то отдаленно знакомое. А чуть поодаль – кафе, ресторанчики, веселая толпа, как минимум наполовину состоящая из шумных и неуемных детей. Здесь люди ценят каждую минуту жизни. И потому, что много работают, а отдых – дело вкусное и святое, и потому, что совсем рядом – Газа. Комментарии нужны? Думаю, что нет.
Мой наполовину самодельный поплавок лениво покачивается на воде, всем своим видом говоря: Миша, бросьте эти ваши глупости, сегодня не рыбный день, для вас так точно нет, идите уже домой. Слушаюсь и повинуюсь, то есть сматываю и ухожу.
Солнце здесь садится стремительно, практически обрушиваясь в море. Поэтому идти назад приходится уже в сумерках. Но почему-то не страшно. Совсем.
21.30. Ужин, новости, звонки друзьям. Скучаем ли? Еще как. Жалеем ли, что уехали? Пока что ни секунды. Знаем ли, что потом нахлынет и не раз? Да. Так и будет, потому что иначе и быть не может.
Началась совсем другая жизнь, и, как ни странно, чувствуешь, что помолодел. И сколько бы ни оставалось впереди, все только начинается.
Нужно это принять, а вот жалеть себя не надо.
Мой бесконечно любимый Питер пока что не снится.
А когда я однажды увижу его во сне, утром у меня будут мокрые, красные глаза.
Это обязательно случится.
Но уверен, что завтра утром глаза будут сухие.
А в 6.25 низкий, рокочущий голос приветствует меня.
– Бокер тов – скажет он.
– Бокер тов! – отзовусь я.
И начнется новый день.
Михаил Горелик
С марта 2022 г. живёт в г. Ашкелоне, Израиль. До этого жил в Санкт-Петербурге с самого рождения, а именно с 1964 г. Решение покинуть Россию пришло 25 февраля. 24-го был так оглушен, что сложно теперь вспомнить. о чем думал в тот день. Ни о чем хорошем, это точно. Сложившуюся систему власти не любил никогда. Многое из того, что написал еще в России, именно об этом, об опасениях, которые стали явью. О том, что уехал, не пожалел ещё ни разу.