747 Views
1.
— Вы когда-нибудь пробовали трусы через голову надевать?
Блистая залысинами, облаченный в черный джинсовый костюм Арбузов обвел сотрудников информагентства насмешливым взглядом, вращаясь в центре комнаты на стуле с колесиками.
— Пробовали, я спрашиваю?
В редакции повисло тягостное молчание.
— Судя по всему, нет, — не унимался он, — Так зачем же вы пишете такую херню? А? Нечего сказать? Тогда скажу я. Потому что вы – творчески не созрели. Понимаете? После планерки скину в чат ссылку. Каждый из вас обязан прочитать. Заметку написал я. Учитесь, пока жив.
Присутствующие согласно закивали.
— Вопросы есть? Эй, ты, лысый, у тебя есть вопросы? – обратился Арбузов, продолжая бликовать, к обозревателю экономического отдела.
— Никак нет, Вадим Валерьевич.
— А у вас, мартышки? – обернулся Арбузов к девочкам из отдела «Общество».
— Ни одного. Нам все понятно, Вадим Валерьевич, — откликнулись они.
— Ну, и прекрасно. А теперь за работу, бездари.
Вадим Валерьевич Арбузов, разумеется, был неадекватен. Спокойным я видел его только два раза – при устройстве в «Информбюро», где тот заправлял в должности директора, и при увольнении. Учился он в 1980-х на журфаке МГУ, а потом отец, генерал КГБ, устроил молодого Арбузова в спецслужбы. Дальше – Таджикистан, Чечня. Возможно, что-то еще. Не случайно в директорском кабинете висела карта Ближнего Востока. На заре нулевых Арбузов обосновался в Екатеринбурге, неожиданно вспомнил о своем журналистском дипломе и создал ручное агентство. Жен и любовниц Вадим Валерьевич набирал из числа собственных сотрудниц. Правда, соглашались немногие. Несогласные быстро вылетали. А те, кто не сопротивлялся, сбегали сами через некоторое время.
Впрочем, сбегали не только они. Народ в редакции, в принципе, не задерживался. Арбузов оперативно доводил людей мелкими придирками и оскорблениями. Но иногда ему попадались железобетонные персонажи. Например, чернявая, худощавая, нервная выпускающий редактор, заранее громившая все и вся, лишь бы это не попалось на глаза «особо внимательному читателю», то бишь Арбузову. Или ее подруга, пухлая короткостриженая шеф-редактор, однажды ляпнувшая: «Здесь про какую-то Пулитцеровскую премию… Девчата, а что за премия такая?».
Приняли меня туда в декабре 2013-го. На должность спортивного корреспондента. Требовалось штамповать дикое количество новостей. Об эксклюзивах речи не шло. Рерайт, рерайт и еще раз рерайт. За опечатки – штраф. Поздно взял инфоповод – штраф. Пропустил тему – штраф. Взял что-то неважное – штраф. К вечеру пальцы и спина болели, а мозг утрачивал способность распознавать текст.
В феврале 2014-го началась зимняя олимпиада в Сочи. Мне поручили за ней следить, хотя, если честно, с бóльшим любопытством я уделял внимание киевскому майдану. Арбузов же фанател от соревнований. Регулярно строчил «репортажи» в стиле «впереди бежал итальянец, за ним японец, за ним француз» по результатам просмотров прямых эфиров и очень удивился, когда узнал, что у меня дома нет телевизора:
— Как же ты собираешься состязания смотреть? – осведомился он, видимо, забыв про существование интернета.
2.
В конце февраля 2014-го, по завершении олимпиады, Арбузов вызвал меня к себе.
— У тебя ведь испытательный срок, вроде, закончился? – осведомился одетый в белоснежную рубашку директор, облокотившись на стол.
— Ну, да.
— К сожалению, ты его не прошел. Извини.
Я смотрел на распростертую на стене карту – Турция, Сирия, Ливан, Ирак, Иордания, Палестина, Израиль…
— Что-нибудь скажешь?
— Нет.
Душа моя ликовала. Ура! Свобода! Прощай, унылая редакция. Прощай, старый придурок. Прощайте, новости спорта. Опять безработица, но выход найдется. Господи, «Информбюро» — не единственное СМИ в Екатеринбурге. Разберемся.
Коллеги каким-то образом уже знали. Я понял это по грустному выражению их лиц.
— Да ладно вам, все там будете, — пошутил, опускаясь за компьютер, дабы перед уходом глянуть новости майдана: революция побеждала, пророссийский президент Янукович скрылся.
Чуть позже выяснилось – Арбузов заранее все спланировал. Он не собирался сохранять ставку спортивного корреспондента, но хотел сделать посещаемость на новостях олимпиады. Ему требовался временный сотрудник. Такой, которому по истечении трехмесячного испытательного срока можно было поставить в вину мнимый или реальный провал заданий, тем самым найдя повод для того, чтобы не брать в штат. Иными словами, на моем месте мог оказаться любой. Но надломленная спичка досталась мне. Счастливая.
3.
Крым начали брать на излете февраля. Местные татары, испугавшиеся возвращения в состав империи, вышли на митинг в центре Симферополя, возле здания совета министров. Митинг перерос в драку с пророссийскими активистами. На следующий день имперский спецназ захватил правительственные объекты на полуострове. Паромная переправа через Керченский пролив работала с перебоями.
Меня живо интересовало происходящее. Еще бы. Исторические события разворачиваются на глазах. Можно по-разному к ним относиться. Но разве оставят они кого-то равнодушным? Тем более, если ты – журналист? Признаться, я не одобрял случившегося. Однако не понимал, как это: добровольно отстраниться, засунув голову в песок, лишь бы, не дай бог, не запачкаться. Репортерская работа, в принципе, подразумевает дежурство в эпицентре ада, независимо от объемов разлившегося вокруг дерьма.
В 2000-х бушевала война на Северном Кавказе, поглотившая мое сознание. Даже диплом я писал об информационной политике России в регионе. Писал самостоятельно, ниоткуда не передирая. Потом кропал аналитические тексты по кавказской теме для разных малоизвестных интернет-ресурсов. Денег они не платили, зато жажду реализации юного автора утоляли вполне.
Потом грянул переворот. Мне попалась книжка Артуро Переса-Реверте «Территория команчей». Он когда-то был военным корреспондентом и знал, о чем рассказывает: «На севере Боснии солдаты уже не складывали победно пальцы буквой V и не похлопывали операторов по плечу, как три года назад в Вуковаре или Осиеке. Тогда хорваты еще ходили в хороших: считалось, что на них напали, а роль единственных злодеев в этом фильме досталась сербам. Теперь, кто больше, кто меньше, но все показали, чего стоят – массовые захоронения находили и в том лагере, и в другом, и у каждой стороны нашлось, что скрывать… Когда войны затягиваются, разлагая людские души, журналисты вызывают все меньше и меньше симпатии. И тогда из человека, который снимает солдата, чтобы невеста увидела его на телеэкране, ты превращаешься в ненужного свидетеля».
Начитавшись Реверте, я бросил аналитику. В ноябре-декабре 2011-го Екатеринбург очень кстати забурлил. Сперва шествия неонацистов. Затем – оппозиционеров. Власти решили ответить и согнали на привокзальную площадь огромную толпу работяг и бюджетников. Люди мерзли, переминаясь. Доставали припрятанные чекушки, разливая по пластиковым стаканчикам. Оппозиция не растерялась и вскоре вывела на улицу гигантскую колонну протестующих, растянувшуюся по всему центру города – от главпочтамта до драмтеатра. Ее вели двое: лидер здешней молодежной ячейки КПРФ и его знакомый журналист из нацболов. После демонстрации и митинга, ближе к вечеру, особо рьяные попытались опрокинуть полицейское оцепление и ворваться в областной дом правительства, но их сдержали. Говорят, на другой день, организаторам акции позвонили из «конторы» и попросили больше так не делать. Те опомнились и новые массовые «прогулки» стали отдавать карнавалом.
Конечно, я ничего не пропускал. Бегал, запыхавшись, по митингам, фотографировал, игнорируя холод, лез в самую гущу. Но этого было мало. Пытаясь отыскать себе применение по вкусу, нашел информацию о курсах «Бастион», где готовили военкоров. Поехал туда летом 2012-го за свой счет. Курсы проходили в Наро-Фоминске, на базе Кантемировской танковой дивизии. Нас, около 40 слушателей, привезли туда из Москвы на автобусе и поселили в пустую казарму.
Там все веселились. Днем слушали скучные теоретические лекции о геополитике, о том, какая у нас замечательная империя и как ее желают погубить супостаты. Общались с известными коллегами. А вечером бухали. Пик подготовки пришелся на два последних дня. Утром мы выдвинулись на полигон и попали в засаду. Изображавшие террористов бойцы разведроты тормознули автобус, пинками и подзатыльниками выпроводили нас из салона и поставили на колени. Каждому связали руки и надели на голову мешок. Затем погнали по пересеченной местности к заброшке. «Перекочевка» сопровождалась оплеухами и стрельбой холостыми. По пути я споткнулся. К несчастью, рядом держался пулеметчик. Выпустив очередь в воздух, он опустил РПК и я случайно ухватился за раскаленный ствол. Кожу на правой ладони сразу стянуло. Конечность обработали мазью и перевязали, но к вечеру ожог вздулся страшными волдырями. На второй день практические «занятия» продолжились. Я собирался принять участие, но когда уселся в армейский «ГАЗ»-«батон», задел травмированной кистью поручень и ожоговый пузырь лопнул, залив сидение сукровицей. Разумеется, меня отправили в госпиталь.
Это было предупреждением, которому я не внял. Кроме меня метки в виде травм, намекающие на то, что не надо соваться на дорогу войны, получили еще двое. Паренек из Краснодара сломал ногу, а фотограф из Москвы – руку. Первый неудачно оступился и упал с крыльца, а второй где-то запнулся, пропахав асфальт. Так или иначе, оба приняли к сведению послания судьбы и в «горячие точки» не совались. Я же тащился туда с упорством маньяка, получая разнообразные осложнения здоровья в виде тяжелых отравлений и простуд, коронавируса и расшатанных нервов.
В 2013-м планировал поехать в Дагестан и Афганистан. Но обе командировки сорвались. И вот, наконец, Крым в марте 2014-го. Читал тогда книгу Василия Голованова «Остров или оправдание бессмысленных путешествий»»: «Рождение дочери в один прекрасный день заставило меня задать себе неприятный вопрос: «А что из того, что я написал в жизни, будет интересно ей, когда она вырастет?» Ответ потребовал определенной честности перед самим собой: ничего. Или почти ничего, за исключением, может быть, нескольких корявеньких стихотворений. Мне захотелось написать что-то такое, что в отдаленном будущем поразило бы ее и придало бы ей силы. Такою задачей «писательство», пожалуй, могло быть оправдано».
Я отпрянул, словно обжегся. Неделю назад мы с Мариной ходили на УЗИ. Исследование показало – ждем девочку. В тот момент в моей груди возник теплый сгусток, точно маленький таинственный бутон, которому еще только предстояло раскрыться. Вместе с тем, доселе неизвестное чувство заарканило и не отпускало: я хотел остаться рядом с Мариной, но, одновременно, озадачился головановской дилеммой – а о чем стану рассказывать своей дочери спустя годы? О том, как торчал дома или таскался на работу? Нет, спасибо.
Жена восприняла мое решение стоически. Ну, или я был настолько, — до нервной дрожи, — увлечен своей идеей, что не заметил ее горького волнения. Да и как тут не волноваться? Ты на сносях. Муж недавно потерял работу, а теперь собрался на войну на деньги из семейного бюджета. Без журналистских документов, без «крыши» в виде редакции. Нонсенс!
— Мне почти 30. Если не сейчас, то когда? – сказал я и, запахнув черное пальто, выскочил на улицу за билетами. Сердце мое бешено колотилось.
4.
Борт «Аэрофлота», летевший из Екатеринбурга в Краснодар, отчаянно трясло. Где-то на половине маршрута самолет угодил в зону турбулентности и теперь кресло подо мной моталось в разные стороны. Соседи напряженно молчали. Бледные стюардессы вымученно улыбались, проверяя, все ли пассажиры пристегнуты. Болтанка усиливалась, и я дал слабину. «Может, надо было остаться дома? На хрена мне этот Крым? Сейчас шмякнемся и все», — пронеслось в голове.
Столица Кубани потчевала облачностью и моросящим дождем. Протиснувшись через толпу встречающих и провожающих, набившихся в маленький аэропорт, я оказался возле автобусной остановки. Теперь следовало дождаться маршрутку. Она появилась минут через двадцать. Город за ее окнами предстал в виде сплошного расплывчатого пятна. Иногда по ту сторону мутной влажной пелены вспыхивали тусклые огоньки светофоров или фар других машин, но затем пространство снаружи вновь превращалось в темно-серое подводное царство.
Остановился у Виталика. Когда-то давно он приехал в Екатеринбург из маленького уральского городка и устроился в СМИ. На работе мы и познакомились. Потом наши дороги разошлись. Мы оба уволились, я менял редакции, Виталик тоже, параллельно то возвращаясь к себе на малую родину, то снова возникая передо мной. В итоге, Урал ему надоел, и он перебрался на юг, в Краснодар. Снял квартирку в новостройке. Удаленно сотрудничал с питерскими и московскими изданиями.
Сомнения не покидали меня. Может, еще не поздно отказаться и вернуться домой, к размеренной жизни? Может, не нужно рисковать? Ради чего, собственно говоря, я отправился за тридевять земель? Ради тщеславия? Дабы написать нечто необычное? Проверить себя? Прослыть героем? Обеспечить красивую биографию? Поглазеть на Клио? Если бы знать самому…
После обеда Виталик проводил на автовокзал. У крымского автобуса никого не было. Очереди из отъезжающих выстраивались рядом. Люди собирались в Сочи, Новороссийск, Ставрополь, Ростов-на-Дону. Но только не в Крым. Я устроился в обширном пустом салоне у окна. Следом нарисовалась супружеская пара предпенсионного возраста – худой усталый усатый мужик в брюках, рубашке и потасканной ветровке, и склонная к полноте кудрявая блондинка в дешевом спортивном костюме. Они встали как вкопанные посреди автобуса. Женщина удивленно огляделась, а затем нарочито громко произнесла:
— А мы не боимся! Не боимся! Мы – севастопольцы!
5.
Когда Кубань осталась позади, за окном, слева, потянулись предгорья. Там лежал хребет Западного Кавказа. Трасса огибала его и выбегала в приморскую степь, усеянную арыками, каналами и лиманами. Она уже зеленела, но вечер наполнял ее красно-фиолетовыми оттенками. К проливу мы выкатились в темноте. На прибрежном пограничном КПП «Порт Кавказ», вопреки ожиданиям, не наблюдалось ни толп, ни очередей.
— С какой целью едете в Крым? – уточнил на контроле таможенник.
— В качестве туриста.
— Ясно. Погодите немного, загранпаспорт пока у меня полежит.
— Хорошо.
Я отошел. Спустя минуту, словно из воздуха, материализовался настороженный шатен в сером костюме. В руках он вертел мой загранник.
— Вы знаете, какая в Крыму обстановка?
— Знаю.
— И происходящее вас не пугает?
— А почему это должно меня пугать?
— Вы, вообще, кем работаете?
— Сейчас никем.
— А раньше?
— Журналистом.
— Тэээкс. Вы, получается, стрингер?
— Вроде того.
Мужчина смерил меня взглядом, о чем-то быстро размышляя, а затем протянул документ и раздраженно процедил:
— Забирайте. Счастливого пути.
«Ну, вот и славно, — подумал я, усаживаясь на свое место в автобусе и опуская голову на приложенную к стеклу шапку, — Сейчас на паромчике поплывем». Впрочем, переправу увидеть не удалось — заснул.
Очнулся уже на украинском берегу. КПП «Порт Крым». Там никто не заморачивался. Вопросов не задавали. Просто шлепнули печатью в паспорте и попросили не задерживаться. На улице поодаль стояли два БТРа и дежурили трое камуфлированных автоматчиков без шевронов.
Ночная Керчь расступалась безлюдными улицами, объятыми оранжево-синим фонарным светом. Водитель гнал по пустой трассе, и я удивлялся несоответствию реальности и новостной картины. СМИ сообщали, что в Крыму все кипит, везде собрания, баррикады, патрули, колонны военной техники. Здесь же ничего подобного. Только сумрачный ветер с моря.
6.
В здании симферопольского автовокзала тоже царило запустение. Я побродил по коридорам, а потом «спланировал» в холодное пластмассовое кресло. Часов до восьми утра идти на улицу смысла не было – магазины и учреждения на замке. То и дело забегали таксисты, предлагающие куда-то подвезти. Народ подтягивался постепенно, к открытию касс. Тема для разговоров одна – приближение войны.
— Янукович, что ли, будет воевать? Его дети? Такие, как он? Дети таких, как он? – горячилась старушка в зеленом плаще, — Нет! Наших сыночков пошлют вместо себя!
— Не верьте всему, что сообщают, — встрял вихрастый пенсионер в потрепанной джинсовке, — Пишут, что БТРы вокруг. Что все захвачено. Будоражат народ. Я недавно в Харькове был, там по вокзалу менты с автоматами шастают. А тут – тишина.
И действительно – тишина. Ранним весенним утром Симферополь не походил на эпицентр исторических событий. Зеленые пятна парков в пойме речки Сапгир. Гигантская белесая «гайка» здания республиканского госсовета в центре. Напротив — восстановленный собор Александра Невского с колоннами. Рядом, за транспортным кольцом, старый бежевый кинотеатр с его мощными башнями и неоклассическим портиком. А если пройти чуть дальше, то за улицей Кавказской, там, где древняя мечеть Кебир-Джами, теснятся улочки татарского района Ак-Мечеть.
Выбравшись на свежий воздух ближе к девяти, когда на автовокзале стало многолюдно, я заметил в сквере, около «гайки» госсовета, патруль «самообороны». Типичные пацаны «с района». На рукавах – георгиевские ленточки. Сразу вспомнились участники уральских националистических шествий. Практически те же лица, те же повадки. Чуть позже подъехала машина ДПС. Милиционеры побратались с «дружинниками» и отправились в киоск за чаем.
7.
Поправив на плече рюкзак, я зашел в салон сотовой связи купить местную симку для телефона. Российские операторы тут не действовали, а потому для связи с домашними требовалось произвести некоторый апгрейд. Решив данный вопрос, обосновался на скамье в сквере у «гайки» и принялся ждать напарника.
Мы с Алексеем были одного возраста. Только я русый, а он брюнет и чуть пониже. Под расстегнутой черной курткой виднелся серый свитер. Черные джинсы измяты после ночевки в поезде «Киев-Симферополь». Впрочем, я выглядел не лучше, промаявшись ночь в автобусе и раннее утро на автовокзале.
При этом репортерская биография Леши разительно отличалась от моей. Если для меня поездка в Крым 2014-го являлась уникальным опытом, то для него – нет. В прошлом сторонник нацболов, он успел отслужить во французском иностранном легионе сапером и податься в стан либералов. В 2011-м работал корреспондентом небольшого московского СМИ в революционном Египте, а минувшей зимой – на майдане в Киеве.
Перво-наперво мы решили обзавестись картами полуострова. Забрели в книжный, деловито осматриваясь.
— Вам чего, мальчики? – спросила пожилая продавщица.
— А у вас есть карты города и республики? – уточнил я.
— А вам зачем? Вы шпионы? – просияла тетенька, распознавшая в нас россиян.
— Все может быть, — нежно улыбнувшись, ответил коллега.
Приобретя нужное, двинулись к таксистам в поисках съемного адреса. Можно было, конечно, попытаться сунуться в гостиницу. Но цены там кусались и подходили только официальным репортерам, получающим от своих редакций суточные и отдельные деньги на размещение. Лешина редакция из трех человек богатством не отличалась, а меня, напомню, совсем недавно вытурили из арбузовского «Информбюро».
В итоге, нам предложили однокомнатную квартирку в трехэтажной сталинке в самом начале проспекта Кирова, с видом на три огромных рынка – продуктовых и вещевых. Поскольку место располагалось практически в центре города, а стоимость хозяева назвали вполне приемлемую, мы немедленно согласились.
8.
Бросив рюкзаки на квартире, спустились в город. Повсюду длилась обычная жизнь. Только со стороны центра доносился какой-то невнятный шум. Пройдя пару кварталов, очутились около площади между Совмином и музтеатром. Посреди торчал каменный Ленин, державший в протянутой руке то ли газету, то ли свернутый декрет. Издалека казалось, будто он тычет в кого-то пистолетом. Вокруг волновалась толпа. Митинговали за вхождение в состав России.
В какой-то момент толпа задвигалась активнее. Из нее вырвался растрепанный мужчина в джинсовке. Попытался бежать. Его схватили, толкнули на тротуар и принялись избивать. Удары наносили не прицельно, россыпью. Иногда ему удавалось вскочить, но спустя мгновение он вновь падал, пытаясь прикрыть голову руками.
— Это что такое? – вырвалось у Алексея.
— Да он за Украину, провокатор, — улыбнулся подошедший седенький дедок в кепочке, с георгиевской лентой на рукаве куртки.
Тем временем подоспели другие «дружинники». Они подхватили избиваемого под руки и поволокли его куда-то во дворы.
— И чего теперь? – изумленно обронил я.
— Да ничего. В милиции подлечат, — хихикнул дедок.
Очередное собрание – на перекрестке улиц Карла Маркса и Павленко, недалеко от железнодорожного вокзала. Там «дружинники» и местные активисты заблокировали проходную штаба украинских войск береговой обороны. Возле КПП — человек 50 в камуфляже, кожанках и спортивных костюмах. Реют российские флаги. Решетчатые ворота штаба изнутри заложены мусорными бачками, якорями и макетами морских мин. Примерно в квартале от в/ч держались «вежливые» военные при оружии, в балаклавах и без нашивок.
На общем фоне выделялась девушка в одежде, стилизованной под крымско-татарский национальный костюм. Представилась Афизе. Работает художником-дизайнером и не разделяет настроя пикетчиков.
— Своим присутствием я выражаю личный протест. То, что вы здесь видите – просто позор! – сходу выпалила она.
— А как вы относитесь к «вежливым» войскам? – поинтересовался Алексей.
— Вежливые? А разве вежливо стоять в чужой стране, в чужом городе, с автоматом, без опознавательных знаков, в маске? – ответила вопросом на вопрос Афизе.
Дальше ее уже несло:
— Мы – мирный народ. Но если в нас начнут стрелять, сумеем дать сдачи. Нам даже не придется звать на помощь. Наши братья из других стран сразу приедут сюда.
Афизе – сама решительность. Я смотрел на нее и в какой-то момент поймал себя на мысли: «Блин, а ведь именно такие, в случае войны, взрываются на блокпостах».
Неожиданно по ушам влупили десятки автомобильных гудков. Мы оглянулись. От железнодорожного вокзала неслась кавалькада машин с крымской символикой. На боковых стеклах мелом было начертано «Против лживых СМИ!».
К вечеру все, более или менее, успокоилось. «Дружинники» исчезли. Улицы заполнились гуляющими горожанами, но везде мелькали вооруженные автоматами, пулеметами и гранатометами патрули «вежливых».
9.
В Севастополь ехали на обычном рейсовом «ПАЗ-ике». Перед нами сидели двое щуплых французских журналистов, — фотограф и репортер, — ранее побывавших в Ираке. Алексей разговорился с ними, а я отмалчивался, не зная языка.
— Скажи им, что я русский писатель и поэт, вынужденный работать военкором.
— Хорошо, — широко улыбнулся товарищ и перевел мои слова.
Французы уставились на меня, а потом уважительно закивали. Мол, понимаем-понимаем, загадочная славянская душа, Толстой, Достоевский, Чехов…
На подъезде к Севастополю появились стихийные блокпосты. Бородатые мужики в кубанках, пальто и трениках тормозили наш транспорт, заглядывали в салон, о чем-то спрашивали водителя и давали «добро». Сами посты обычно выглядели так: пара старых продавленных диванов и костер с шашлыками или закоптившимся чайником. Мужики, в основном, были безоружными. Иногда только у кого-то из них из-за спины торчала дедовская двустволка.
Погода, между тем, не радовала. Море штормило. Над кварталами висели сизые тучи. Мы шагали по холмам, застроенным то ли сталинским ампиром, то ли зданиями 19-го века – вверх-вниз, вверх-вниз. Наконец, нашли троллейбус. Заплатили пожилому худощавому кондуктору в длинной коричневой коже с карманами и покатились по севастопольским пригоркам.
Недалеко от гранитного берега, на холме, возвышалось здание штаба российского Черноморского флота. Повсюду сновали взмыленные морпехи, таскавшие зеленые деревянные ящики с боеприпасами и автоматами. Царила неразбериха. Алексей кому-то позвонил и перед нами предстал флотский пресс-секретарь – забывший о прическе брюнет в расстегнутом кителе, с красными от недосыпа глазами, куривший одну за другой.
— Да все нормально, ребята. Все нормально. Сами видите, процесс идет.
Кто бы спорил. У штаба военно-морских сил Украины, на улице Руднева, застали толпу крымчанок. Возле дверей, под фонарями, маячили «вежливые». На ступеньках в ряд выстроились мужчины.
— Без комментариев. Все вопросы – к бабушкам, — произнес один из них, заметив мой фотоаппарат.
— Вы не журналисты. Вы – провокаторы! — обиженно заголосили бабушки.
— У вас паспорт российский есть? Есть? Ну и что? Я вам на коленке такой же могу нарисовать, — начала предъявлять блондинка средних лет, — Зачем мы здесь стоим? Недавно прибыл новый командующий украинским флотом. Мы его караулим. Мы ведь не знаем, что у него на уме! Вдруг он прикажет нас расстрелять или войска НАТО введет! А нам НАТО не нужно!
10.
Собственно, этим мы и занимались – гоняли по полуострову, писали об осажденных украинских гарнизонах. День за днем, день за днем. Однажды наведались в Перевальное, где стояла 36-я бригада береговой обороны ВМСУ. Само село лежало в горах, на полпути между Симферополем и Алуштой, на берегу речки Ангары. В советское время там готовили диверсантов для стран, дружественных соцлагерю. В том числе, как говорят историки, легендарного Карлоса Шакала.
Мы поднялись на возвышенность, прошли дворами и очутились на открытом плато. Впереди тянулся бетонный забор воинской части с припаркованными разноцветными легковушками. У КПП, окруженного внушительного размера металлическими «ежами», было полным-полно российских и иностранных журналистов. По периметру рассредоточены «вежливые» в черных и зеленых балаклавах. У главного входа — неизвестные в камуфляже и кубанках. Их фиксировали телеоператоры и фоторепортеры. Вдруг неизвестные развернулись и проследовали прочь. Не проронив ни звука. Перед воротами остались 15-20 женщин. Пресса устремилась к ним. Навстречу выскочил толстый бритый наголо мужчина в спортивном костюме, одетом поверх тельняшки.
— Стойте! Стойте! Не провоцируйте! – закричал он.
— Мы и не провоцируем.
— Я – Подполковник! – заявил мужчина, — Мы охраняем воинскую часть от бандеровцев, от разных провокаторов. Чтобы они не смогли захватить оружие.
— А кто эти женщины у ворот?
— Матери и жены наших военных.
— Можно с ними пообщаться?
— Нет, лучше не надо.
Однако потом Подполковник передумал и разрешил женщинам поучаствовать в разговоре. По их словам, таким образом, — простаивая у входа в подразделение, — они морально поддерживали своих мужей и сыновей.
Мне надоело слушать дежурные формулировки. Везде одно и тоже. Как под копирку. Отступил назад. Рядом оказался седой морщинистый дядька. Зовут Марик. Два года «за речкой».
— У меня в этой бригаде зять служит. Главное, не допустить крови. Кровь — дело такое. Если начнешь, потом уже не остановишься, не сможешь без нее. Всю жизнь будешь чувствовать голод. По себе знаю. Мозги на место встали только после того, как сын родился.
Я внимательно поглядел на него. Потом обернулся на шум. Пожилой подвыпивший «дружинник» задирал китайского репортера.
— Эй, ты! Ты чего тут фотографируешь? У тебя аккредитация есть? Паспорт? Блин, иероглифы! Где аккредитация? Вот я тебе не обязан никаких документов показывать. Вон мои односельчане. Они – мой документ. А ты кто? По какому праву?
К счастью, алко-активиста успели оттащить вменяемые земляки. В следующую секунду собравшиеся начали расступаться. К в/ч приближалась группа российских военных. Большинство имело стандартный вид – камуфляж, балаклавы, никаких нашивок. Но перед ними чеканил шаг офицер с открытым лицом. Вспышки фотокамер окружили его. А он медленно шествовал, окруженный ярким сиянием, никого не опасаясь, ни от кого не прячась. Когда журналисты остались позади, ворота части распахнулись и делегация исчезла внутри.
Мы еще немного потусовались и повернули к автобусной остановке. По дороге обогнали маленькую сельчанку. Она запыхалась и почти ревела:
— Сволочи! Гады! Мой сынок танкист. Он меня спрашивает: «Мамочка, неужели нам прикажут стрелять в таких же как мы русских мальчишек?» Сыночка мой родный…
Позже, ожидая междугороднего автобуса под сенью тополей, Алексей спросил:
— Почему они такие?
— Какие?
— Ну, такие. Ватники, имперцы.
— А какими они должны быть? По-моему, ты слишком строг к ним. Они жили в определенных условиях, ни шатко, ни валко. И теперь думают, будто все изменится к лучшему. Не надо их осуждать.
11.
После нашей поездки в Перевальное Алексей озаботился вопросом, кем же был тот российский офицер, не боявшийся появляться перед фотокамерами. Сверив сделанные снимки с данными из открытых источников, он пришел к определенному выводу и решил соорудить новость. К сожалению.
— Может, не надо, — предположил я.
— А что такого? Про него уже все украинские СМИ написали, — парировал коллега.
— Ну, и пусть. Ты не забывай – для Москвы украинских СМИ не существует.
— Слушай, мне кажется, не нужно уступать паранойе. Кроме того, наша задача – информировать.
— Задача задачей, конечно…, — не унимался я.
— Да брось. Помимо прочего, это сенсация. Первое доказательство того, кем являются «вежливые».
— Как будто никто не понимает.
— Понимают. Но одно дело понимать, а другое – располагать доказательствами.
Переубеждать его было бесполезно.
— Ну, знаешь…. Дело твое. Но ты, все равно, обмозгуй хорошенько. Прошу тебя.
Алексей немного поразмыслил, накатал заметку и отправил на публикацию. Вечером ее выставили на сайт. А утром товарищу позвонили из редакции. Зевая, он взял трубку и в течение нескольких минут его лицо поменяло цвет – от розового, с печатью от подушки, до мраморно-бледного.
— Это кто был? – осведомился я, когда Алексей закончил разговор.
— Главный редактор.
— И чего сказал?
— Сказал, что наверху засуетились. Передали, что мне пиздец…
— Из-за новости той дурацкой?
— Ага. Мол, почти военное время, личные сведения… Еб твою мать!
«Надо же. Конфликт еще не успел затянуться, а нас уже хотят убрать», — подумал я, вспомнив цитату из Реверте.
12.
Разумеется, все планы изменились. Возвращаться хотел тем же путем, только в обратном порядке: на автобусе до Краснодара, а из Краснодара на самолете до Екатеринбурга. Но вмешались обстоятельства.
— И куда теперь? – уточнил я.
— Сваливать надо. Причем, срочно, — подчеркнул Алексей.
— Это понятно. Но как?
— Ты в Краснодар поедешь. Я – поездом до Киева, а там определюсь.
— Нет, так не пойдет.
— Почему?
— Поедем в Киев вместе. Мало ли чего по дороге может случиться. Вдвоем спокойнее все же.
В общем, до вечера мы особо не высовывались, а когда стемнело, побросали малочисленные пожитки в рюкзаки и дернули на железнодорожный вокзал. Там взяли билеты до Киева. На последний украинский состав. Последний на тот момент.
На рассвете были в столице незалежной. Города как следует не увидел. Покинув здание вокзала моментально заскочили в маршрутку до аэропорта «Борисполь». Алексей больше молчал, а я пялился в окно, периодически отвлекаясь на сидевшую напротив симпатичную брюнетку, с гривой, собранной в длинный блестящий хвост.
Добравшись, попрощались на остановке.
— Какие планы?
— Поглядим, — ответил он, грустно улыбаясь, — Пока в Киеве перекантуюсь. Потом, наверное, в Минск и в Москву.
— Главное, будь осторожен, — я вытащил из кармана последние гривны и сунул ему в руку, — Возьми, пожалуйста. Они тебе сейчас нужнее.
— Блин, чувак. Спасибо, — он как-то неестественно сощурился и отвернулся.
Мы обнялись. Через пару часов я улетел домой.
13.
Вернувшись, засел за текст. Получившийся репортаж никто не хотел публиковать. В итоге, я просто выложил его на своей странице в «Живом журнале». Одновременно надо было решать вопрос работы. Вопреки мифу о том, что военкоров везде принимают с распростертыми объятиями, я ничего подобного не наблюдал и устроился в скромное агентство, в котором трудился еще до арбузовского «Информбюро».
Алексей редко выходил на связь. Из Киева он переехал в Белоруссию, а оттуда на перекладных возвратился в Москву. Там за него серьезно взялись. «Топтуны» постоянно сопровождали и караулили около дома. Сотрудники несуществующих СМИ звонили ему и предлагали встретиться в странных местах для интервью. Наконец, когда он ждал маршрутку, рядом тормознула серая «ГАЗель», ее двери открылись и сидевший внутри лысый мужик в спортивке, ухмыльнувшись, прорычал:
— Ну, привет. Подвезти?
В ту же секунду товарищ припустил во дворы и тем же вечером, не дожидаясь продолжения, стартанул в Канаду, где, насколько мне известно, оперативно получил политическое убежище.
Осенью Марина родила Варвару. Жизнь моя обрела иное качество, наполняясь новыми смыслами и красками. Я работал удаленно, познавая суть отцовства, сочиняя стихи и периодически отправляясь на очередную войну. С Лешей мы больше не виделись.
Екатеринбург, сентябрь-октябрь 2023.
Денис Колчин
Родился в 1984 г. в Свердловске. Окончил факультет журналистики Уральского государственного университета им. А. М. Горького. Публиковался в журналах «Урал», «Новая Юность», «День и ночь», «Знамя», «Звезда», «Октябрь» и др. В качестве военного корреспондента работал на Украине (2014), Северном Кавказе (2015–2019), в Нагорном Карабахе (2020). Автор книг: «Подготовительный курс» (стихи, 2017); «Кинжалы и гранатометы. История войны на Северном Кавказе. 18–19 вв.»; «Фронтир» (изд. «Кабинетный ученый», 2021). Живёт в Екатеринбурге.