258 Views
Ваня ехал вверх по серпантинной дороге на окраине Тбилиси в свою съемную однушку, где уже почти два года жил с Леной, подружкой, с которой познакомился в фейсбуке в день начала войны, а через два дня они решили бежать из Питера вместе. Его видавшая виды ржаво-белая лада 2002 года выпуска скрежетала и пищала какими-то неизвестными Ване деталями, когда он притормаживал и поворачивал руль. Ваня на несколько секунд перестал слышать писк и почувствовал давление на переносицу. Он накопил слюны, сглотнул и звуки вновь появились. При подъеме в гору у Вани каждый раз закладывало уши, и ему становилось слегка не по себе. Вокруг машины висел ватный туман. Ване казалось, что он просачивается в голову. Хотелось быстрее оказаться дома, глотнуть чачи и забраться под одеяло. Впрочем, отдыхать Ване предстояло нескоро. Еще два ученика онлайн, а потом два выезда к ученикам на дом.
В Питере Ваня писал кандидатскую диссертацию о влиянии поэзии Томаса Элиота на поэзию Иосифа Бродского и три дня в неделю преподавал русский и английский в частной школе. Его любили ученики. Его жизнь в последнее время стала налаживаться. Он переехал от родителей в съемную квартиру и купил ту самую ладу у нынешнего мужа своей бывшей жены. В 35 лет Ваня попытался стать веганом. С некоторых пор он стал испытывать боль по любой прерванной жизни. Ему стало жаль всех неродившихся детей, всех погибших кошек, собак, голубей. Он стал испытывать острое желание, чтобы всё рождённое на свет проживало долгую, радостную жизнь. Он полюбил крепкий алкоголь. От него боль за все живое становилась еще сильнее, но приобретала какой-то романтический оттенок. Быть веганом Ваня все-таки не смог, вернул себе молочку и яйца, но мяса не ел. 24 февраля 2022 года Ваня шёл из школы после вечернего факультатива по английскому, и его неодолимо потянуло в рюмочную на углу. Он взял 50 мл самогона и соленый огурец. Когда он проглотил самогон и закрыл глаза, чтобы отпустить прошедший рабочий день, кассирша внезапно выключила музыку и включила на ютубе видео, показывавшее российские танки, вторгшиеся в Украину. Всасывание алкоголя в Ванину голову резко остановилось. Он сидел в полном оцепенении. В его груди взорвалась бомба со льдом, и холодные мурашки расползались изнутри по горлу, животу, стекали в пах и жужжали в локтях и коленях. Он присмотрелся к лицам людей, сидевших в рюмочной. Рядом за столиком стояли три мужика его возраста. Один из них уставился в экран: «Это прямо щас там такая движуха?!», — сказал он, возбужденно улыбаясь, с каким-то пионерским интересом. За длинным столом сидела компания человек из семи. Ваня стал прислушиваться к их разговору, но они говорили так тихо, что он не услышал ни слова. Один из них перехватил Ванин внимательный взгляд, и Ваня отвернулся. Он заказал еще 100 г самогона и выпил залпом, посидел минут десять и заказал еще 100 г. Потом он метался по вечернему Питеру, толкался в кафешках на Невском, зашел в Казанский собор, поставил свечку, не помня себя, оказался на Канале Грибоедова, съел острую лапшу в Евразии. Ваня все вглядывался в лица питерцев и не находил в них ни ужаса, ни возмущения. Он позвонил старому приятелю Артуру. Артур сказал: «Это ж политика, Вань. Там всегда войны. Ты что-то сильно впечатлительный, чувак…» Ваня позвонил самой умной и совестливой своей коллеге, учительнице истории Саше. Она сказала: «Ну, у них там нацисты активизировались, наверное, уже перебор, просто так бы не воевали». В конце-концов с раскалывающейся головой он приехал домой, его несколько минут рвало. Он выпил три таблетки анальгина и полежал пару часов, потом зашел в фейсбук в группу «Пора валить — все про эмиграцию». Там он увидел отчаянный пост некоей девушки под ником Domovaya$$Nafanya, в котором она вопила, насколько может вопить печатная речь, о том, что у нее нет ни денег, ни работы, что все ее богатство это загранпаспорт и что она готова уехать в любую страну с любым козлом, если он поможет ей это сделать. Ваня написал ей в личку. 2 марта 2022 года Ваня с Леной на Ваниной ладе пересекли российско-грузинскую границу в Верхнем Ларсе.
Денег, привезенных Ваней и Леной хватило на оплату квартиры за один месяц и на еду в течение этого месяца. Квартира представляла собой полностью разрушенную, пыльную однушку в доме брежневской постройки. На полу валялись куски цемента, доски, обрывки линолеума. Унитаз был расколот на несколько кусков, а потом склеен. На потолке разноцветными разводами красовалась плесень всех возможных видов. Хозяин квартиры был веселый старик, безалаберный, но не чуждый житейской хитрости и здоровой прижимистости. Он совершенно чисто говорил по-русски, знал Питер, Москву и их области, как свои пять пальцев. Рассказал, что когда-то отучился 3 года на филфаке МГУ, бросил из-за несчастной любви и с помощью родственников стал дальнобойщиком, кем и являлся до недавнего времени, пока не стало шалить сердце. Однажды за оплатой зашла жена хозяина. Она была гораздо менее приятной. Властная, жадная, невероятно высокая и полная женщина, она успела за пять минут отчитать Лену за то, что в квартире грязно, а Ване сказала, что никакой работы он в Грузии не найдет, потому что и своим негде работать. Она оказалась учительницей русского языка в грузинской школе, и у них с хозяином было четверо взрослых детей. После ее визита через пару часов зашел хозяин, протянул Лене трехлитровую банку самодельной чачи, подмигнул Ване и ушел.
Первые два месяца Ваня пытался таксовать на своей ладе, пел в подземных переходах песни Виктора Цоя под гитару, от чего у него постоянно болело горло. Пение в переходах приносило больше денег, чем извоз из-за дороговизны бензина, но на съем квартиры этим заработать было нельзя, и Ваня то просил в долг у бывших коллег из Питера, то у матери. Лене не у кого было просить, во всяком случае, так она говорила. Она была фотографом, целыми днями и ночами что-то делала на компьютере, но доходов это не приносило.
Потом Ваня узнал в русско-грузинских группах фейсбука о нескольких русскоязычных детских центрах, и стал там заниматься с детьми всем, что только мог придумать. Потихоньку стали появляться частные ученики. Лена стала подрабатывать уборками в квартирах. И потихоньку им стало хватать на эту однушку, еду и бензин, что-то они даже откладывали и меняли на доллары. Жизнь была почти беззаботной. Иногда Ваня думал неприятную мысль, что он живет в первой попавшейся стране с первой попавшейся женщиной в первой попавшейся квартире и берется за любую работу, которую ему дают. Тогда у него появлялось неприятное ощущение, что его жизнь слишком абсурдна, чтобы быть настоящей. Но потом он включал какой-нибудь американский боевик или делал глоток чачи или и то, и другое, и ощущение забывалось.
У Вани был ученик, с которым он занимался английским языком и… стихосложением. Звали его Алик, ему было десять лет. Мать его была грузинкой, а отец таджиком. Семья владела довольно большим мебельным магазином в самом центре Тбилиси. У Алика был старший брат, учившийся в Сорбонне и три младшие сестры. Алик был билингвой, почти одинаково владел грузинским и русским. И вот, на свой день рожденья перед тем, как задуть свечки на торте, Алик сказал собравшейся толпе родственников: «Подождите! Я хочу прочесть свои стихи». Он встал на стул и прокричал:
«Мать моя грузинка,
А отец таджик.
Люблю я их всем сердцем!
Вжик! Вжик! Вжик!»
Родители были в восторге, бабушки прослезились. На этом дне рожденья семья решила, что Алик станет поэтом. Когда Ваня пришел заниматься с Аликом английским, они спросили, не знает ли он, кто смог бы обучать Алика писать стихи. Ваня сказал, что он на самом деле специалист по поэтике и не стал кандидатом наук только по политическим причинам. Он прочитал маме и папе Алика своё юношеское стихотворение о любви, и было решено, что за 40 лари в час Ваня будет помогать Алику стать поэтом.
Надо сказать, что Алик был одаренным. Ему было многое дано. Пожалуй, он мог развиваться во многих направлениях. Самым слабым его местом было чувство языка. Он был косноязычен и безграмотен на всех языках, на которых говорил и писал. У него была ужасно слабая память на слова и никакого понимания грамматики. Но он был поэтичен в своей глубокой и тонкой любви к родителям и сёстрам, в своей бесконечной фантазии, когда играл с самой младшей сестрой, в своем чувстве юмора и нескончаемом веселье. Он был хорош в математике и очень сообразителен и трудолюбив в столярном деле. Он ходил хвостом за своим дедом по отцу, делавшим мебель для семейного магазина и уже многому научился.
Позавчера у Вани был урок с Аликом. Он сел за стол, Алик достал учебник английского и вдруг спросил: «Иван, скажите, Навалны это кто?». «Навальный? Это политик в России»,- сказал Ваня. «В инстаграме тысяча миллионов пишут, что он умер». Ваня вздрогнул. С приезда в Грузию он не думал ни о Навальном, ни о России вообще. Очень редко смотрел Шульман, только для того, чтобы не пропустить что-то совсем уж новое и решающее и после этого каждый раз напивался, а потом всё забывал. Он решил для себя, что сделал всё возможное, чтобы отмежеваться от российской власти и ее войны. Он лишился своей страны, работы, диссертации, чтобы даже своим присутствием в России не участвовать в войне. И он решил, что теперь может позволить себе жить отдельной от политики жизнью. Он подвесил себя в пространстве, чтобы быть нигде, быть самому по себе.
Сейчас он был поражен. Оказалось, что он никогда не думал, что Навальный может умереть там, в тюрьме. Его подсознание хранило ясное представление, что Навальный всё переживёт и выберется на свободу, это было делом времени. «Вы его знали?», — спросил Алик. Ваня встряхнул головой и с силой толкнул все свои чувства внутрь себя, чтобы они там подождали еще час. «Нет, только по видео видел, но он очень известный политик в России». — «Аа», — сказал Алик и посмотрел Ване в глаза так глубоко, что дотронулся взглядом до Ваниного сердца. — «Расскажи, что ты выучил с прошлого урока…»
Эти два дня Ваня постоянно чувствовал ту самую боль об отнятой жизни. Здоровой, сильной, красивой жизни, созданной высшими силами, чтобы проложить свой путь и пройти его со всеми его загадочными, неведомыми извивами и закоулками.
С этой болью Ваня ехал сейчас в гору по серпантину, как вдруг около мусорных баков за обочиной увидел довольно крупное оранжево-коричневое существо. Пару секунд Ваня пытался понять, кто это. Собака? Нет. Кто? Подъехав ближе, Ваня разглядел огромного петуха, который клевал что-то в земле около мусорных баков. Он был необыкновенно большим. Перья его были похожи на длинную, блестящую светло-коричневую с желтизной шерсть. Дорога была пустая. Ваня остановил машину и какое-то время смотрел на петуха. Он поискал глазами строение, забор, огород, откуда петух мог сбежать. Вдалеке стоял какой-то полуразрушенный деревянный дом. Местность выглядела пустынной и нежилой. «Он же здесь погибнет», — подумал Ваня. «Под машину попадёт». Потом он подумал, что если в доме кто-то живёт и отпускает своих кур на самовыгул, он всё равно рано или поздно этого петуха съест. Всё Ванино существо сжалось от этой мысли. Он вышел из машины, подошёл к петуху, схватил его в охапку и посадил на заднее сидение машины.
Ваня с Леной жили на шестом этаже. В этот день лифт не работал. Петуху вообще-то совсем не нравилось, что его тащит какое-то незнакомое существо куда-то вверх среди незнакомых запахов по совершенно не знакомой местности. Он клевался и пытался расправить крылья. На пятом этаже Ване встретилась старушка, закрывавшая свою квартиру на ключ. «Лифт не работает?», — спросила она. «Нет»,- ответил Ваня, задыхаясь, и, поровнявшись со старушкой, увидел, как округлились её глаза и застыли в этом положении.
Лена обрабатывала фотографии, когда запыхавшийся Ваня ввалился в прихожую и поставил петуха на пол. Лена повернула голову в Ванину сторону и замерла. Тишина длилась как будто бы очень долго.
«Что…» попыталась Лена что-то спросить и начала заикаться. «Ч..ч-ч-ч…». «Слушай», — сказал Ваня, «я увидел его на обочине, подумал, что он там не жилец».
— «Господи!»,- сказала Лена. «Он же чей-то». «Тут и коровы по дорогам гуляют. Верни его на место».
— Нет, — сказал Ваня твёрдо и как-то безумно.
— Вань. Ты что?
Лена стояла бледная и не шевелилась.
— Что с тобой?
— Я хочу, чтобы он жил, — сказал Ваня, — Они его убьют. Я хочу, чтобы он прожил всю свою жизнь. Понимаешь? Он останется у нас.
Лена заплакала.
— Подожди! Мы что-нибудь придумаем. Что ты плачешь?
— Я не знаю… Ваня… Ты с ума сошел… Ты понимаешь, что невозможно держать петуха в городской квартире…. Он… Он ведь срёт везде! Ему нужна земля… Он должен рыть лапами, он червяков выкапывает….
— Я куплю специальный ковёр, пусть роет. Буду туда ему зёрна сыпать.
Лена рыдала. Она стояла и рыдала, не останавливаясь. Ваня просто стоял. Петух ушел в угол и тоже просто стоял.
— Меня в детстве отправляли к бабушке в деревню… У соседей были куры… Петух с четырёх утра орал…. Каждый час, Вань! Нас выселят… Мы не будем спать… Соседи не будут спать…
Внутри Вани поднялось какое-то сильнейшее, невыносимое чувство, которое было намного больше его самого, ему казалось, что его сейчас разорвёт. Голова гудела, в груди жгло и распирало, руки дрожали. Он вдруг тоже зарыдал и начал кричать, будто с помощью крика пытался выгнать это чувство наружу.
— Он будет жить! Он проживет всю свою жизнь! Не нравится — выметайся! Уходи! Ты не заставишь меня убивать!!!! Не заставишь!!!!
Лена затихла. Ваня тоже затих. Оба стояли, всхлипывали и пытались остановить руками потоки жидкости из глаз и носов.
Неожиданно постучали в дверь. Ваня и Лена не открыли. Тогда постучали громче. А потом начали стучать так, будто собирались выломать дверь. Ваня открыл. На лестничной клетке стоял мужик лет пятидесяти в шерстяной шапке, змусоленной куртке и трениках. Позади него стояли двое полицейских. Полицейские были молоды, гладко выбриты со смуглыми лицами и удивленными глазами. Мужик говорил только по-грузински. Он был настроен решительно и что-то все время говорил, точнее кричал по-грузински, при этом размахивая руками, приседая, хватаясь за голову и корча невероятные гримасы. Из квартиры напротив вышли двое соседских детей, девочка и мальчик. Они глазели на Ваню, мужика и полицейских, разинув рты и хлопая большими черными любопытными глазами. Из-за их спин появилась высокая, худая, чопорная пожилая женщина с шикарной седой шевелюрой, в халате и тапочках, она взяла обоих детей заруки, тихо увела их в квартиру и захлопнула дверь.
— Can we come in? — сказал один из полицейских, и Ване пришлось впустить всех троих в квартиру.
Полицейские кое-как говорили по-английски, а русского не знали совсем. Да и для разговора на английском один из них постоянно пользовался гугл-переводчиком.
Мужик оказался хозяином петуха. Кто-то видел, как Ваня его тащил. Через родственников, работающих в полиции, хозяин петуха договорился, чтобы дорожная полиция сейчас же просмотрела записи с камеры, Ванину машину нашли, а уж потом с помощью множества родственников и соседей выяснили, где он живет.
— You steal rooster?, — сказал полицейский, отрывая глаза от гугл-переводчика.
Ваня стал ему объяснять на очень хорошем, правильном английском языке, почему он забрал петуха. Что ему хочется, чтобы петух остался жив, что он хочет сделать его своим питомцем, что ему жаль всё живое на земле. В это время хозяин петуха влез между Ваней и полицейскими и закричал на русском языке: «Это моё! Моё! Моё!». Полицейские переглянулись.
— I am sory. I don’t understand. — Сказал полицейский Ване.
Хозяин петуха заметался по прихожей, обхватив голову и опять закричал «Моё! Моё!» Потом он приблизился к Ване и закричал ему прямо в лицо: «Это моё!». Лена выскочила из квартиры и привела из соседней квартиры бабушку тех детей, которые глазели на полицейских. Она была грузинка, и прекрасно говорила по-русски. Полицейские долго ей что-то объясняли, она переспрашивала, они опять объясняли. Хозяин петуха орал, они его останавливали, он опять орал.
Наконец, бабушка повернулась к Ване.
— Зачем вы украли петуха?
Ваня снова начал объяснять.
— Ваня, они отвезут тебя в психушку, — сказала Лена.
— Понимаете, он подумал, что петух потерялся и боялся, что он попадет под машину. Он очень любит животных.
Бабушка перевела. На лицах полицейских появилось какое-то облегчение. Они опять что-то сказали бабушке.
— Теперь нужно отдать петуха хозяину.
— Нет!, — сказал Ваня, — я не отдам его. Я готов заплатить. Вы все равно не поймёте. Мне его жалко. Я хочу, чтобы он жил. Я хочу чтобы он прожил столько, сколько ему дала природа.
Бабушка долго посмотрела на Ваню и перевела. Полицейские посмотрели друг на друга, улыбнулись, а потом с усилием натянули на свои лица серьёзное выражение.
— «Моё! Моё! Моё!», — заорал опять хозяин петуха, размахивая руками у Вани перед лицом.
Ваня быстро открыл дверь комнаты и скрылся за ней. Через минуту он вернулся в прихожую с конвертом в руках. Он достал оттуда несколько купюр и дал хозяину петуха. Хозяин что-то заорал, и Ваня понял, что петух стоит дороже. Тогда он достал несколько стодолларовых купюр, хозяин петуха развернул их и в его глазах на мгновение сверкнула молния. Он положил деньги в карман, помахал всем рукой и быстро ушел. Полицейский, у которого все это время был в руках планшет, попросил Ваню принести паспорт и стал заполнять какую-то форму. В это время петух в углу запрокинул голову, весь вытянулся, пару раз хлопнул крыльями, которые были огромными и закукарекал. Полицейские, Ваня, Лена, и бабушка буквально подпрыгнули все разом. Полицейский с планшетом захохотал, а у второго лицо вдруг стало серьезным и задумчивым. Через несколько минут в однушке стало тихо. Ваня сел за ноутбук. Он не заметил, как петух из угла переместился к его столу. Вдруг петух запрыгнул к Ване на колени. Ваня обнял его и прислонился щекой к перьям на его спине, а петух тут же оставил порцию помёта на Ваниных джинсах. Ваня открыл фейсбук. В его ленте первой показалась фотография Навального с плакатом «Я ничего не боюсь и вы не бойтесь». Лена подошла к Ване сзади и обняла его за плечи.
— Я схожу в зоомагазин, он до девяти. Куплю хотя бы корм для попугаев.
— А ему его можно?
— Ну…. там же просто зёрна, а он птица.
— Давай.