991 Views
Солдат и мертвец
Один солдат дезертировал с поля боя и поехал к себе домой в деревню — да застрял на ночь в Кинель-Черкассах. А навстречу ему мёртвый мужик на ВАЗ-2191 едет.
— Привет, солдат! — говорит, — А ты отчего такой живой? У вас же в армии по роду деятельности все рано или поздно должны мёртвыми становиться?
— А я присягу умирать не давал, — говорит солдат, — у меня мама под Кинель-Черкассами одна живёт, забота ей нужна, потому и решил я уйти с войны. А ты почему такой мёртвый?
— Я мёртвый, потому что грешил много при жизни, а родных у меня не было. Ну а как жить, когда смысла нет? Вот пожил я недолго и несчастливо, да и умер. Встречает меня на небе святой апостол Пётр и говорит, мол, наделал ты много плохого, но это ещё можно исправить, если будешь живым помогать. Так я и стал праведником после смерти, потому что мёртвому человеку ничто земное не нужно, и резона грешить у него нет. А ты чего такой грустный, солдат? Ночевать, небось, негде?
— Это ты верно заметил, мертвец, негде.
— Ну в этом-то несложно помочь. Садись в машину, поехали ко мне на кладбище! Найдём тебе местечко помягче, переночуешь и дальше пойдёшь. Чай, не каждая могила — в собственности покойника? И помни, солдат: живой тебя обидит, мёртвый — никогда.
Остановились они в чистом поле. Щёлкнул мертвец пальцами — загорелся призрачный свет, перевернулась земля. Увидел солдат, что всё поле могилами покрыто, а в них люди мёртвые лежат — сразу видно, что добрые, не то что живые. Отошли они с мертвецом немного от поля, а там уже пустая могила вырыта, как специально.
— Вот тебе могилка, солдат, подходящая по удобству и комфорту. Переночуешь — и ступай к маме. А когда жить надоест, возвращайся — мы люди не жадные, твоё место занимать не станем.
Переночевал солдат в могиле, да и отправился себе дальше по сельской дороге. Прошёл Горелый лес, прошёл Дудкин лес, а у Кублицкого колка навстречу ему едет мент-оборотень — на древней, как говно мамонта Chevrolet Niva. А надо сказать, что в лесах тогда много таких водилось: днём ментами ходят, а ночью перевоплощаются кто в волка, кто в кабана, кто в медведя, и никакой защиты от них нет, кроме осинового кола в грудь и серебряной монеты на лоб.
— Привет, солдат! — говорит оборотень, — Куда путь держишь?
— Да вот, к Гремячему лесу, там за холмом у Тёплого Ручья мама моя живёт.
— А документы у тебя есть? В наше время все солдаты должны на войне воевать, а не по мамам шляться!
Показал солдат ему документы.
— Неправильные документы у тебя, солдат, — говорит ему оборотень, — сразу видно, на самом деле никакой ты не солдат, а американский шпион! Так что придётся отправить тебя в Кинель-Черкассы на допрос — или прямо здесь плати, пока никто не видит.
— Да как же это так? — возмутился солдат, — я ведь уже почти до дома дошёл, всего пяток километров остался, а ты меня то ли в обратную сторону отправляешь, то ли обобрать хочешь!
— Ничего не могу поделать, — ответил оборотень и арестовал солдата.
Едут они по сельской дороге обратно в Кинель-Черкассы, и вдруг догоняет их на повороте ВАЗ-2191. Понял солдат, что это за ним едут. В общем, долго ли коротко ли, завязла Chevrolet Niva на бездорожье. Вышел оборотень из своей машины, а мертвец — из своей.
— Всё, приехал ты, нечистая сила, шагай за мной. Нечего было солдата обижать, теперь придётся поменять тебе место прописки.
Щёлкнул мертвец пальцами — загорелся призрачный свет, перевернулась земля, и показался новенький, неиспользованный ещё воинский мемориал, на каждой могилке сатанинская звезда пятиконечная, да фамилии генералов подписаны — Шойгу, Сердюков, Суровикин, Шаманов и прочие. Сразу видно, мемориал этот — не то, что вчерашнее кладбище, а специальное место для самых злых и неисправимых людишек, упорствующих в своём грехе. Нашлось там у сточной канавы и место для мента-оборотня, а чтобы он не сбежал и ни в кого не обратился, приколотили мертвец и солдат нечистого осиновым колом к земле, да серебряную монету на лоб положили.
— Ну всё, — говорит мертвец солдату, — ступай себе домой и будь дальше хорошим человеком, не обижай никого, тогда я тебя в воинский мемориал не отправлю. А будет тяжело — приходи к нам на кладбище, поговорим-придумаем, как помочь твоему горю. И к апостолу Петру не торопись, рано тебе ещё ключи от рая просить.
Послушался мертвеца солдат, так до сих пор и живёт в доме у Тёплого ручья, изо всех сил добро делает. А все остальные люди — так или иначе, но пополняют собой царство мёртвых. Видать, недостаточно хороши!
Берёзка
Динка решила убить маму и пошла к подружке обсудить, как бы это сделать.
— Вот ты мне, Маша, настоящая подруга?
— Настоящая.
— А ты смогла бы помочь мне маму убить?
Маша по голосу почувствовала, что Динка не шутит.
— Сказать честно, Галина Сергеевна тварь та ещё. Алкашей всяких домой водит. Дерётся больно, орёт. Когда умрёт, всяко лучше будет.
— Так давай, Маш?
— Ты точно решила?
— Точно.
— Не хочу я, Дин, грех на душу брать. Но ради тебя — помогу. Вот только как?
— Тут подумать нужно. Не так-то это просто. Ей вон тридцать семь лет, сильная, здоровая. А нам с тобой по одиннадцать. Не возьмёшь её голыми руками.
Они строили планы казни до самого вечера, но так и не придумали ничего путного. Оказалось, тяжёлое это дело — убивать матерей.
— Если мы ничего сегодня не сделаем, я сама сдохну, — сказала Динка.
Ночью она притащила из дома старый мамин халат и нашла в сарайке пилу. Самое тихое место в посёлке было на берегу Кинеля, возле моста. Отойдя метров на десять от шоссе, Динка и Маша выбрали берёзу потоньше. Пилить в полной темноте было несложно, а вот мамин халат на берёзку лез плохо. Лишние ветки девочки отломали, другие перевязали пояском от халата. Приподняв дерево, Динка удостоверилась, что вдвоём его можно спокойно тащить хоть километр.
— Ну чё, в огонь его? — спросила Маша.
— Не, сырое дерево не сгорит.
Берёзку отволокли на мост и бросили в реку так, чтобы деревце проплыло по течению под мостом. Счастливая Динка носилась по проезжей части, крича и хлопая в ладоши так, словно это и впрямь был труп её матери. Спать после такого восторженного буйства было совершенно невозможно, и с рассветом девочки пошли обратно к Маше.
Галина Сергеевна умерла во сне от инсульта. В середине дня, когда врачи «Скорой помощи», наконец, зафиксировали смерть, Динка давно уже была дома. Из её головы никак не выходила срубленная ночью берёзка — как она там, в Кинеле? Не приплывёт ли обратно, за Динкой?
Дефекты речи
Конечно, жизни после смерти нет — иначе мёртвые рассказали бы о ней живым. Но иногда, конечно, бывает очень интересно поговорить с покойниками, узнать, как там всё устроено, не страшно ли, и стоит ли вообще наша смерть того, чтобы так вот попросту взять и помереть. Известное дело, многим повезло в этой жизни пообщаться с мертвяками — вон сколько книжек и статей в журналах на эту тему понаписано, ну и среди обычных людей экстрасенсы тоже иногда встречаются. Да чего далеко ходить? Даже у нас здесь, в Самарской области супруги Ванюшины из Красного Яра изрядно продвинулись в изучении загробного мира.
Были они, кстати, людьми вполне верующими, во всякую хуйню типа спиритизма не верили, просто каждый раз, когда они приходили в церковь, слышались им голоса недавно умерших односельчан.
— Эй, Тань, скажи Ленке, чтоб рубашку белую в полосочку постирала! А то чё-то стрёмно к архангелам идти в моей обычной! — слышалось в церкви.
— Скажу, Филиппыч, — отвечала Ванюшина.
— Паша, ты уж там помоги ребятишкам моим. Скажи Саньку, что пусть мою машину берёт, не нужна она мне теперь. И что ключ от неё я за унитазом хранил, чтоб никто без разрешения не брал.
— Скажу, Димон, — отвечал Ванюшин.
Бывали и обратные случаи. То вдова захочет узнать у недавно умершего супруга, куда спрятал зарплату, то внучка попросит напомнить преставившуюся бабулю рецепт башкирского пирога с бараниной и вишней. Вырос авторитет у Ванюшиных, конечно, безмерно — уж куда покруче, чем у настоятеля. И вот как-то подходит отец Илларион к Паше Ванюшину и говорит:
— Паш, ты только не говори никому в Самаре, что голоса слышишь, ладно? А то эдак люди скоро перестанут покойников отпевать. Ты пойми, лишать храмы пожертвований — это грех. А кто грешен, тот и без дара остаться может.
Паша был человек простой и тихий, решил не идти на конфликт с батюшкой и жене тоже сказал, чтоб слушалась. Но однажды по пьянке всё-таки проговорился о том, что голоса слышит. И тут — как отрезало, никакого больше дара.
Пришёл он к отцу Иллариону. Тот, конечно, подтвердил, что Паша сам виноват, и Господь его правильно наказал. Вечером отец Илларион рассказал обо всём жене.
— Так вот, Маш, прикинь какое совпадение-то! Отозвал я поутру бригаду таджиков-строителей, которые купол чинили, а в полдень — бац! — пропали у Ванюшиных эти мёртвые голоса.
— То есть, наши Паша с Таней не мёртвых, а таджикский язык слышали? А мы-то все думали, с ними и вправду покойники разговаривают!
— Да какой там язык, Маш — получается, дефекты речи одни… — сказал отец Илларион как отрезал.
Вот так мертвецам Красного Яра стало не с кем общаться — всё только благодаря сребролюбию и неверию в загробную жизнь!
Вервь подземная
Санёк напился, упал посреди двора и почти уже уснул, как вдруг послышался ему где-то внутри земли, недалеко от поверхности чей-то голос. На человеческую речь это похоже не было, но и звери, решил он, тоже такие звуки не издают — медленные, артикулированные и очень-очень странные.
На следующий день Санёк напиваться не стал и сразу лёг на землю. Звуки были там, где и прежде. Притащив из сарайки старую сапёрную лопатку, Санёк копнул немного вглубь. Голос, как ему показалось, стал ближе, но всё равно звучал на значительном расстоянии.
Постепенно небольшое углубление в земле превратилось в двухметровую яму. Теперь голос слышался достаточно громко. Не переставая копать, Санёк пытался разгадать его природу. Цивилизация червей? Подземные ангелы? «Вервь», — внезапно послышалось ему из-под земли. Слово показалось не знакомым, но красивым.
На исходе второй недели копания родня Санька заинтересовалась, почему это он больше не напивается до беспамятства и занимается чёрт знает чем.
— Ты чё? — спросила Санькина жена Марина, подойдя к краю котлована.
— Да ничё, — ответил Санёк, продолжая рыть землю.
«Если б бухал, бил, я б поняла! А он в земле ковыряется — совсем башня поехала!», — доложила Марина Санькиной матери.
Саньку показалось, что подземная вервь стала не только разговаривать, но и петь. Он пытался уловить мотив, но это оказалось слишком сложно. «Лучше б в детстве в музыкалку пошёл, а не на каратэ», — думал Саня.
К краю котлована приходили то родные, то друзья, пытаясь как-то обратить на себя внимание Санька, но он не переставал орудовать сапёрной лопаткой. Не нуждаясь ни в еде, ни в питье, он шёл напролом к своей цели.
Мать пригласила из Большой Глушицы священника, но святая вода не подействовала. Некто Илья Дмитриевич (как позже оказалось, чей-то знакомый психиатр) задал кучу вопросов, не получил ни одного ответа и, приняв от Марины мятый косарь, сообщил, что патологий у её мужа не выявлено. Косаря было жалко, и Марина стала мстить: то кричала что-нибудь обидное, то швыряла в мужа песок и мелкие камни. Санёк даже не оборачивался: подземная вервь пела уже совсем рядом.
Когда Марина потеряла всякую надежду, что на неё хотя бы обернутся, Саня внезапно прекратил копать, посмотрел на жену невидящим взглядом и издал какой-то громкий медленный звук — не похожий на человеческий голос, но слишком отчётливый и артикулированный для зверя. Переложив лопатку в левую руку, он лёг на дно ямы и начал забрасывать песком свои ноги. Всё поняв, Марина с ужасом ждала, когда земля заберёт мужа окончательно, и едва успела отскочить в сторону, когда груда отработанной породы резко сползла вниз, не оставив от котлована и следа.
Марина пила месяца два, боясь выходить из дома, но однажды всё же не выдержала и решила проведать то место, где когда-то видела Саньку в последний раз. Приложив ухо к земле, она изумлённо замерла: там, глубоко внизу, тянул свои странные напевы целый подземный хор. Взгляд Марины заскользил по поверхности почвы и вскоре остановился на забытом кем-то детском совке.
— Я ща, я скоро! — прошептала она.
Марина знала, что Санёк её дождётся и никуда больше не уйдёт.
Вонючая история
В некие стародавние времена у деревни Преображенка, что в Кинельском районе, появилась гигантская мусорная свалка. Жили там, как и положено, мыши, крысы, кошки, собаки, всякие голуби и вороны. Еды привозили каждый день на всех столько, что хоть обожрись! А однажды на свалке поселилась целая семья драконов — папа, мама, четыре сыночка и лапочка-дочка. Вырыли себе в горе отходов пещеру — и стали жить-поживать.
Спросите, почему драконы жили на свалке? Ну, потому что дракон — это такие всратые существа, которые напрочь лишены романтики, хоть её им часто приписывают. Ни один нормальный дракон никогда не моется, не чистит зубы, где пожрал, там посрал. Ну а поскольку обычно драконы питаются не принцессами, а живущими в дикости кошками и собаками, то свалка — лучшее место для драконьей семьи. А уж когда это самая большая свалка в области — то особенно!
Жила драконья семья дружно и весело. К примеру, поймают все вместе собаку, папа даст жене и детям пиздюлей, сожрёт, сколько сможет. Мама отберёт у него труп собаки, даст детям пиздюлей, сожрёт, сколько сможет. Дальше старший брат, потом младшие. Ну а лапочке-дочка, как правило, оставалось только собачье говно. Но она особо и не борзела, терпеливо ждала, когда все пожрут и посрут. Ну а больше никаких развлечений в драконьей жизни и не предполагалось.
Долго ли, коротко ли, начали на свалке заканчиваться кошки и собаки. С голодухи драконья семья научилась охотиться на крыс, ворон и голубей, но много ли с них толку? В общем, стали по ночам драконы шастать по окрестным деревням да дачным посёлкам и ловить вполне себе домашних собак и кошек, но людей трогать пока что побаивались.
Узнал об этом глава Кинельской районной администрации и решил, что надо бы скорее победить драконов — пока губернатор не вмешался. Вышел он на честный бой, как положено, на внедорожнике, с автоматом Калашникова и охраной. Только прицелился глава администрации в папу-дракона, а тут откуда ни возьмись, набежали экоактивисты из Общества защиты диких животных и давай драконью семью защищать — мол, такие уж они бедные и несчастные, голодные и холодные, и живут в нищете да голодухе, зато по традиционным семейным ценностям, которые завещал нам товарищ Рюрик или Рерих, короче, какая разница, кто, уже не важно.
Три дня и три ночи сражался глава администрации с экоактивистами — ни на минуту глаз не сомкнул, рук не опустил. Драконы же никуда не улетали, а занимались своими привычными драконьими делами — воровали, жрали, срали, пиздили друг друга и вообще ни хрена ни о чём не парились. На четвёртые сутки начали экоактивисты одолевать главу администрации. И тут вдруг понял он, что на самом деле драконы — это выдумка, сказка, и по серьёзу их на самом деле не существует.
Исчезли тогда драконы, будто их и не было никогда.
А семейные ценности — остались.
Свадьба в Пестравке
Поженились однажды в Пестравке Юленька-продавщица да Вася-шофёр, Ивана Иваныча Темникова сын. Пили-гуляли до утра, Михаила Круга в караоке пели, на Газелях наперегонки гоняли, сестрёнку Олю в натопленной баньке голой потеряли, татарину Равилю морду набили. А наутро беда пришла: уколола новобрачная Юленька палец иголкой — да не простой, а заколдованной. Закатила Юленька глазки, впала в ступор, только сиськи в разные стороны торчат. А Вася в это время пьяный на диване лежал и не знал ни о какой беде. И односельчане тоже все на полу вповалку дрыхли после весёлой той ночи.
А был на той свадьбе в гостях уважаемый в Пестравке человек — Пётр Ипполитович Игнатов, участковый. Говорит тогда Игнатов: «Я вам как представитель закона скажу, что нашу Юленьку надобно не от иглы лечить, а от причины. А причину возможно узнать, если только лечить от иглы». И повёз участковый Юленьку в Пестравскую ЦРБ. Не успели добраться они до больницы, как выросла у них на пути сосна, вся человеческими волосами покрытая — быстро, секунд за десять. Не испугался участковый, сломал сосну. Только сел за руль — выросла на пути ёлка, коровьей шкурой поросшая. Не испугался участковый, сломал ёлку. Только сел за руль — вырос дуб, вместо коры — абразивная бумага Р240. Не испугался участковый — сломал и дуб тоже. В общем, смело можно сказать, что за всю историю Пестравки никто не наломал столько дров, сколько храбрый Игнатов!
Долго боролись врачи за Юленькину жизнь, чуть ли не до вечера. Ну а там уже и Вася проснулся, тут-то и оказалось, что всё это ему только снилось. Закончился у Юленьки приход, встали у неё на место глаза с сиськами. Поднялись с пола гости, обнялись с врачами, да пошли опохмеляться и добра наживать! А участковому вручили специальную губернаторскую медаль имени Петра и Февроньи — за защиту семейных ценностей.
Маньяк и колдун
Однажды в Петра-Дубраве завёлся маньяк, только он никого не убивал и не насиловал, а выбирал на улице девушку покрасивее и дарил ей цветы или конфеты. Он потом долго пытался это ментам объяснять, когда его били в КПЗ, чтобы добиться признания за все висяки, накопившиеся в Петра-Дубраве лет за десять.
А в это время рядом колдун проходил. Услышал он, что человека бьют ни за что, пробормотал заклинание, и все менты замерли неподвижными, только зрачки скрипят.
— Бездельники вы и дармоеды, — говорит колдун ментам, — не работали десять лет толком, людей лишь обижали. А маньяк, он хоть и маньяк, но никому зла не делал, наоборот, девушек подарками радовал. Не буду я вас расколдовывать, так и стойте на месте, пока не умрёте!
Конечно, скоро доложили об этом ментовскому начальству. Прислали они в Петра-Дубраву целый автобус Росгвардии, чтобы колдуна арестовать, а тот достал из кармана пёрышко, подбросил в воздух, и автобус пропал, будто не было.
Испугались не на шутку ментовские генералы: мало того, что никто арестовать колдуна не может, так и новых ментов в Петра-Дубраву взять неоткуда, никто не хочет там работать! Пришлось приехать самим, просить у колдуна прощения и совета.
— Ну что касается маньяка, то беспокоиться не о чем, потому что я уже решил, что сегодня его назначат главой поселковой администрации. А вот ментов в Петра-Дубраве больше не будет никогда! Так что забирайте своих дармоедов в Самару, там они оживут, только в ментовке уже больше работать не смогут, — сказал колдун, и вдруг исчез в воздухе.
С тех пор в Петра-Дубраве настали покой и тишина, а если вам кто скажет, что на Волге самые волшебные в России места — так вы имейте в виду, что это именно о Петра-Дубраве речь, а не о Фёдоровских лугах или, скажем, Царевщине.
Прощай, Россия
В некие незапамятные времена полюбили друг друга Змея-Чернобровка да Бобёр-богатур и родился у них сын, Недоля Полазник. Славен был этот Недоля тем, что прожил жизнь долгую и идиотскую, видя своими глазами всё, о чём сейчас в учебниках истории только рассказывают.
Крестился он во младенчестве, вместе со славянами. Во времена Киевской Руси служил по очереди то славянам, то половцам — и те, и другие его с позором выгоняли. А как пришли монголы, пошёл Недоля и к ним служить, только толку от него было как с козла молока, не пригодился и там. Решил тогда Недоля стать нищим. Бывало встретит купеческий караван, подойдёт и заорёт: «Подайте, люди добрые, я крещение Руси своими глазами видел!». Знамо дело, никто его в упор не замечал, разве что иноверцы изредка жалились, подкидывали кто еды, кто мелкую монету. На неё Недоля и жил, обходя с шапкой то арабских фундаменталистов, то китайских контрабандистов. Так и прикочевал нищий на волжские берега, где и остался, к торговым путям поближе.
Если напивался Недоля, то косячил по пьяни так, как никто не умел. Самый известный случай — это, конечно, когда он с челна персидскую княжну уронил, а народная молва Стеньке Разину приписала. А так по мелочи — то у гусей на опохмелку поклянчит, то к лошади свататься пойдёт. В общем, не давал соскучиться божевольный, веселил всю округу. Так и жил он, притягивая неудачи к себе и к людям, но случись чего, Недоля живо напоминал исторические события, которым был свидетелям, и все его тут же прощали.
Когда в Самаре построили крепость и стали торговать хлебом, у Недоли дела в гору пошли, потому что он зёрна пшеницы просто так умел грызть, водой из Волги запивая, и ему больше ничего не нужно было. Заважничал Недоля, стал всех жизни учить, в Учредительное собрание агитировать и даже чуть извозчиком в правительство Комуча не устроился. Снова принёс неприятности дурак Недоля — свергли Комуч большевики.
В тридцатых Недоля стал известен как сотрудник НКВД, потому что для этого мозгов не требовалось, у него даже кабинет в Доме Промышленности был. На фронт его не взяли: он наших с фашистами путал, из-за него чуть войну не проиграли, а как Сталин умер, так и вовсе его уволили. Поселился тогда Недоля в Овраге Подпольщиков, самогон там клянчит и на трамвайной остановке пьёт с другими такими же колдырями. А вокруг люди ходят и не знают даже, что у них под ногами валяется алкаш, заставший Крещение Руси. Но самое главное, чтобы губернатор об этом не узнал, а то не дай Бог, объявит Недолю Полазника достоянием нации, снова назначит на ответственный пост, и всё, прощай, Россия — как это уже не раз с ней бывало.
Дядя Лёша
Дядя Лёша — фольклорный персонаж, которого все видели в электричке и метро, он ещё и рассказы пишет. Безалаберный русский бродяга, кое-как шкандыбающий по колдобинам и курмышам от Кинеля до Ивделя. В данный момент работает младшим помощником старшего кабелеукладчика в старинном особняке в центре Москвы, получая зарплату от Министерства культуры. Автор двух неизданных книг — «Похвистнево» и его продолжения «Челябинск-200». В данный момент занят созданием третьей книги, действие которой происходит в Сибири.