202 Views
Девушкам ЦАХАЛа
Израиль. Девушки-солдатки.
Всмотритесь в эти лица нежные!
Притягивая без оглядки,
Там море плещется безбрежное.
Красавицы — бойцами станете!
Невеста чья-то, дочь, сестра.
Им жить, рожать, любить без памяти —
Глаз не сомкнете до утра!
Молитвами хранимы, мамами —
За мир воюют, за страну.
Когда бы мог — поставил памятник
Им, ненавидящим войну.
Спасительное
в свою скорлупку ухожу,
где безопасно и лениво —
где нет войны, не гложет жуть,
жужжит пчела миролюбиво.
там нет ни дна, ни кораблей,
лишь мысли роем муравьиным
ползут в убежище скорей,
когда сирены вой противный
внушает страх и день, и ночь,
предупреждая об атаке
коварных щупальцев — точь-в-точь,
как будто в душу лезут раки.
варить живыми их не смей!
отдай за так и без остатка
тому, кто вырвет из клешней
смертельный яд — липучий, гадкий.
тогда ты выйдешь из себя,
вернешься в мир, где много света,
покоем волю обнеся
и подарив автопортрету.
О страхе и воле
Я шагаю вослед Моисею —
сорок лет по пустыне бреду.
Не забыл, что рожден был евреем
в послесталинском первом году.
Нам родители страх передали
говорить шепотком (но не вслух!).
Нас со страхом глухим обвенчали,
чтобы вытравить семя и дух.
Чтобы помнили мы, инороды,
черствый пряник, нагайку и кнут.
Чтобы знали, что слово «свобода» —
это мертвым в земле отдохнуть…
Мы уроки усвоили честно —
возмужали на долгом пути,
разогнули и спины, и чресла,
чтоб бесстрашно на волю уйти.
Баллада о примусе
Бывшие люди и сраму не имут —
тени лежат набекрень.
Я не спеша разжигаю свой примус,
тени кладу на плетень.
Лягу на травку, а звезды в зените —
будут ли падать? куда?
Примус угас, застрелился правитель,
в кране пропала вода.
Я философски приму эти беды —
примус особенно жаль.
Примус — в починке, кончается лето,
тени исчезли. Печаль.
Птицы вконец обнаглели — летают,
гадят в амбары, в зерно.
Ты отличишь эскадрилью от стаи?
Птица упала на дно.
Порномасштабное время сатиров —
мутные люди в цене.
Разоблачаются прямо в эфире,
чтобы вещать о войне.
Парнокопытные вмиг разбегутся —
их призовут на убой.
Самым двуногим прикажут прогнуться
под незавидной судьбой.
Я наблюдаю за ходом событий,
я починяю миры.
Стань невидимкой, бесчувственной льдинкой…
Стань человеком! Замри.
Нитевидное
Скулить разучился довольно давно.
Оправдываться не буду.
Нырну в депрессняк и залягу на дно,
а смайлик отправлю другу.
Разгул непогоды?! Бороться? терпеть?
Сквозь толщу вселенской смуты
луч света пробьется, откроется клеть —
Свобода приходит утром!
Обнимет соратника, даст прикурить
(да, в истинном смысле слова!).
Затяжка спасительна! Хочется жить!
Затяжка — первооснова
дневных озарений, бессонных ночей,
свечи, что горит неровно.
Рождается стих из бессвязных речей,
из нитей единокровных.
Безжалостен клёкот невидимых птиц,
свирепо рычат моторы.
Кровавой волною, не зная границ,
людей накрывает морок.
Марш
Выступает отряд желторотых бойцов,
не похожих на стаю безусых птенцов.
Их коричнево-чёрный модняцкий прикид
ни о чём вам, конечно же, не говорит?
Марш, марш, марш.
Кто проворно готовит зиг-хайлевый корм
по рецептам ушедшего века тайком?
А когда запылает мечом и огнем,
усмехнутся — так это ещё не погром.
Марш, марш, марш.
То не печи горят, а большие костры,
где калечат слова и сжигают мосты…
Даже страшно подумать, представить на миг,
как страна содрогнётся под лающий крик:
Инородцы – на фарш!
Марш!..
Неприкаянное
Я давно осознал, что чужой средь берез,
между лживых речей и надменных угроз,
где фальшивые ноты в фаворе.
Вспоминаю уютный родной уголок.
Там судьбой перечеркнутой правит злой рок,
и другие актеры и роли.
Я ничем в тех краях не бывал обделен,
не хватало свобод, но зато был резон:
все экзамены — только досрочно.
Принимали тебя по анкете… С умом
(хоть семь пядей во лбу!) не ходи напролом —
хоть колосс глинобитный, но прочный.
И однажды, вставая с огромных колен,
тот колосс проломил основание стен,
надломился и рухнул, не охнув.
Как кита, что на берег выносит волна,
оживить попытались от долгого сна…
да куда там — могучий, но дохлый.
Вечереет. Смотрю камнепад новостей,
и тоска разъедает, и сердцу больней
от колючего чувства потери.
Мир на мир не похож. Полыхает пожар,
исчезают с Земли и кибуц, и бульвар,
и горланят двуногие звери.
Четверть второго…
Обесценено слово,
обезвожена мысль,
завтра в четверть второго
улетучится смысл
этой жизни кромешной
в эпицентре войны,
если коршун нездешний
упадёт с высоты.
Ночью в четверть второго
(по будильнику, ять?!)
в мир коварный, суровый
прилетит «благодать»:
не голубка, а коршун,
не спасенье, а смерть…
Не сломить непокорных:
место хищника — клеть!
Возродятся до свiту
сёла и города.
Только деток убитых
не вернуть никогда.
Пространство пустоты
Два месяца гнетущей немоты.
Читаю всё подряд напропалую,
Теряюсь, замыкаюсь, негодую,
И тоненькую ниточку живую
Тяну, тяну в пространстве пустоты.
Такое время — горестных утрат,
Отчаянья, предательства и боли.
Никто тебя как будто не неволит,
Покоя нет в душе, как нет и воли
Выстраивать слова тугие в ряд.
Такое время — миру скажем мир!
Поддержим слабых, помянем убитых.
В водовороте горестных событий
Утонет ли жестокий разрушитель?
Сломает шею подленький сатир?
«Всё суета» — сказал Экклезиаст,
Царь Соломон добавил: «Всё проходит».
Премудрость древних убедит немногих…
Плывут на «философском» пароходе
Надежда, вера, обреченность, страсть.