338 Views
Партизаны Краснотурьинска
Марат получил повестку в военкомат. Не сказать, чтобы это произошло совсем уж неожиданно — оснований для отсрочки у него не было. «Живым не сдамся», — решил Марат. Собрав рюкзак, он вышел на трассу и поехал на попутках на север, поближе к тайге. Последняя машина привезла его куда-то в район Краснотурьинска. «Дальше не поеду, извини, брат», — сказал водитель и свернул к городу. Марат надвинул капюшон толстовки на лицо и упрямо зашагал по грунтовой дороге. Больше машин не было.
Спустя километра четыре его окликнули откуда-то из-за обочины. Повернувшись, Марат увидел двух заросших мужиков в хаки. Один из них держал в руках ружьё.
— Эй, пацан, ты чего тут делаешь? Это наша территория.
— От армии бегу, — хмуро ответил Марат.
— А, так мы тоже! Иди с нами, проводим тебя к командиру.
— Какому ещё командиру?
— Командиру наших краснотурьинских партизан, Геннадичу. Ты его не бойся, он мужик правильный, за пустое не накажет. Но если накосячишь серьёзно — не пощадит. Пошли-пошли, пропадёшь здесь один.
Марату оставалось лишь подчиниться. «По ходу, придётся теперь рубить дрова и военкомов», — решил он.
Идти пришлось недолго. Лагерь партизан располагался у ручья и был сделан на совесть: мужики вырыли несколько десятков землянок, подвели электрический провод от проходящей неподалёку линии электропередач, еду готовили на костре.
Геннадич оказался неожиданно молодым мужчиной в очках. Оказалось, его призвали, когда он работал в айти-компании — почему-то без брони. Благодаря его навыкам, краснотурьинские партизаны успешно укрывались от отрядов Росгвардии. Жить грабежом местных жителей, как это делали партизаны прошлого, не было нужды: под руководством Геннадича отряд воровал электричество то с одной высоковольтной линии, то с другой, получая необходимые для жизни средства от майнинга. Провизию и прочие нужные товары им приносили краснотурьинские закладчики, получавшие за свою опасную работу немалые деньги. Осенью отряд планировал переместиться восточнее в полузаброшенную деревню, куда машины не ездили и вертолёты не летали. Это было опаснее, чем жить в землянках, поэтому партизаны изо всех сил майнили сейчас, во время весеннего призыва, чтобы к холодам запастись провизией на всю зимовку.
— А если Росгвардия нападёт, отстреливаться будете? — спросил Марат.
— Ещё как будем, — ответил Геннадич, — сколько они простых русских мужиков уже в своих мясных штурмах положили, пусть теперь своих хоронят.
— А если они нас всех выловят?
— Тогда всем пиздец, но только это вряд ли. Они же нас тоже боятся, и поэтому скрывают от начальства, что мы есть. Вон серовские ребята в прошлом году положили из обреза местного военкома, так менты отрапортовали, что он сам себя случайно на охоте подстрелил. А что в Первоуральске или Ревде партизаны творят! Вообще звери… Но их можно понять. У каждого в семье кто-то погиб на войне. Да и какие украинцы нам враги. Такие же люди, как и мы, хотят жить, работать, детей растить, а российская армия по их городам ракетами фигачит. Короче, мы Росгвардии не сдадимся. Пусть лучше перебьют нас всех, но воевать за Путина и его дружков-миллиардеров мы не будем.
Когда Марата принимали в отряд, он поклялся никогда не предавать своих товарищей и Вольную республику Урал. Правда, было не совсем ясно, что это за такая республика, но уж всяко лучше, чем кровожадная нищая Российская федерация. «Ладно, сойдёт, умирают не граждане, а люди», — решил он.
Отряд пополнялся быстро. В основном, это были русские, несколько татар, как Марат, и несколько башкир. Большинство были горожане, и в тайге чувствовали себя не очень уверенно. Башкир Айрат взял на себя заботу по обучению всех желающих навыкам выживания. Краснотурьинец Никита соорудил стенд для стрельбы и стал проводить тренировки. Бывший врач скорой помощи Рязанов учил партизан основам медицины и правилам первой помощи. Учитель географии Соломатин рассказывал о навыках ориентирования в тайге, о съедобных дикоросах, учил разводить бездымный костёр и готовить на нём. Для верующих нашлись мулла и православный священник, лишённые работы за антивоенные взгляды. Ну а Геннадич собрал группу хакеров, вместе с которой пытался взломать областную базу данных по призывникам и контрактникам.
Развешанные партизанами по тайге и по городу камеры свидетельствовали о том, что Росгвардия, вроде бы, не собирается нанести удар по отряду, но на всякий случай все всё равно были наготове. Как-то утром все вскочили по тревоге: системе безопасности удалось засечь на расстоянии десяти километров штатный разведывательный дрон министерства обороны. Обезвреживать БПЛА было опасно — это непременно вызвало бы подозрения. Невероятно, но для исчезновения из виду партизанам хватило полчаса. Укрытый маскировочными сетками, засыпанный листвой лагерь стал совершенно незаметен с воздуха. Вскоре стало известно, что дрон пролетел мимо. «Ну, убедились, что в этом квадрате никого нет, теперь долго сюда летать не будут», — успокоил всех Геннадич.
Однажды Марата отправили забирать закладку для отряда — пару десятикилограммовых мешков макарон. Подойдя к шоссе, он увидел молодых женщин из местных, которые явно его ждали. Одна из них была башкирка, вторая — русская.
— Парень, айда к нам, в баньке помоешься, поешь, как человек. Меня Диляра зовут. У Лены, подружки моей, вон мужа на войне убили. Я себе тоже нигде нормального мужика здесь не найду — всё пьют, колются и зигуют, хоть бы уже сдохли все поскорей. А вы, партизаны, крутые!
Уходить без разрешения командира было нельзя, да и два мешка макарон сами себя не принесли бы. Взяв свою волю в кулак, Марат ответил:
— Вы классные девчонки, но лучше идите домой, опасно вам с партизанами встречаться. Если менты вас поймают, «участие в террористической группировке» только так влепят. Или вообще застрелят при задержании. Напишите мне своё мыло, может, когда-нибудь свидимся, если командир разрешит.
Вернувшись в лагерь, Марат доложил о встрече Геннадичу.
— Ну, пацан, это жизнь. Им тоже несладко — все мужики либо по тюрьмам, либо на войне. Но, ты сам посуди, встречаться с бабами нам опасно, спалиться можно как нефиг делать. В городе камеры, опять же. Так что давай, брат, уж лучше дождёмся конца войны. Напиши своей Диляре с какого-нибудь левого адреса, что командир бяка, запрещает свиданки. Но это завтра, а сейчас пора спать.
Вздохнув, Марат, отправился в землянку. Ночью ему снилось, как он гуляет с Дилярой в родном Екатеринбурге по парку вдоль Исети. «Хорошие планы на лето, если переживём зиму и дождёмся мира», — подумал он, проснувшись.
Странная деревня
Партизанский отряд разросся, и еды требовалось много. Каждый день краснотурьинские закладчики оставляли в тайниках на обочине дороги мешки макарон, риса, крупы, ящики с тушёнкой и даже сетки с яйцами.
Командир стал посылать за припасами всё чаще именно Марата. «Испытывает, что ли?», — подумал тот и решил докладывать Геннадичу всё честно, без утайки. А докладывать было что — каждый раз, когда он выходил на дорогу, там его уже ждала смуглая, черноглазая Диляра. Больше она его в гости не звала — понимала, что нельзя — поэтому просто перекидывалась с любимым парой слов. «Ох, приведёт она с собой хвост однажды», — побаивался Марат.
— Не ссы, никого она не приведёт, — успокоил его командир, — зря, что ли, она точно чувствует, где и во сколько ты на дорогу за закладкой выйдешь? Если она так любимого мужика чувствует, то и особистов почувствует, будь уверен.
Марат был человек прямой и спросил у Диляры, как так получается, что она всегда его находит, даже если он её не ищет.
— Шаманка я, — просто ответила Диляра, — поэтому и знаю всё про всех.
— Как это — «знаешь»?
— Просто знаю, и всё. Как птицы летают, а люди дышат.
Тем временем пора было отправлять передовой отряд для обустройства зимовки. Главным поставили краснотурьинца Никиту, с ним в тайгу пошло ещё десять мужиков. На связь они должны были выйти через два дня, но этого не случилось. На третий день недалеко от лагеря нашли сильно избитого, запыхавшегося Никиту.
— Командир, — сказал он Геннадичу, — всех наших черти побрали, один я сумел вырваться. Надо бежать ребят спасать, пока ещё не поздно. Эти твари в селе засели, надо выманивать или ждать чертопляски, когда они костёр разожгут и начнут свои обряды.
— Блядь, — хмуро выругался командир, — вот только чертей нам и не хватало.
На поиски вызвались идти все, кто умел держать в руках оружие, в том числе и Марат.
— Братья, — обратился к отряду командир, — сейчас нам реально придётся сложно. Черти народ жестокий и ебанутый, убивать умеют и любят. Кто-нибудь слышал о такой вещи, как карго-культ? В общем, это всё сплошь бывшие заключённые, наркоманы, алкаши, бичи, весь цвет отрицательной селекции, и бабы такие же у них. Все же помнят, как в 2022 году этим отбросам стали платить бабки, чтобы они на войну согласились поехать — ну и, конечно, гибли там толпами, а гробовые пропивали их жёны и кореша? Потом деньги платить перестали, а рефлекс в башке остался: если мужик гибнет, то за его смерть рано или поздно заплатят большие деньги, которые можно проторчать и пропить. В общем, они верят, что если принесут в жертву военнообязанного, то эти деньги на них сами с неба свалятся. Поэтому надо действовать быстро, пока всех наших там не порешили.
— Как мы их выманим из домов-то, командир?
— Есть одна идейка, братья. Черти деньги до смерти любят, вот мы и попробуем их на алчности подловить.
В чёртово село партизаны отправились двумя группами — четверо в военном грузовике, шестеро пешком как прикрытие в засаде. За рулём сидел Сёма, бывший таксист. Рядом с ним в кабине ехал Геннадич. В кузове попытались как-то устроиться бывший фельдшер Верхнеуральской скорой помощи Паша и вооружённый автоматом Марат. На грунтовке машину сильно трясло, и Марат то и дело подскакивал почти до потолка.
Вскоре машина выехала в центр села. На захваченном чертями магазине висел флаги ЧВК «Вагнер», Донбасса, Луганска, а также польской, литовской и грузинской народных республик, которые Путин пообещал освободить в своей президентской программе к 2050 году. Проржавевший советский трактор около здания был также обвешан флагами. Воткнутая прямо в кабину труба и надпись «Т-34 — Zа Победу!», вероятно, должны были придавать этому металлолому символическое сходство с танком.
Выскочив наружу, Марат дал короткую очередь в воздух, Геннадич включил сирену.
— Призывная комиссия министерства обороны! Служба по контракту! Миллион рублей за трёхмесячный контракт! Пять миллионов компенсации за смерть кормильца! — кричал командир в рупор мегафона.
Из изб начали вылезать черти — тщедушные люди с автоматами, в камуфляже, с перекошенными от пьянства и наркомании мордами. Геннадич потребовал, чтобы добровольцы выстроились в шеренгу, и стал ходить по рядам.
— Так, эти четверо вообще на ногах не стоят, выйти из строя. Ты тут что без руки делаешь? Из строя! Эти двое подходят. Этот тоже. Дед, уйди, у нас в армии служат до шестидесяти лет. Эти двое подходят. Мужик с ломкой, хорош поминать святого Вагнера, можешь идти сразу в избу обратно…
По итогам осмотра из полусотни человек было «выбрано» для службы всего шестеро. Отбракованные выражали бурное недовольство: потрясали кулаками, орали, демонстрировали зажившие ранения и боевые награды. Бритоголовый бич с оторванным ухом бил себя в грудь кулаком и орал: «Я денщик Пригожина!». «Ну а чего он тогда тебя к себе в Центрально-Африканскую республику не побрал?», — отвечали ему из толпы.
Не обращая внимания на весь этот сумбур, Геннадич запрыгнул на грузовик и обратился к селу.
— Эй, среди вас здоровых, что ли нет, одни больные? Что, никому гробовые за смерть кормильца не нужны?
Толпа зашевелилась.
— А не врёте? Денежки-то покажите! — закричала толстая баба-бичуха с перекошенной смуглой мордой.
Геннадич помахал в воздухе банковской картой.
— Ну ладно, — ответила баба, — Есть тут у нас кормильцы, так уж и быть, продадим!
На середину поляны выволокли пятнадцать человек — десятерых партизан и ещё пятеро незнакомых парней.
— Всех беру, — смилостивился Геннадич.
— Справка есть? — заорал фельдшер Паша на новобранцев.
— Какая справка?
— Об обязательной вакцинации от COVID-29!
— Так нам не говорил никто… Мы ж не знали…
— Марш в машину, вакцинироваться!
— А если вы нам чип вживите?
Геннадич изобразил ярость.
— Это ты про нашу российскую патриотическую вакцину «Спутник» так говоришь, словно мы гейропа или америкосы какие-нибудь? Особенно когда стране так нужны чипы для производства мирных высокоточных ракет «Калибр»? А статью за дискредитацию не хочешь?
Первыми в очереди встали шесть предварительно отобранных чертей.
— После укола почувствуете сонливость, — пообещал фельдшер Паша уходящим в отключку один за другим бичам.
— Лови контракт! — заорал Геннадич и бросил в окно несколько листков бумаги.
Машина резко рванула по дороге в лес. Судя по отсутствию автоматных очередей вслед, черти ещё не поняли, что их провели, и у партизан оставалась пара минут, чтобы скрыться.
— Остановись, балласт скинем, — скомандовал командир. Шесть тел были брошены на обочине, их место заняли шестеро партизан.
— Умерли? — поинтересовался Марат.
— Да ты что, мы ж не звери. Пашка им наркоз вколол. Боялись только, что не возьмёт. Но ничего, взял… Что за людей везём, выяснили?
— Это туристы из Екатеринбурга, которые пропали неделю назад, их сейчас МЧС ищет.
— Херово, — ответил Геннадич, — надо их подвезти к Краснотурьинску, и пусть сами пешком к ментам выходят. Дадут нам фору на часок, успеем свалить до того, как они показания дадут… Слышишь, Марат, мы сейчас из лагеря уходить будем. Диляру долго теперь не увидишь.
— Знаю, — ответил Марат и задумчиво уставился в окно.
Грузовик выехал на асфальтовую дорогу, но не успел набрать скорость, как наперерез выскочила женщина. Это была, конечно, Диляра.
— Носи всегда с собой в кармане! — она протянула Марату большую металлическую бляшку — как ему показалось, башкирское женское украшение.
Они помахали друг другу, и машина рванула вперёд. Марат прижал руку к груди. Бляшка была большой и неудобной — такой же большой и неудобной, как эта непонятная любовь к башкирской шаманке, точно знающей, когда её суженный выйдет на лесную дорогу.
Сын полка
Никита пошёл за водой к ручью, а вернулся обратно с мальчиком лет двенадцати — грязным и худым.
— Это ещё кто? — удивился Геннадич.
— Говорит, что сын полка. Просит отвести к командиру.
— Ну я командир, а ты кто, откуда? Где твои родители? — обратился Геннадич к ребёнку.
— А я Петька, возьмите меня в отряд! Мамку убили, папку убили! Хочу драться с фашистами! — истерично закричал мальчик.
«Где он тут фашистов-то нашёл, интересно?», — подумал Марат. Полчаса назад он ходил к шоссе разгружать машину и сейчас был похож не на партизана, а на обычного деревенского мужика.
— Расскажи про родителей.
— Моя мамка больше всех в мире, сильнее всех, теплее всех, ради неё мы все идём в бой и героически умираем на её ласковой груди! Но пришли американцы и изнасиловали её, на куски разодрали, продыху не дают! Весь мир у них в рабстве, а они знай себе деньги печатают и свысока похохатывают! А папу моего расчленили, на куски распилили, продали, продали, Ироды пиндосские! Духи предков моих молятся святой Богородице, но гром Нюрнбергского набата глушит родную речь, нашу славянскую кровь! О, дайте, дайте, автомат! Дайте, дайте мне калаш! Дайте, дайте мне ракету «Калибр»! Дайте, дайте мне установку «Град»! Клянусь перед лицом своих боевых товарищей до последней капли крови мстить за моих родителей — Родину-Мать да Урала-батюшку!
— Ты где его нашёл? — невозмутимо спросил Геннадич у Никиты.
— Под сосной.
— Уведи обратно. Отряд, уходим!
Марш краснотурьинских партизан
лежит распластанный Урал
меж двух больших морей…
мы собираемся в астрал
отъехать поскорей!
там будет день, там будет дзен,
там будет эгегей,
и бодрый северный олень
промчится средь полей!
там ни работать, ни рожать
не надо никогда!
не будет всякого кринжа!
отступится беда!
там стадо коз, там бурный рост,
там в поле сенокос,
там в белом венчике из роз
сам Иисус Христос!
там для народа навсегда
наступит вечный рай!
вот потому и прём туда —
в конечный вечный край!
иди, гроза, на перевал,
сильнее, ветер, дуй!
мы отправляемся в астрал,
сказав России хуй
Мясные братья
В середине весны из-под Верхней Пышмы стали приходить тревожные вести. Местный партизанский отряд подвергся нападению вооружённых монахов Среднеуральского женского монастыря, и с потерями отошёл к Шитовским болотам. Там его уже ждала засада. Двадцать шесть человек вместе с командиром пропало без вести, скорее всего, утонув в топях, восьмеро были взяты в плен, и лишь четверо сумели прорваться к Невьянску. Там, переодевшись в военную форму, ребята вышли на Серовский тракт и доехали автостопом до Нижнего Тагила, где перешли в отряд командира Леонидыча. Вскоре стало известно, что вооружённые рейды монахов продолжились — теперь в направлении Ревды и Первоуральска. За Среднеуральским женским монастырём было установлено наблюдение. Отряды, действовавшие в округе, перебрались к северу, вплоть до Алапаевска.
На самом деле, монастырь был женским только по названию, да и монахи монахами не являлись — в основном, это были отставные и комиссованные со службы военные, которые не нашли себе применения ни в одной преступной группировке. Ещё в эпоху Первого ковида здесь заправлял известный мракобес и психопат Сергий Романов, в конце концов, вышедший из-под контроля церкви и севший за это в тюрьму. Боевое соединение монастыря перешло через несколько рук к иеромонаху Игнатию Пащенко. Получив благословение и денежные средства от Екатеринбургской епархии, иеромонах Игнатий двинул своих головорезов в лес, чтобы уничтожить местных партизан. Формально монахи числились как паломники, следующие к неким святым местам, чтобы совершить там крестный ход. Однако вооружены были эти паломники автоматическим оружием, а передвигались на нескольких джипах — там, где позволяла местность. Если же джип на лесную тропинку не помещался, то боевики перемещались пешком.
Ходили слухи, что источником вдохновения для безумного Игнатия были ниндзя — тоже в каком-то смысле боевые монахи, хоть и не православные. Обитатели Среднеуральского монастыря проводили время за просмотром старых китайских фильмов и тренировками, без конца молились и постились. После шести часов в тренажёрном зале с перерывом на благословение и исповедь многие из них были готовы поклясться, что только что разговаривали с Николаем Страстотерпцем и мученической венценосной семьёй. Игнатий их в этом, в общем-то, и не разубеждал.
В июле боевые монахи обрушились на леса под Нижним Тагилом, но партизаны были к этому готовы. Леонидыч предпринял отвлекающий манёвр — собрал на вокзале Екатеринбурга десяток бичей и подсунул их боевикам, пока отряд отходил вглубь леса. Через пару дней тагильцы вышли к Краснотурьинску и соединились с отрядом Геннадича. Было очевидно, что бесноватый иеромонах не успокоится и продолжит носиться со своими головорезами по уральским лесам, а слабо вооружённые и в целом миролюбивые партизаны не смогут оказать им сопротивления. Славящийся хитростью и смекалкой Геннадич, понимал, что сейчас от него ждут чего-то особенного. Но даже он не сразу придумал решение.
— Как ты думаешь, сколько времени гниёт мясо? — спросил он Леонидыча.
— В смысле? Зачем тебе? — изумился тот, — ну, наверное, быстро гниёт, вон сейчас какая жара.
Плану Геннадича никто не обрадовался, но все понимали, что иначе отряду не спастись. Партизанам предстояло похитить, убить и предать разложению большое количество домашних животных. Городские люди на это оказались не способны, и тяжёлую обязанность взяли на себя выходцы из местных деревень. «А что делать, если мы их не убьём, нас убьют», — оправдывали они свою жестокость.
Проснувшись с утра, отряд монахов-боевиков двинулся вдоль трассы к Первоуральску, но вдруг дорогу перегородило несколько сдохших коз, вокруг которых кружились мухи. Обойдя трупы, монахи двинулись дальше, но тут по пути стали то и дело встречаться дохлые собаки, затем дохлая корова. Все тела страшно воняли, и уже одно это вызывало безотчётный ужас.
— Братия, никак Сатана здесь пробежал! — перешёптывались одни монахи.
— Нечистая сила, вестимо! Свят, свят, свят! — испуганно вторили им другие.
Вскоре лесная тропинка вывела монахов обратно к трассе. От подступившего ужаса уже никто не мог ни говорить, ни молиться — лишь крупные золотые кресты мелко дрожали на груди.
— Ну хорош, здесь никого не может быть, возвращаемся! — скомандовал иеромонах.
С видимым облегчением боевики побежали к припаркованным у обочины тачкам.
Игнатий не знал, что в это время новостные порталы Урала уже пестрели сенсационными новостями о вспышке сибирской язвы в лесах между Нижним Тагилом и Краснотурьинском и об отряде мирных монахов, которые, отправившись на крестный ход в святые места, скорее всего, уже давно смертельно заражены. Не знал Игнатий также того, что и в самом монастыре нашлась добрая душа, подмешавшая в соль и сахар сушёные мухоморы, а может быть, даже ЛСД, из-за чего участники рейда, вернувшись, и впрямь сочли себя смертельно больными.
Паника, конечно, началась невероятная. Из Екатеринбурга в Среднеуральск неслись одна за другой машины «Скорой помощи» и, на всякий случай, ритуальных услуг. От монастыря в обратном направлении толкались джипы с тонированными стёклами. Аэропорт покинуло столько чартерных рейсов, сколько там не было за всю его историю. Вся эта суматоха продолжалась два дня без каких-либо официальных комментариев и закончилась также резко и тихо, как началась.
В общем, много в этой истории было тёмного и неясного. Известно лишь, что вскоре партизаны вернулись на обжитые места, Среднеуральский женский монастырь опустел, а иеромонаха Игнатия отлучили от церкви и посадили в тюрьму за крупную растрату средств епархии. Правда, скоро уже должен выйти из заключения Сергий Романов. Но, говорят, Геннадич ему заранее придумал какую-то пакость — на всякий случай, а то мало ли.
Золотая баба
Вообще партизаны не любят пересекаться с другими отрядами — там свои законы, свои привычки, да и, что скрывать, иногда просто попадаются неприятные люди. Ну и вот как-то раз передовой отряд краснотурьинцев наткнулся на троих мужиков из другого отряда, действующего в глубине тайги. Не хотелось Геннадичу с ними связываться, но законы гостеприимства он всё-таки чтил.
— Не знаю, чем вы тут живёте, — сказал главарь соседей по имени Евгеньич, — а мы вот скважины бурим и золото моем.
— Золото? — удивился Геннадич, — оно же не конвертируемое. Да и запалить могут. По мне уж лучше крипта.
— Ничего не слышал про вашу крипту, — ответил Евгеньич, — а старожилы сказывали, есть на реке Тобол Золотая баба гигантского размера, типа идола у местных народов. Народы вымерли, а золото осталось. Не хотите с нами сходить за золотишком?
— Мы-то вам зачем?
— Нас трое всего, не справимся.
— Не захочет никто.
— Ты чего, командир? Это ж золото! Ещё как захотят!
— Ну не веришь — так предложи не мне, а ребятам. Посмотрим, что они тебе скажут.
Евгеньич вышел на песчаную отмель и прочертил на ней прикладом калаша длинную кривую полосу.
— Бойцы! Те, кто хочет пойти с нами к Золотой бабе и получить богатство и власть, выйдите ко мне за эту черту. А кто хочет и дальше гнить нищим в болотах Краснотурьинска, стойте, где стояли!
Из отряда краснотурьинцев не вышел никто.
— Вы что, золота не хотите?
— А что с ним в тайге делать? В трусах таскать? — послышалось из толпы, — сам иди к своей Золотой бабе, а нас дела ждут!
Взяв своих бойцов, Евгеньич ушёл в тайгу.
— Не нравится мне это, — сказал Геннадич, — что-то уж больно пенсионерская история про золото, не в ней дело.
Помимо всего прочего, в отряде имелось несколько разведывательных дронов с камерами и лёгким боезарядом. Уже через час Геннадич выяснил, что партизаны оказались ненастоящими, и в данный момент идут на сближение с машиной Росгвардии у южной окраины города. Медлить было нельзя. На перехват отправилась группа быстрого реагирования с боевыми медведями.
— Ты хитёр, а я хитрее, — потирал руки Геннадич, — нефиг было к нам соваться.
— И, кстати, никакой Золотой бабы не существует, — заметил Никита, — просто байка промышленников семнадцатого века. Так что пусть гниют теперь вместе со своим гоневом.
— И войну с собой заберут, — сказал Марат, потирая тайком башкирский амулет, по-прежнему лежащий в кармане рубашки.
Партизанское радио
Марат и Никита от скуки затеяли партизанское радио. Сначала Геннадич отнёсся к этому недоверчиво, но потом подобрел и стал давать советы.
— Во времена интернета партизанское радио в чистом виде без надобности, — объяснял бойцам смысл своего развлечения Никита, — а вот населению помочь от пропаганды очень даже можно. Прикиньте, включает какая-нибудь баба Дуня новости Первого канала, а там вместо диктора Гребенщиков поёт. Хорошо же! Кстати, во времена битлов такое пиратское радио тоже было, вещало рок-н-ролл с кораблей в Балтийском море. Ну а мы этим из тайги займёмся.
Целую неделю партизаны возились с настройкой оборудования и, наконец, вышли в эфир. Всё получилось как по маслу: телекартинка на экране оставалась прежней, а звук сменился партизанской музыкой. Проблема была лишь в одном — очень уж разные песни нравились Марату и Никите. Первые несколько дней телевизоры уральцев разрывались то от Rammstein, то от украинской попсы, но потом стороны пришли к соглашению, и остаток года весь Урал слушал на Первом канале раннюю «Гражданскую оборону».
Маленькая трёхцветная революция
В начале осени отряд командира Романыча, действовавший в районе Каменска-Уральского, переместился в сторону Курганской области, чтобы перезимовать. Не успели партизаны разбить лагерь в лесу у реки Исеть, как к ним приехали гости — трое местных мужиков на потрёпанных «Жигулях». Одним из них оказался, как ни странно, глава города Катайск Савченков, другим — глава Катайского района Осипенко, а третьим — подполковник Андрианов, руливший местным отделом полиции. Романыч в далёком прошлом сам был ментом, и с того времени их ненавидел, но разговор приехавшие начали правильный с самого начала.
— Смотрите, мы втроём приехали, никакой охраны, ничего. Мы к вам с уважением относимся, так что и вы нас выслушайте. Ситуация у нас в Катайске безнадёжная. Пенсии и зарплаты задерживают, работы нет, продовольствие завозят плохо, в школе и в детском доме холодно, за лечением в Екатеринбург ездим. А уральское полпредство от области без конца требует людей, чтобы в армию отправлять. Мы наших мальчишек бережём, как можем. За два года ни одного призывника и контрактника не сдали! А теперь мы от своих курганских ребят узнаём, что нас троих за это со дня на день арестуют. Они бы уже сейчас нас прихлопнули — всё ждут, когда Росгвардия на фронте освободится, чтобы её к нам сюда в Катайск отправить.
— Ну и чего вы хотите?
— Возьмите нас к вам, в отряд! Нам с мужиками терять уже нечего!
— Что, всех троих?
— Да хоть вместе со всем городом! Нас в Катайске шесть с половиной тысяч человек осталось, и мы все одинаково погибаем.
Романыч аж опешил. Чиновников районного значения и, тем более, городов вместе со всеми жителями ни в одном партизанском отряде ещё не было. По-хорошему, кандидатов надо было испытать — точно так же, как обычных партизан, впервые приходящих в отряд.
— Ну раз нечего терять, тогда возвращайтесь домой, убирайте нахер все российские флаги, вывешивайте наше уральское чёрно-зелёно-белое знамя и объявляйте на районе Катайскую народную республику. Ну а мы тогда уже торжественно вступим в город. И если Росгвардия придёт, пободаемся с Росгвардией!
Новость о провозглашении Катайской народной республики, конечно же, не попала ни в одно официальное СМИ, но знали о ней все. Первым поздравить партизан и новоизбранного президента КНР Осипенко приехал, как ни странно, губернатор Курганской области Цидис — один, за рулём старенького белого ВАЗа.
— Мужики, вы, конечно, круты, что решились на то, о чём все только мечтают, — сказал он, — Сами понимаете, если федералы сюда войска двинут, я ничего не сделаю. Но первое время можно отсылать в Москву липовые отчёты о том, что у нас в области, дескать, всё спокойно. А из курганских вас точно никто не тронет, это я вам обещаю, пока я губер!
Прошло две недели. Официально вопрос о Катайске не поднимался ни разу — ни в СМИ, ни у полпреда округа, ни в Совете Федерации — вообще нигде. Но неофициально кто только не приезжал в Катайск! Первыми появились, конечно, какие-то эмиссары русской эмигрантской оппозиции — этих бездельников партизаны послали сразу. Из всяких экоактивистов, феминисток, зоозащитников, адвентистов и Красного креста у катайцев вызвали интерес только те, кто сразу предлагал оружие, деньги, продовольствие и медицинскую помощь. Больше всего было толку от соседних партизан: три крупных отряда, включая краснотурьинских бойцов под руководством Геннадича, временно перебрались в район Катайска — прикрывать город со стороны Екатеринбурга.
Несколько раз наносили визиты представители других сёл, городов и районов Урала — сравнить местную ситуацию с собственным грустным опытом выживания. Круче всех проявил себя глава соседнего села Далматово, приехавший за рулём грузовика, доверху нагруженного кирпичом и макаронами. Откровенно говоря, мало кто верил, что молодая республика продержится хотя бы до весны, но все хотели её поддержать тем, чем были богаты.
Савченков, Осипенко и Андрианов были по горло заняты хозяйственными вопросами — расселить такую прорву народа в городе было совсем непросто. Губернатор Цидис, вместе с Романычем и Осипенко взявший на себя стратегическое планирование катайской республиканской политики, был уверен, что режим административного молчания продлится недолго, и скоро ему, как ответственному лицу, тоже предъявят обвинения. Нужно было заготовить какую-то легенду на случай неприятностей — и её придумал партизан Лазиков, бывший адвокат.
— Надо вам, гражданин Цидис, чтобы жопу свою прикрыть, придумать хоть что-то, что вы разрешаете Катайскому району делать в особом порядке. Скажем, давайте-ка мы для федералов специальным приказом создадим в городе Особую экономическую зону областного значения. Ну а пока они будут пытаться понять, что это за херня такая, мы с ребятами потихоньку начнём устанавливать отношения с дипмиссиями Казахстана, Китая и США, чтобы если что, было где просить политическое убежище — сразу всем, всему городу.
Как ни странно, приказ о создании Особой экономической зоны был встречен полпредом Уральского округа позитивно. На фоне военных неудач последних пятнадцати лет ему не хотелось подавать Президенту рапорт о необходимости ввода спецназа в Курганскую область. Но Цидис понимал, что это только отсрочка — иначе полпред наверняка приписал бы себе это достижение.
С приходом партизан Катайск и впрямь стал процветать. Город, в котором прежде жили одни бабы да старики, вдруг единовременно получил полторы тысячи непьющих дисциплинированных мужиков, умеющих работать. В городе появились лесопилка, транспортная компания, строительное управление, несколько торговых фирм. Неофициально открылись первые дипломатические миссии — Франции, Китая и Монголии.
Вскоре полпред Уральского округа потребовал налоговую отчётность: за особую экономическую зону нужно было платить, и Цидис не мог этого не понимать. Забеспокоившись, губернатор позвал к себе в Курган Осипенко и Романыча. Но партизанский командир не собирался обсуждать этот вопрос — он для себя всё давно решил.
— Ну-ка соедини меня с полпредом по видео.
— Да ты же неофициальное лицо, он не будет с тобой разговаривать.
— Всё равно давай. Без разницы уже.
На экране отразилось лицо полпреда, который, вне всякого сомнения, не ожидал увидеть вместо курганского губернатора какого-то непонятного бородача в хаки, с автоматом и с чёрно-зелёно-белой нарукавной нашивкой Уральской республики.
— Ещё раз заткнёшься про налоги, заберу у тебя Екатеринбург, — спокойно и внятно сказал Романыч и, не дожидаясь ответа, резко отключил связь. Это означало объявление войны.
Катайск давно был готов к обороне. Подполковник Андрианов расставил на блокпостах у въезда в город всех своих людей, включая тех, кто был давно в отставке. Присоединились к ним и партизаны — в том числе, Марат и Никита из краснотурьинского отряда. Танк Т-80, стоявший возле Дома центра и юношества, перекрасили в цвета Уральской республики и подкатили на въезд в город для устрашения — больше от него всё равно не было никакого толка. Оставалось надеяться только на то, что для усмирения маленького провинциального городка не найдут кадровых военных, и силы будут более-менее сопоставимыми.
Командиры партизанских отрядов собрались в администрации города, в кабинете Савченкова, откуда было удобно следить за обстановкой с помощью развешанных по городу и окрестностям камер. Губернатор Цидис понимал, что его песенка спета, и приехал в Катайск сражаться за свободу наравне со всеми — вместе с двумя сыновьями, тремя охотничьими ружьями и собакой.
— Слушай, губер, давно хотел у тебя спросить: а чё у тебя за фамилия такая странная? Ты прибалт или еврей? — поинтересовался Романыч.
— Детдомовец я. А фамилию мне дали по месту выдачи паспорта — Центру информации, досуга и спорта в посёлке Сылва, республика Коми.
— Бывает, — обескураженно покачал головой командир.
Вскоре из Екатеринбурга сообщили, что спецназ Росгвардии выдвинулся в Катайск на пяти бронированных автобусах.
— Что-то мало людей, — удивился Андрианов, — и боевой техники нет.
— Ну не будут же они с фронта снимать войска, — ответил Романыч, — собрали в городе всех комиссованных, в жопу укушенных, крестом осенённых, гопоты с Уралмаша, ну и дальше по классике — типа даём «три дня на разграбление».
— Такие приезжают не побеждать, такие приезжают убивать, — вздохнул Цидис.
— Ничего, найдём, чем их занять, — успокоил братьев по оружию молчавший до этого Геннадич. Как обычно, он заранее придумал хитроумный план — и не сомневался в успехе.
Перестрелка у блокпостов преследовала две цели: во-первых, показать, что город не собирается сдаваться, а во-вторых, как можно сильнее задержать «гостей». Партизаны не очень метко стреляли, но искусно маскировались, полицейские — наоборот. Пальнув в направлении очередного «гостя», Марат вдруг почувствовал сильный удар в грудь. Отлетев в сторону, он провёл рукой по телу. Ран не было, но башкирский амулет в нагрудном кармане был смят ударом пули. «Ни хрена себя, я думал, так только в кино бывает!», — улыбнулся Марат, с благодарностью вспоминая свою башкирскую шаманку Диляру.
Отвлекающий манёвр выполнил свою цель, и с сумерками стрельба прекратилась. Прорвав оборону, автобусы двинулись по улице Ленина в город, но через пару километров были вынуждены остановиться: возле продуктового супермаркета дорогу им преграждал брошенный грузовик. Выйдя из автобусов, спецназовцы, не торопясь, пошли в магазин за сигаретами и алкоголем.
— Пока всё по плану, — успокаивал всех Геннадич, — сейчас у них стопудово будет перекур.
Бывший врач скорой помощи Рязанов из Краснотурьинска знал своё дело хорошо. Обычно он привык спасать людей, а не наоборот, но головорезы в камуфляже и впрямь приехали убивать и грабить — а это значило, что их надо было обезвредить как можно скорее.
— Никто добровольно не пьёт цианиды, но все добровольно пьют водку, — философски заметил Рязанов, распихивая вместе с другими бойцами трупы спецназовцев по автобусам. Из двухсот с лишним пассажиров в живых остались только водители. Под насмешки катайцев и партизан автобусы развернулись и уехали обратно в сторону Екатеринбурга.
— Чуваки! — заорал краснотурьинский партизан Никита, — я такую новость узнал! В Хабаровске теперь тоже республика! Губернатора Михалёва отправили на товарняке в Москву! Президентом избрана Олеся Фургал — племянница убитого в тюрьме народного губернатора Фургала! Прикиньте, туда прилетел вертолёт чеченского ОМОНа, и они его ещё на подлёте сбили!
Новость была встречена радостными воплями и аплодисментами.
— Ну всё, расслабься, — Романыч похлопал по плечу Цидиса, — теперь до нас нескоро дело дойдёт. Целый Хабаровский край потерять — это совсем не то же самое, что лишиться городка в шесть с половиной тысяч жителей. Сейчас головы чиновников полетят, потом на Дальний восток реально войска с фронта отправят, а дальше — конечно, хрен его знает, но, наверное, тупые генералы опять всё просрут, как всегда. А это значит, что можно будет спокойно жить, работать и только время от времени на камеры посматривать, не едут ли ещё автобусы из Екатеринбурга. Но если приедут, я тебе отвечаю, губер: встретим по полной программе, как подобает!
Командир оказался прав: больше спецназ в Курганскую область не отправляли и налоговую отчётность у Цидиса тоже больше никто не требовал. По весне отряд Геннадича вернулся в леса под Краснотурьинском, а бойцы Романыча женились на катайских девчонках и решили, что больше им никуда уходить не нужно.
Но старый танк Т-80, перекрашенный в цвета Уральской республики, на всякий случай оставили стоять на въезде в город — а то мало ли, вдруг в Екатеринбурге назначат молодого неопытного полпреда, которого заново придётся учить уму-разуму.
Выкуп
Старое кладбище ЧВК «Вагнер» на Иерусалимской горе уже несколько раз срывали экскаваторами и заливали бетоном, а потом восстанавливали — в зависимости от смены господствующего идеологического курса. Однако закончился год, начался новый, а ничего нового с захоронениями не происходило. Территория, огороженная колючей проволокой, пришла в упадок, а с тех пор, как её населили китайские летучие мыши, народ вообще прекратил туда соваться.
Марату больше всего нравилась большая, поросшая мягким мхом могила полевого командира Борщевикова с позывным «Бешеный». Расстелив на ней тент от палатки, Марат аккуратно укладывал Диляру и без всяких прелюдий глубоко входил во влагалище — она всегда была готова к этому и кричала под любимым, не сдерживая эмоций. Звук казался тёплым, влажным, как вагина, и уходил не в воздух, а в глухую, поросшую мхом землю, прямо к разложившимся телам не опасных уже убийц.
Диляра лежала, широко раскинув ноги, и задумчиво размазывала по животу сперму.
— Знаешь, на Урале есть старинный обычай. Девушка может прийти к командиру и попросить отпустить бойца, если он хочет взять её замуж. Чтобы забрать жениха, она должна пройти испытание или заплатить выкуп. Но есть и смягчающие обстоятельства. Например, она может быть беременна. Скажи, ты хочешь детей?
Марат представил, что его ребёнок может быть зачат на могиле — да ещё не абы кого, а кровавого убийцы и насильника, выделявшегося свирепостью даже в своей среде. «Какая нахуй разница», — думал он, — «его же не Бешеный будет воспитывать, а мы».
— Хочу. А ещё я хочу мир, труд и мозг. Ни мира, ни работы, ни мозгов у нас пока нет.
Диляра посмотрела на Марата с какой-то неземной улыбкой.
— Кончи в меня.
— Кончить? Серьёзно? Почему сейчас?
— Дурачок, как ты не понимаешь. Мы же сейчас так хорошо, так ласково ебёмся. А потом может уже и не повезти. Кончи в меня, милый, ну пожалуйста. Пока есть, куда и зачем, кончи, умоляю.
Внезапно Марату стало ужасно горько от этой подпольной партизанской жизни. Ведь, если подумать, сколько лет уже идёт война? Сколько лет военкомы ловят парней по городам и сёлам? Сколько лет матери оплакивают сыновей, ищут без вести пропавших? На что надеяться, чего ждать? Смотреть, как год от году ничего не меняется, а молодость уходит? Марат почувствовал, что ещё немного, и расплачется… Больше они с Дилярой не предохранялись.
Встречаться на кладбище было безопасно не только из-за его дурной репутации у местных. В теории какой-нибудь идиот мог забрести сюда и по случайности, но Геннадич не просто подсказал влюблённым место для свиданий: все подходы к могиле Бешеного были увешаны камерами и датчиками движения. Случайных прохожих (за полгода их набралось всего двое) партизаны вовремя сбили с толку и направили другой дорогой.
По осени живот Диляры округлился так, что его уже можно было гордо предъявлять командиру. Никто в отряде никогда лично не сталкивался с выкупом партизана. Посмотреть на это редкое зрелище пришли все бойцы — без исключения.
— Проведите меня к командиру! — по традиции закричала Диляра, подходя к лагерю.
— Ну, я командир. Чего надобно? — спросил Геннадич, также следуя этикету.
— Отдай мне своего бойца в мужья.
— Что дашь взамен?
— Марат уже всё отдал. Был боец, будет отец.
— Отряд, отдадим бойца? — вопросил Геннадич.
Вперёд вышел Викентий, бывший мент и вообще вредный мужик.
— Марат, а твоя баба не исламистка? Не променяешь с ней нашу Вольную республику Урал на какой-нибудь Воркутинский джамаат?
— Христом и Аллахом клянусь, не исламистка я, а язычница-шаманка!
— А это как?
— А так, что ребёнок мой был зачат в полнолуние на могиле вагнеровского командира, и если ты нам с мужем не дашь вместе жить, сынок мой, когда родится, об этом узнает и придёт за тобой!
Партизаны, знавшие о кладбищенских свиданиях Марата и Диляры, захохотали. Викентий почему-то потёр руки и шагнул обратно в строй.
— Ладно уж, ступайте, куда хотите, — благословил влюблённых Геннадич, — «Make love, not war!», как говорится! А новые документы я тебе, Марат, давно сделал, держи. Тут и военный билет есть, по которому ты негоден даже к нестроевой службе. Так что пользуйся. Ну и в гости заходи!
Марат переоделся в ту же одежду, в которой когда-то пришёл в отряд. Надвинув пониже капюшон толстовки, он взял за руки Диляру, и они пошли по грунтовке в сторону города.
— Ну вот теперь и в баню можно, — пробормотал Марат.