307 Views
Эмигрантское
За нами тень до самой могилы,
Незримой пыли шальная взвесь –
Угроза вечная ностальгии –
Вчерашней родины злая месть.
И в каждом сердце маячит снова
В просвет, оставшийся от дверей,
Тоска твоих бельевых веревок,
Простор заброшенных пустырей.
Ты знаешь: жизни свободной, новой
Одна лишь ты можешь дать взамен
Аккорд гитарный, уют дворовый
И это вечное: «Встать с колен»;
Мороз колючий, характер стойкий,
Извечный подвиг, привычный ад;
Подвал заброшенной недостройки,
Где дети вечно искали клад.
И что бы там ни шептали слухи,
Ты знаешь точно и навсегда:
Секрет твоих диссидентских кухонь
Никто на свете не разгадал.
Ты нам внушила, что счастье в малом,
Ты твердо знаешь, что беглецы
Навеки помнят твои подвалы
Всегда сильней, чем твои дворцы.
И вновь идя на бессмертный подвиг,
Герои знают наверняка
Две главных точки: чердак и погреб –
Страны бессменная вертикаль,
Где каждый метр до конца запятнан
Зловонным воздухом лагерей.
Ты море крови умеешь прятать
Под видом лужи в родном дворе!
Ты свято веришь – любой вернется,
Куда бы разум его ни звал…
Но только совесть не продается
За кухни, музыку и подвал.
Я знаю тех, кто готов смириться,
Кто верит – свята любая власть,
Кто мог цветами почтить убийцу,
А всех замученных им – проклясть.
Кто знает: лгать – это слишком просто,
А правда – только смешная блажь.
Для них оставь свой тоскливый отсвет –
Вчерашней родины злой шантаж.
Пусть им останется эта участь:
Так беззаветно тебя принять,
Полей простор и лесов дремучесть
На милосердье не променять;
И двор тенистый, и вечер томный,
Качелей скрип и гитарный блюз,
И та веревка на том балконе,
Что вновь грозит затянуть петлю…
Родина
Смерть опустится каплей на ручку дверей,
До порога стекая неровною лентой.
И когда ты придешь, я прошу – поскорей,
Нам с тобою сейчас ни к чему сантименты.
Не понять материнской заботы твоей
В вечной лагерной пыли, в промерзших казармах.
Но зато на заре мы пройдем по траве
И замоем грехи – как обычно, слезами.
А пока вертухай – вездесущий майор –
С жадным блеском в глазах ждет добычи побольше,
Развевается царственно твой триколор –
Голубая мечта на кровавой подошве.
Скольких втопчешь ты в землю, родная моя,
Чтоб в раскаянья новом порыве недолгом
Причитать и прощать, даже что-то менять…
И опять убивать нас под именем долга?
К спектаклю «Я здесь»
Отболело, почти прошло,
Только все еще кровоточит.
Каждый метр, что пропитан злом,
Обессмысленен. Обесточен.
И вливается, словно яд,
И врезается в плоть и память
Та, что в прошлом была своя
И родная еще – местами.
Не жалея, иди вперед,
Не ища за чужим родного.
Все закончится. Все пройдет.
Но когда обернется Лот,
Этот ад повторится снова.
Беженцам
Казалось бы, те же листья,
Казалось бы, те же тени –
Но только чужие лица,
Но только чужие стены.
Нащупать опору – где бы,
Когда после всех лишений
Сам воздух – и тот враждебный,
Пропитанный сокрушеньем.
А нам говорят: «Привыкнешь,
Ведь это не так уж сложно,
К интригам циничных игрищ,
К допросам чужих таможен;
Мы даже похожи, вроде,
Мы все на земле – скитальцы;
И нет уже прежних родин,
И не о чем сокрушаться».
И правда, не так уж сложно
Забыть о родном пороге,
Привыкнуть к пыли дорожной,
К отчаянью и тревоге,
И лишь глубоко под сердцем
Таится в груди разломом
Печаль о давно прошедшем,
О том, что зовется домом.
Изгнанникам
Душа, как бездна, выжжена
До самой глубины.
Мы в этом мире лишние –
Виновны без вины.
И даже если выстоишь –
Что проку будет в том?
Нам жизнь уже расписана
По цвету паспортов.
Чужие – ненадежные,
Родные – не близки,
И собственное прошлое
Разбито на куски.
Там все, о чем мечтали мы,
Растоптано в пыли.
Боролись ли, спасали ли –
Да видно, не спасли.
Скитались, безутешные,
От родины вдали.
Не мир, но меч принесшего,
О чем Тебя молить?
О мире ли, о доме ли,
Где, все перенеся,
Когда-нибудь знакомые
Услышим голоса?
Анне Франк
Не меняется ничего
Хоть в столетия, хоть в года.
Зыбкой дымкою над травой
Незаметно ползет беда.
Улетают птицы на юг,
Крысы прыгают с кораблей,
А героев те предают,
Кто трусливее и подлей.
О потерянном не жалей:
Люди слабые, Бог простит.
Мы пройдем по своей земле,
Собирая золу в горсти.
Кто поймет, через сколько лет,
Кто ответит, какой ценой
Мы напишем на той золе
Свой единственный позывной?
А пока – выживай, терпи
Каждый новый кровавый шаг,
Где без крови нельзя ступить,
Где без боли нельзя дышать;
Где мучителен каждый миг,
А в награду за этот мрак
Детским почерком в свой дневник
Напиши о нас, Анна Франк!
Чтобы выдержать, не предать,
Не сломаться в последний час,
Судьбы буквами в календарь
Ты на небе впиши за нас.
Обманываться рады
Обманываться рады,
Ища себе приют,
Не ждали мы награды
За преданность свою,
И в поисках родного
Блуждали средь химер.
Вначале было слово,
Но ты ему не верь.
Бродяги и скитальцы,
Мы скупы на слова –
Умеем расставаться,
Умеем забывать.
Бокал иллюзий глупых
Мы выпили до дна.
Вначале был поступок,
Потом пришла цена.
Мы знаем цену играм,
Умеем не прощать.
Мы видели интриги
Кинжала и плаща.
И все, о чем мечтали –
Несбыточная цель.
Любовь была вначале…
Любовь придет в конце.
Не отрекайся, Галилей!
Опять костры горят кругом
Зимой и летом.
Ты из героя стал врагом
Одним декретом.
И нужно как-то выживать –
Уж как сумеем.
К чему цепляться за слова,
Ведь жизнь важнее!
О прежней славе не жалей –
Она не стоит.
Забудь о прошлом, Галилей,
Живи в покое.
К чему хранить седую пыль
Былых пристрастий?..
Но кто-то крикнет из толпы:
«Не отрекайся!».
Не отрекайся, Галилей,
Не жди прощенья.
Одно лишь важно на земле –
Ее вращенье.
Пускай завистники трубят
Победу гордо –
Не отрекайся от себя
Другим в угоду.
Не забывай своих заслуг,
Свое призванье.
А если выпадет из рук
Однажды знамя,
То, восходя на эшафот,
Склонив колени,
Запомни – правды стоит тот,
Кто не изменит.
Пока в плену тюремных стен
Жива наука;
Пока сменяют ночь и день
Еще друг друга;
Пока плывут плеяды звезд
В извечном танце,
Когда услышишь тот вопрос –
Не отрекайся!
Посвящение белогвардейцам
Есть же память – о чем беспокоиться?
И ее не отнять никому.
Так тоскует вдовец по покойнице
И смакует чужую вину.
Пусть другие влюбляются заново,
Вновь и вновь начиная с нуля.
У него лишь она – несказанная
И залитая кровью земля.
Ничего с той тоской не поделаешь,
Как ты с прошлым теперь ни воюй.
Но вчерашняя Гвардия белая
Не забыла Россию свою –
Ту, что стерта, разбита, разломана,
Что давно на корню сожжена,
И на месте ее – незнакомая
И навеки чужая страна.
Ту, былую, родную, любимую
На планете уже не найти.
Как вдовец над плитою могильною,
Ты ее наконец отпусти.
Только верность не знает условностей,
Только память не знает границ,
Только сердце, разбитое полностью,
В глубине ее образ хранит.
Так грустит, не ища понимания,
Не боясь ностальгии своей,
По родной довоенной Германии
В эмиграции старый еврей.
Так грустят неизбывно по прошлому
Поколенья приютских сирот.
И по счастью – тому, что не прожито,
И по боли, что в сердце живет.
Баллада о Сергее Эфроне
Скитанья – тяжкая пора,
Что там ни говори.
Впиталась русская хандра
В парижские дворы.
Чужой рождается рассвет
Над стелами колонн,
И денег нет, и счастья нет,
Ну как тут жить, Эфрон?
Все время чувствовать себя
Обузой для семьи,
И знать, что там, в родных степях –
Чужие, не свои.
И как мечтается порой
О доме и тепле,
И сердце рвется, словно в бой,
Припасть к родной земле!..
И тут возник лукавый змей,
Коварен и речист,
Из черной трещины в земле
Безжалостный чекист.
И как точны слова его,
Как святы и верны!
И как звучит далекий зов,
Желанное «Вернись!»
И ты уже в какой-то миг
Почти поверил, что
Ты тоже – верный большевик,
И лишь забыл о том,
И только волей директив
Заброшен за рубеж…
И ты, за всё его простив,
Шагаешь в эту брешь…
Не верь речам своих врагов
Над бездной роковой.
Проси, моли у всех богов
Спасенья от него!
Друзей погибших помни след
И запах их могил –
Вот твой достойнейший ответ
Для всяких ностальгий.
Всади в нелепую тоску
Последний свой патрон.
Ты столько видел на веку,
Одумайся, Эфрон!
Ведь всё, казалось, решено –
Отплыли корабли.
А ты всё веришь, как зерно,
Что, вырвав из земли,
С размаху бросили в костёр,
И там, среди огня,
Оно всё мнит, что прорастёт,
Ведь родина одна.
Одна – в жестокости своей,
В крови и лагерях.
Но как легко поверить ей,
Полжизни потеряв!
За прошлой броситься мечтой
К убийцам на поклон.
И смысла нет кричать: «Постой!
Одумайся, Эфрон!»
Финал известен наперёд,
Нет смысла повторять,
Как дочь твоя который год
Скиталась в лагерях,
Как от сумы и от тюрьмы
Заречься здесь нельзя,
И как стреляют со спины
Вчерашние друзья…
Пора бы прошлое отсечь,
Но время – как спираль.
И снова слышат нашу речь
Париж и Монреаль,
И снова ночью, до утра,
Лишь время сбавит ход,
Проступит русская хандра
Над площадью Конкорд,
И мнится дом, и манит свет
Подъездов и квартир…
Но той России больше нет,
Её нельзя найти.
Необратимо время вспять,
Но старый зов силён,
И бесполезно причитать:
Одумайся, Эфрон!
Марине Цветаевой
К чему уповать о милости,
Смиряя свой гордый нрав?
Из общей судьбы не вырваться,
От общей беды сбежав.
И пусть не из глины слеплены,
Пусть даже – морской волной,
И все-таки, все мы смертные,
И хрупкие – все равно.
Чужая земля неласкова,
В изгнаньи – не устоять;
И тянет петлей, удавкою –
Оставленная, своя;
Родная, больная, кровная,
Припаянная к нутру.
Мы словно приговоренные
Вернуться на этот круг.
И, вроде бы, не по выбору
Мы связаны с ней одной,
Но, как ни пытались выгадать
На свете судьбы иной,
А все ж, настрадавшись досыта,
Мы к ней прибивались вновь –
Разгульной, шальной, расхлестанной,
Впитавшейся в нашу кровь.
Париж
Счастье кажется ближе и ближе,
Недоступно для нас между тем.
Равнодушное сердце Парижа
Застывает в его красоте.
Неприступен – и так беззащитен,
Так огромен – и так уязвим,
И почти что протянуты нити
Нашей странной, капризной любви.
Выступая вперед, без опаски,
Для врагов и для новых друзей
Этот город с беспечностью царской
Распахнется, как старый музей;
И, для всех одинаково чуждый,
Под пластами столетий таим,
Будет вечно прекрасным снаружи,
Только так и не станет своим…
Будущей родине
Припасть к твоей земле, прильнуть к твоей груди,
Уснуть в твоих цветах и в реках раствориться,
И жить одной тобой — до смерти, до седин,
Как лучшею из роз для Маленького Принца.
Назвать тебя родной, назвать тебя своей —
Единственной страной, единственной планетой;
Напиться допьяна росою на траве,
Войти в твою судьбу легко и незаметно.
И, как хранят огонь — до пепла, до золы,
Хранить тебя, как дом — святыню и жилище…
Но только где же ты, в каком конце земли?
Когда же наконец друг друга мы отыщем?
Белград
Если нам не останется шанса,
Если все уничтожит война, –
Мой Белград, как тобой надышаться,
Как напиться тобою до дна?
Как вдохнуть непривычную свежесть
На привычных уже площадях?
Как почувствовать счастье, и где же
Существует оно без тебя?
Как прожить в этой каменной стуже
Без знакомых бульваров и плит,
Без всего, что впечатано в душу,
Без того, что сегодня болит;
Без карнизов с привычной резьбою,
Без брусчатки на спусках с холмов…
Без всего, что зовется тобою,
А иначе зовется «любовь».
Город
Если сердце врастает намертво
Здесь во все;
Если город подхватит на руки
И несет;
Улыбается в каждой вывеске,
Всем знаком;
Если все здесь возможно вынести
Так легко;
Если здесь пребываешь мыслями
И душой —
Это значит, что дом единственный
Ты нашел:
Там, где реки искрятся водами
Солнцу в такт,
И рождается сердце города
Сквозь асфальт.
Так сплетайся своими трассами,
Словно сеть!
Над тобою сейчас не властная
Даже смерть;
Даже время с его капризами,
Дождь и снег.
Ты сияешь, весной пронизанный,
Ярче всех.
Благодарность
Город, что дал приют
Тем, кто устал искать –
Пусть доброту твою
Помнят через века!
И за твое тепло,
Каждый счастливый миг,
Как до земли поклон,
Сердце мое прими.
Сердце – источник дел,
Дело – источник слов.
Пусть невелик надел,
Пусть небогат улов,
Только любовь сильней
Всех на земле богатств.
То, что таится в ней,
Больше ничто не даст.
Ксения Кириллова
Ксения Кириллова – журналист, писатель, поэт, эксперт ведущих американских аналитических центров, специализирующийся на анализе политических и социальных процессов в современной России и международной политики. Родилась в Екатеринбурге, последние 9 лет проживает в США. Автор нескольких романов, изданных в России, Украине и Америке, включая роман «В паутине безумства» – первое художественное произведение, отражающее подлинные реалии советской карательной психиатрии и противоракетной обороны. Книга была издана на трех языках и дважды попадала в несколько перечней рекомендуемой литературы известных украинских изданий. Другие подробности биографии - в интервью на Точке.Зрения.