245 Views
В рубашке
Эх, свободнорождённые, да что бы вы знали,
Когда вам вашу свободу подносили на блюде —
Как в свободу мы тихо в подвале играли,
Словно можно как люди, как белые люди.
Но я родился в рубашке — мне было неважно,
Куда эта родина-мать и зачем призывает,
Но я родился в рубашке — мне было нестрашно
Все бывшее потерять ради того, чего не бывает.
Ради каких-то башен далеких, ярких и мимо,
Ради других городов, где мы вроде бы жили…
Да, я родился в рубашке, поскольку любимое
Всё сразу дальше и выше мне в путь предложили.
И вот выводи из себя теперь эту заразу,
Которой меня на прощание вштырили братцы…
Да, я родился в рубашке. Смирительной. Сразу.
Но все-таки, кажется, мне удалось развязаться.
Шарики
Горсть бесполезной радости —
Шарики карамельные,
Шарики из стекла.
Не съесть и не выпить шарики,
Ну, поцеловать немножечко,
Но без особой ответности
(Им нравится, иншалла).
Горсти света прозрачного,
Ни за чем не потребные,
Детская благодать.
Не за похлёбку скучную,
А за цветные шарики
Кто первородство грозное
Запросто мог отдать?
Пускаясь в дорогу дальнюю,
Ты двух одежд не бери себе,
Но не забудь свои шарики,
Шарики из стекла.
Покуда нам, людям, надобны
В руках стеклянные шарики,
Надежда для человечества,
Похоже, не умерла.
Быть пророком
Сколь отрадно быть пророком:
Мыслишь только о высоком,
Любишь Бога одного.
Вечно прыгаешь и скачешь,
И хотя все время плачешь,
Не жалеешь никого.
Ведь уже заране ясно —
Будет очень непрекрасно,
И теперь на много лет.
И на каждую прогулку
Надо брать с собою булку,
Паспорт, деньги, пистолет.
Что не так пошло в начале
In hac lacrimarum valle,
Где резоны, Божья мать,
Друг от друга не страдать?
Как же тошно быть пророком
С непреодолимым блоком
Всем по счастью не желать,
Чтоб никто не ушел обиженным.
Будь готов
Хорошо никого не любить, о сын:
Умираешь единожды и один.
Но уж если любишь, то будь готов
На могилы свои натаскать цветов.
(Мне не надо могилы, и не проси,
Просто смойте меня в океан. Мерси).
Хорошо никуда не ходить, любя:
Не прервется дорога прежде тебя.
Но уж если вышел, то будь готов
Разбивать свое сердце о каждый кров,
Что сгорит без тебя за твоей спиной
(А еще бывает, тот кров — родной).
Хорошо не верить, что Бог есть Бог:
Не придется бояться, что Он не смог.
Но уж если веришь, то будь готов
Покормить слонов, не сердить китов
И признать перед оными наконец,
Что творению явно не ты венец.
И случайная придорожная сныть
За тебя заступится, может быть.
Домой
Тут и климат лучше, смотри сама,
Там у вас в это время считай зима,
Тут же всё в цвету и шумит прибой…
А она отвечает: хочу домой.
Переехать оттуда мечтал бы всяк —
Постсоветскую хтонь и хрущобный мрак
Променять на мир под иной луной —
Он же тихо и глупо: хочу домой.
Посмотрите на шпили — ведь как в кино.
Раньше только в кино, а теперь в окно.
А язык подтянет, кто не немой —
А они на родимом: хотим домой.
Ведь красиво? — Красиво. И свет, и цвет.
Ведь спасибо? — Спасибо. Еще бы нет.
Каждый в жизни — паломник с пустой сумой,
Впереди Сантьяго. — Хочу домой.
Изумрудный город и без прикрас
Всяко лучше, чем пыльный глухой Канзас,
Но дорогою долгою, непрямой,
Чтоб с Тотошкою вместе — домой, домой.
Что за странная фикция — дом, не дом:
Их как платье меняем, как воду пьём,
Но за что это вечное, Бог ты мой…
Защити их всех, кто — «домой, домой».
Кверела о Церкви
Говорит блудница Вавилонская:
Как же я, ребятушки, устала-то.
От кого устала? Да от вас от всех.
Вы ж меня, ребятушки, затрахали.
Думаете, просто ли блудницей быть?
Все вы до меня да прибегаете.
Плохо вам и тухло от себя самих,
Жены вас не любят и любовницы,
Слушать не желают и обслуживать,
Что ж вам остаётся? Да вот я одна.
Вавилон большой, для всех в нем место есть.
Для рабов, военных и надсмотрщиков,
Для туртанов, для жрецов Вааловых
И для вечной башни архитекторов.
Я ж одна на всех, ко мне и ходите.
Тело мое старое разорвано,
Сердце мое бедное надорвано,
Крипта моя древняя загажена,
Шпили мои острые порушены,
Два десятка раз да перестроены…
Кто только по мне да не топталися.
Я не выбирала, сами выбрали.
Кто таки меня да не насиловал —
Были парни с предопределением,
Были парни с некоей синергией,
Были парни с докетизмом всяческим,
Все они хотели утешения.
Я же, первородная Адамова,
Всем даю немного по профессии,
Только всё им мало, не насытятся.
Кто же получается порочная?
Я же получаюсь и порочная.
Но такая, Господи, усталая.
Вы меня, мой Господи, не трогайте.
То есть трогайте, но только бережно.
Вы меня, мой Господи, помилуйте.
Вы клиентов криминализируйте.
* * *
Поучительная былина о некоем клирике
Как рукоположили Семён-Самуилыча
Во священники да обряда новейшего.
Как да дал обеты Семён Самуилович —
Дал обет богатства, обет внебрачия
И обет начальственнопослушания
Вопреки всем мыслимым и немыслимым.
Обещал он делать детишек убийцами,
Наставлять в убийствах и взрослых-проверенных,
И благословлять все орудия смертушки,
И впридачу дал четвертый обет, да торжественный:
Не пускать по мере сил и возможностей
Никаких паломников в Иерусалим во град,
Вдруг да эти сволочи там да останутся,
Где-то там попрячутся у гроба Господнего.
И пошли дела его строчка за строчкою,
Хорошо пошли, прямо в гору какую-то
(А ее название — бог с ним с названием.
Пусть к примеру Фудзи, соро-соро, улиточка).
Только как-то ночью прилёг Самуилович
Отдохнуть в постель от трудов своих праведных
И услышал голос, немного пугающий.
«Слышь ты, Самуилович? Эй, Самуилович.
Как левиафан сотворён ты, как ласточка.
Я тебя собрал во утробе у матери.
Что ж ты, Самуилович, мать твою, делаешь?»
Очень устрашился Семен Самуилович,
И перевернулся он на бок со спинушки,
И сказал себе: что, блин, не примерещится.
Надо было выпить поболе на рюмочку,
Так оно надежнее спится, спокойнее.
И не ешьте
На ночь
Сырых
Помидоров.
И заснул обратно.
А вы что подумали.
Грустная песня
Смерть да смерть кругом,
Жизнь меж ней бежит.
Где-то бывший дом,
Где-то снег лежит.
Тяжело грустить,
Если никому.
Я грущу тебе,
Ты грустишь ему.
Погрустил — и что ж,
Дальше побредешь.
Снег преходит в дождь,
Сам преходит дождь.
И пока мы ждём,
Что прейдет он сам,
Где-то по-над дождём
Бог грустит всем нам.
Поцелуй глаза
Меньшей из надежд —
Чтоб без медали да за
Город Будапешт.
Вот цветёт миндаль,
Тоже надеется.
Смерть — она долга,
Всё успеется.
Смертная печаль,
Живое деревце.
Очень грустно жить,
Если никуда.
Я живу тебе,
Ты мне живи всегда.
Антон Дубинин
Антон Дубинин, Брат Антоний, Tony Dubinine, Алан Кристиан (Alan Christian), Арандиль Эленион (даже и такое в моей жизни бывало лет 20 назад!), Анастасия Альбертовна Дубинина – это всё один и тот же автор под разными именами. Не удивляйтесь. Бывает.