59 Views
Меня до сих пор беспокоит судьба девочки, которая несколько лет назад подарила необычный кусочек янтаря в виде фигурки слоненка. Фигурка стоит у меня на книжной полке, поневоле взгляд то и дело останавливается на предмете, ставшим символом драмы. Я пытался разыскать эту девочку, но безуспешно. Родители увезли ее куда-то в южные регионы. Надеюсь, что там она сможет немного отогреться в лучах человеческого участия, в котором бесспорно нуждалась.
Теперь все по порядку.
Конец сентября. Калининградская область. Светлогорск.
Купальный сезон закончился. Холодные дожди вымывают с побережья самых закалённых любителей пляжного отдыха. Остаются так называемые туземцы, то есть местные жители, и немного туристов.
Когда ветер усиливается, море начинает штормить. На побережье можно встретить кустарей-одиночек нелегального промысла – янтарных старателей. Одетые в плотные рыбацкие костюмы, с огромными сачками наперевес, они неторопливо прохаживаются вдоль берега и ждут волну. Ждать большой волны недолго. Когда взвинченная спираль морской громадины высотою в два человеческих роста с грохотом обрушивается на волнорезы и вырывает из-под них чёрные сгустки тины, ловцы смело бросаются в воду и резкими уверенными движениями крепких рук подхватывают их и уносят к дамбе, чтобы морская пучина не забрала добычу обратно.
Через два-три часа нелёгкой работы у дамбы вырастают тёмно-зелёные пирамидки высотою с голенище рыбацкого сапога. Утомлённые старатели переводят дух, откладывают сачки в сторону и начинают аккуратно ворошить выловленную тину. Чего только не обнаружишь в этих своеобразных фильтрах морских глубин. Отшлифованные временем и солёной водой осколки разноцветных стеклянных бутылок, издали похожих на сахарные петушки; окаменевшие останки моллюсков, известные в обиходе как чёртовы пальцы; ракушки, раковины, сгнившие останки рыб, клочки оборванной рыболовной снасти и бытовые безделушки, выброшенные за борт каким-нибудь туристом или матросом с военного корабля. Но встречается в тине то главное, ради чего старатели мужественно претерпевают и холод, и дождь, и волны. Это – янтарь. Волшебное солнечное слово – янтарь. Застывшие слёзы сестёр Фаэтона, рождённого от бога Солнца и земной женщины, символ нежности, покоя, любви.
Янтарь бывает разных размеров и форм. Встречается плоский камень – «перстневка» – величиною с ладонь ребёнка. Реже попадается круглый янтарь – «кругляк», – ценный на чёрном рынке. Из кругляка кустари, как правило, делают бусы. А если камень крупный и имеет какие-нибудь реликтовые вкрапления, вроде застывшего комара, то ему цены нет.
Во время шторма по всему побережью возбуждённо голосят чайки. Их резкие, по-хозяйски требовательные голоса превращаются в нервную какофонию – люди, похожие внешне на рыбаков, оставили после себя лишь развороченные куски грязной тины и ничего съедобного. Если внимательно прислушаться к этому «концерту», можно отчётливо различить нотки негодования.
В Светлогорск я приехал на электричке встретиться с редактором журнала. Нужно было обговорить ряд заметок на морскую тему. В то время я работал в порту механиком на лоцманском буксире.
Темнело быстро, ветер усиливался. Журналиста в условленном месте не было. Встретиться мы должны были на набережной возле кабинки фуникулера.
Редактор явно не торопился, возможно, забыл обо мне. На мои звонки не отвечал. Чтобы скоротать время, я спустился к морю. На мне тёплая непромокаемая куртка с капюшоном. Пустынный пляж уходит в свинцово-серую перспективу.
Мне нравится в одиночестве бродить по пустынному пляжу. Мысли не расползаются как медузы, а становятся крепкими и острыми как «чертовы пальцы».
Проходя мимо груды валунов, я обратил внимание на едва различимый на фоне тёмных камней человеческий силуэт. Странно было встретить в такую погоду у моря человека – по меньшей мере, странно. Я вгляделся в силуэт и увидел… девушку. Да-да. Девушку.
Странно она была одета: по-летнему, в шорты и легкий свитер. Подошел поближе. Незнакомка дрожала, подбородок и тонкие губы синели от холода. Из-под светлых волос проглядывало юное личико – личико подростка. Неподвижным взглядом она смотрела на море и что-то бормотала.
– Что вы здесь делаете? – спросил я.
– Ни-че-го, – ответила она, судорожно улыбаясь, и вдруг беззвучно рассмеялась.
Меж камней пряталась полупустая бутылка вина, а рядом валялась открытая упаковка из-под таблеток.
Девушка нуждалась в помощи, это было очевидно.
– Я провожу вас домой, – утвердительно сказал я, снимая с себя куртку и бережно накидывая на ребенка. – Вы где живёте?
– Там… – Она вяло махнула рукой в сторону особняка, расположенного среди сосен. Я помог подняться, и мы пошли вверх по косогору. Точнее, шёл я, а она брела с полузакрытыми глазами, опираясь на мою руку и бормоча что-то невнятное. Она говорила, что звери лучше людей, что они никогда не лгут, не предают, не унижают. Смеясь и плача одновременно, сообщила, что видела во сне большого и доброго слона, который спасал её от лесного пожара. Иными словами, несла какую-то бессвязную и трепетную чепуху.
Возле дома с девушкой случилась истерика – она захныкала, как маленький ребёнок, и прижалась ко мне. Залаяла собака, потом появился толстый человек в подтяжках и милицейских штанах с лампасами — очевидно, её отец. Схватил девушку за рукав и потащил в дом. Через мгновение в окнах второго этажа появился свет, и я услышал грубый мужской голос:
– Дрянь. Мало тебе позора. Хочешь клеймо на нашей фамилии поставить? До-очь! – завопил он с издёвкой. – Хороша. Вместо того чтобы сидеть, как мышь, из дома носу не показывать, шляется где-то, знакомится со всякими проходимцами! Ещё и в дом его тащит. Погляди на себя. Едва на ногах стоишь. Что соседи подумают? Завтра весь город трепать будет. Дрянь. С кем пришла? С наркоманом каким-то?
– Иван, – послышался робкий женский голос. – Смягчись. Оленька не в себе. У неё жар.
– От стыда она горит. – Бл**ина.
– Солдафон, – женщина сорвалась на крик. – Ведь ей только пятнадцать, а она такое пережила!
– Воспитывать нужно было строже. И что за шмотье на ней? Чужое. Наркомана того, что в дом вела. Бл**ина.
Через мгновение из окна второго этажа спланировала моя куртка.
Я заторопился на вокзал, проклиная по дороге толстого грубияна в подтяжках и необязательного редактора журнала, из-за которого ввязался в дурное приключение. Однако с каждой минутой жалость к пятнадцатилетней девочке, оказавшейся в плену каких-то таинственных событий, становилась острее.
Вскоре я стоял на перроне вокзала. Ветер трепал крыши ларьков и остановок. Подъехала электричка. Рядом со мной на платформе стояло несколько человек – две ярко накрашенные блондинки, от которых пахло вином и дешёвой косметикой; мрачный бородач с рюкзаком за плечами, вероятно, один из чёрных копателей янтаря; трое молодых курсантов морского училища, возвращавшихся, скорее всего, из самоволки в казармы.
Двери электрички с лязгом отворились. Пассажиры стали устраиваться в вагоне. Я уже поставил ногу на железный приступ тамбура, как вдруг услышал, что меня окрикивает какая-то женщина. Она почти бежала со стороны тупика, размахивала руками, и просила подождать её. Щёки у неё пылали от быстрого бега, она была одета в домашний халат и, ухватив меня за куртку, произнесла, задыхаясь:
– Узнала вас по курточке… прошу, извините… Я мама Оленьки. Благодарю за неё. Думала, что сегодня уже не увижу мою девочку. Она и записку дурацкую написала, глупышка. Решила заболеть воспалением лёгких и умереть. Выпила вина и таблеток. Глупенькая. Хорошо, что вы там оказались. Вас бог послал. А на отца её вы, пожалуйста, не сердитесь. Он безумно любит её, безумно. Извёлся. Сам не свой. У него свои понятия о приличиях. А то, что он взрывной такой, так это после контузии. Северный Кавказ.
Я смотрел на женщину, автоматически кивал головой и не мог отделаться от ощущения, что не знаю самого главного – того, что именно приключилось с её дочерью. Мне хотелось сказать много, особенно, насчет контузии, войны и попыток оправдать жестокость, но я промолчал. Не тот случай, когда вообще нужно было что-то говорить.
Просигналила электричка, предупреждая о скором отправлении. Женщина испуганно вздрогнула, точно очнувшись от чего-то, и вытащила из кармана халата крохотную янтарную фигурку слоника, которая теперь хранится у меня.
– Оленька просила передать вам это, – прошептала она, протягивая мне фигурку. – Сказала, что это важно. На память о ней.
В это мгновение электричка просигналила ещё раз.
– Мне пора, – сказал я, входя в тамбур.
– Ой, – вдруг засуетилась женщина. – Вы же ничего про Ольгу не знаете. Главное.
Поезд издал последний предупредительный сигнал, цвет семафора сменился с красного на зелёный.
– Говорите быстрее, – прокричал я, пытаясь рукой удержать закрывающиеся двери. – У неё что-то с нервами? Она больна?
На меня, молча, уставились огромные, недоуменные, полные невыразимой скорби глаза матери.
– Больна? – словно не в себе повторила она. – Это Оленька больна?
Её лицо перекосило от боли.
– Вы ничего не знаете, – упавшим голосом сказала она и горько усмехнулась. – Ну, конечно, откуда вам знать? Месяц назад на пляже трое пьяных подонков затащили её в машину, отвезли на кладбище и там…
Внезапный порыв ветра унёс окончание фразы, но я, разумеется, всё понял.
Поезд тронулся. Я стоял в тамбуре и сквозь забрызганное дождём окно смотрел, как от меня удаляется женщина в домашнем халате. Под стук колёс она становилась всё меньше и меньше, потом превратилась в точку и вовсе исчезла. А перед моим мысленным взором всё ещё стояли огромные материнские глаза, полные недоумения и невыразимой скорби. «Больна? Это Оленька больна?».
Всю дорогу я простоял в тамбуре, курил и задумчиво разглядывал подарок незнакомой девочки.
Жестокость ничем нельзя оправдать.
Юрий Меркеев
Родился 3 января 1965 года в Калининграде. Проживает в Нижегородской области. Пишет прозу. Публиковался в журналах "Гостиная", "Нижний Новгород", "Новая Литература" и других. Издал несколько книг. Одна из них, "Дерево Иуды", была экранизирована. По поводу книги вышло большое интервью на ТНТ. Свою прозу называет олитературенной психиатрией.