245 Views
* * *
У каждого европейского принца была своя Матильда.
Австрийский застрелился со своей Матильдой,
Надышал духом трагедии в музыку и философию времени,
Указал путь и выход, сделал самоубийство
Частью политической культуры нации.
Русский принц расстался со своей Матильдой, дождался расстрела.
Сделал расстрел частью политической культуры нации.
А что ты сделал со своей Матильдой?
* * *
Украли там,
Украли здесь.
И вот он, мир:
Украден весь.
Берите,
Я не жадина.
Жаль,
Жизнь моя украдена.
* * *
Я в детский сад ходил до сорока.
Так было надо. По одной причине:
Нас рисовать учили облака,
А после руки мыть учили.
И вот пишу на выдохе одном
Чернилами любую фразу,
И нарисую облако говном,
И не испачкаюсь ни разу.
Я обойдусь без кисти и холста.
Мне не нужны ни пемолюкс, ни ваниш.
Есть в мире красота и чистота.
А ты – дешёвка, ты не понимаешь.
* * *
Оглядываясь на историю,
Свидетелем которой являюсь формально
По факту прожитой жизни,
Могу сказать: ничего не произошло.
Пухлые монографии распишут в сухих красках
Время, которое я застал живым,
Еще нескоро, не стану читать те книги.
Лучше заглянуть в глаза Горгоне,
Чем прочесть книгу судьбы наоборот,
И не обнаружить себя среди живших.
Надпись на стене: “Маринка, я тебя люблю”,
Последняя модель айфона в руках дворника:
Вот он – итог исторического пути,
Свидетелем которого я был.
Ничего не происходило,
Но все откуда-то взялось.
Историк, расскажи историю.
* * *
Хочу жить долго и увидеть, как тебя наказывает Господь.
Увидеть, каким именно образом тебя наказывает Господь.
Через что наказывает, кем наказывает.
Господь умеет удивить.
Невозможно представить,
как кого накажет Господь.
Поэтому нужно высыпаться ночью, соблюдать режим дня,
Не пить, не курить, быть умеренным в пище,
Совершать долгие пешие прогулки.
И тогда есть шанс стать свидетелем изощрённых наказаний,
Которые Господь изобретает сейчас для каждого из нас.
* * *
Мы все занимались хуйнёй,
Только платили нам по-разному.
Двадцать лет мы изображали свободу
В духе аллегории конца
Восемнадцатого века:
Красили волосы зелёнкой,
Орали козлиными голосами,
Пили, курили, изображали свободу.
Никто точно не знал, как выглядит свобода и как её правильно изображать.
Мы были свободны в творческом поиске.
Понимаете, ласково говорили нам, стране нужны кредиты,
Изображайте свободу.
Вот вам полная свобода быть свободными.
Кредиты государству выдают под формирующуюся свободу в стране.
Нефть, газ – это всё потом, немного позже,
Сейчас ваша свобода – наши нефть и газ.
Вы, изображающие свободу, нефть и газ отечества.
Так изображайте, как умеете,
Вы же учились на свободных художников!
Страна надеется на вас.
Всем спасибо, все свободны!
Свобода нам больше не нужна.
Денег под неё уже не дают.
* * *
Я видел, как побеждают деньги.
Побеждают без единого выстрела,
Без дипломатии.
Деньги побеждают всегда.
Побеждают, уходя, и побеждают, внезапно появляясь.
Побеждают зло и побеждают добро.
Стоят над схваткой, беспристрастно наблюдают за театром военных действий.
Добивают ослабевшего победителя.
Возьми немного денег в дорогу.
Вдруг битва в пути.
* * *
Безработный инструктор по гражданской обороне,
Специалист по организованной эвакуации граждан к пунктам сбора,
Оказанию первой помощи при лучевом поражении,
Принципах многодневного пребывания в бункере,
Гигиене бомбоубежищ,
Работе с паникерами,
Организации цепочек на разборе завалов,
По культуре массовых захоронений,
По восстановлению основных общественных институтов
На постядерной территории
Вышел на пенсию.
* * *
Тетя Вита тринадцатилетняя бежала двенадцать километров к маме и сестрам,
Когда узнала, что семью
высылают.
Весть застала ее в соседнем селении.
В памяти моей тучная, давно покойная, тетя Вита оживает и бежит.
Бежит двенадцать километров через поля.
Татар высылали с 18 мая, а болгар высылали с 24 июня.
Встречал памятные камни о трагедии татар.
Камней, напоминающих о высылке болгар, не встречал.
Я такой камень под вашими ногами.
* * *
У пионеров-героев последней большой войны
Не было друзей.
Одинокие замкнутые подростки
Совершили подвиг и погибли.
Друзья детства могли быть бодрыми стариками и сегодня.
Но никто не приходил в мою школу
Рассказать о дворовых играх
И детских проделках будущих героев.
Валя Котик пошел на последнее задание
В новом пальто и попросил маму
Испечь оладушки к его возвращению.
* * *
Про «ад – это другие»
Я слышу много лет.
А где драматургия?
Драматургии нет.
Друзья они, враги ли –
Пусть каждому своё –
Но без драматургии
Нас ждёт небытиё.
Партеры дорогие,
Нацелено ружьё,
Но нет драматургии.
Придётся без неё.
* * *
Недалеко от Фермопил
Рождался мир чужой и подлый.
И я там был, мёд-пиво пил
И заедал сушёной воблой.
Паром, швартованный узлом:
Мост переброшен через реку.
И что в сравненье с этим злом
Простая гибель человека.
Ты был в то утро нездоров.
Пока вели тебя к забору,
Погибло множество миров,
Открытых внутреннему взору.
Стихи изящно сложены,
Отлиты пули безупречно,
Миры войны и тишины –
Всё растворяет мрак сердечный.
Там встали рядом перс и грек
И разделили хлеб, как братья.
Мы продержались целый век
И по мосту пришли обратно.
* * *
Я был свидетелем и участником
Сексуальной революции
И последовавшей за ней
Гражданской войны полов.
Никому не удалось отсидеться по углам –
Беда пришла в каждый дом.
Не спрашивай о революции.
Правды не скажет никто.
В наши мирные времена невозможно
Объяснить пафос тех дней,
И горящие глаза,
И: “Эй, товарич!” за спиной.
* * *
Когда разбивается очередной самолет,
В телевизоре появляется пожилой человек
Положительной внешности.
Новое лицо, специалист.
Говорит тихим голосом,
Едва скрывая досаду:
Оторвали от конструкторской работы на ерунду.
Говорит в микрофон: ничего не случилось,
Ну, разбился самолет, а, в общем-то, не должен был.
Летайте спокойно, спите спокойно,
Умрите спокойно, так всем будет спокойней.
Собственно, я наблюдаю людей вполне еще молодых,
Кто-то из них лет через тридцать
Прокомментирует очередную катастрофу
И всех успокоит.
Что ж, мало ли было трагедий?
Одной сотней больше на моем веку.
С возрастом накапливаешь достаточный опыт небытия.
В нем растворяются страх, сожаление.
Только любовь остается бесчувственным словом “любовь”,
Ибо обещано было так.
* * *
У звезд далеких ярче свет.
А счастье – впереди.
Отец сказал ему вослед:
“Смотри, не проеби!”
Он потерял друзей, любовь.
Напрасно рвал штурвал.
И воротился нищ и гол:
“Отец, я проебал!”
А кто из нас не проиграл
Жестокости сердец?
“Ну, проебал и проебал”, –
Сказал ему отец.
* * *
Не беспокойся, в страшный год
От ужаса окаменеет сердце.
В нем нож сломается. И пуля не пробьёт.
В нем слово задохнётся иноверца.
Неуязвим, решителен пройдёшь
С тяжёлым сердцем сквозь тревогу,
Чтоб снова смог проникнуть в сердце нож,
Открытое любви и Богу.
* * *
Во мраке мерзлом и чужом
Надежда полоснет ножом,
Набросившись невесть откуда.
И снова: «вжик» из темноты,
Во тьме сокроется, а ты
В крови согреешься покуда.
Я был доступный матерьял
И много крови потерял.
Стоял во мраке, как во фраке,
Благодарил за кровосток,
За то, что мир не столь жесток,
Как сообщают на истфаке.
* * *
Цветы молили на фарси,
На суахили, на иврите,
Но Бог сказал цветам «Умрите!»
Иди и ты теперь, проси.
Мы и в Египте и на Крите
Переводили письмена.
В них было сказано «Умрите!»
А следом наши имена.
* * *
Ты стал статистикой, помог
Отчётностью слепой науке.
Подушный выплатил налог,
Истаял в крике, боли, муке.
Но в пустоте нащупав грунт,
Предел терпению узнал ты.
И следом за тобой пойдут
Бесстрашные танатонавты.
Они, пульсируя, след в след,
Тропой отчаянья и жажды
Дойдут живыми на тот свет.
И мы пройдём сквозь смерть однажды.
* * *
Мы застали время большой любви.
В ночные смены платили больше.
Ты не видишь жену и детей,
Потому что любовь твоя к ним огромна,
Ты работаешь днем и ночью, чтобы они
Были сыты и одеты.
Ваши редкие прогулки в парке,
Разговоры за новогодним столом –
Каждый миг наполнен теплом,
Оно не покинет сердце никогда.
Мосты и дороги, дома и заводы –
Все это построили голод и любовь,
Голод и любовь вместе.