44 Views
Мчатся
Тень от жизни падает и делит
Этот мир на рельсы и трамвай.
Смастери мне вечность, Самоделкин,
Только небо к ней не добавляй.
Трёхголово — глупость, гордость, жадность —
Сани консервируют к зиме.
Незаметно в горло колет жалом
Однокрылый саблезубый змей.
Обнажив клеймёные основы,
Сердце раскрывается в груди.
В глубине души сиротка слова
С кружкой многоразовой сидит.
Правда затупилась и не колет.
Остаётся наточить ножи,
Выпить смерти, подружиться с болью,
Третью мировую пережить.
Золотая рыбка в луже тонет,
Сказка отправляется в полёт.
Озверев от веры, мчатся кони
Или пони — кто их разберёт?
Коробейник
В неизвестной стране,
В непонятное время,
Мимо уличных лавок, дворов, заведений питейных,
Сквозь разруху и дым,
В залихватской рубахе
Ходил по дворам коробейник
С неказистым товаром своим.
Он косил хитрым глазом,
Ухмылялся вполуха,
Громким криком в тиши обнажая
Убогость и страх.
И, заслышав его,
Спотыкались трамваи
На мощёных судьбой площадях.
А народ всё ворчал,
Всё хрипел и плевался словами,
Всё сжимал кулаки, наливаясь свинцом и вином,
— Что ты ходишь, убогий,
Незваным орлом между нами?
Что сияешь вселенской виной?
Только зря будоражишь секунды
Как посмотрим — ты парень с приветом.
Ничего нам не надо, убирайся же с миром,
Пока не изведал ковыль.
И ушёл навсегда продавец, унося свой товар: хвост кометы,
Контрабандные чёрные дыры,
Поднебесный огонь,
Столбовую межзвёздную пыль.
Книги, покидая культуру…
Огонь, породивший облако. Вода, сточившая камень.
Нежить, проросшая сквозь цветы…
Книги, покидая культуру, летят косяками,
Переходят на сторону пустоты.
Внизу под ними правда всплывает кверху брюхом и плавает
Среди музыки лопающихся пузырей в болотной грязи.
Любовь заражается в сердце от песен о главном,
Болеет, чахнет, сквозит.
Книги летят всё дальше, оставляя эпохи и поколения,
На лету забывая самое имя своё и дом,
А в доме общая память впадает в забвенье
В океане чумном.
И пока им вслед восторженно кричат: — Ура! Ура!
Жители переразвивающихся стран,
В глубине океана на креветочном уровне
Зреет левиафан.
Книги, скрываясь из виду, становятся воздухом,
Становятся космосом в послекультурной войне,
И лишь ненадолго восходит солнце над водами,
Чтобы погаснуть на мёртвой волне.
что в имени моём, оно йероглиф…
что в имени моём, оно — “йероглиф”…
я тот таджик, которого поймали,
который раскололся и признался,
и расписался точно по минутам,
как он напал на крокус сити холл.
я временно работал по торговле
всем чем придётся, ибо многодетный,
и многожённый, и многостаночный,
когда один старинный мой контакт
меня завербовал по интернету
и обещал достойную оплату,
которая надолго обеспечит,
и предложил найти ещё людей.
немедленно за поиски я взялся,
и позвонил друзьям своим — таксисту,
ещё торговцу на соседнем рынке,
и грузчика, и дворника позвал.
и мой контакт сказал, что я красавец,
он верит, что я справлюсь непременно,
и перевёл мне в крипте половину,
и объяснил, как отыскать стволы.
и мы прочли инструкцию на мове,
и целый день потом тренировались,
когда же ночь настала — обсудили,
как нам умело всё осуществить.
через неделю сели мы к таксисту,
который был мой кореш и соратник,
подъехали. я отбежал и запер
вход в отделенье местных полисменов
полупудовым навесным замком.
всё так и было, я клянусь аллахом,
и вот он этот ключ, которым запер.
потом мы поджигали и стреляли,
а после тихо скрылись, сели в тачку,
и целый час милиция пытылась
из отделенья выйти и помочь.
горела кровля, плавились подпорки,
приехали пожарные машины,
зеваки, неотложки, вертолёты,
снаружи собирались журналисты,
и тут омон подъехал наконец.
нас задержали на границе с минском,
и бульбобатька ночью не ложился,
а отдавал команды спецотрядам,
и задержал нас спецотряд “ахмат”,
когда осталась только сотня метров
и поворот потом на украину,
и там бы с нами расплатились щедро,
в рублях полмиллиона отвалив.
да, я был исполнитель, но вот если
поглубже тут копнуть и разобраться
без всяких там корректных многословий
кто именно теракт осуществил,
то я клянусь вторым любимым ухом —
в теракте виноваты англосаксы,
ещё жиды, пиндосы, либерасты,
гей-европийцы, инопланетяне,
но больше всех, конечно же, хохлы!
В городе Предгорний Наливай
В городе Предгорний Наливай
Раздаются заливные песни.
Здесь земной не ловится вайфай,
Ловится небесный.
Слышишь? — В светлом логове вина,
Контрабандным виски из Тамбова
Отмечают праздник Бодуна,
Местного святого.
Некогда Бодун, хмельной пророк,
Волостной проштрафившийся писарь,
Дёрнул слово за дверной шнурок,
Развязалась мысль.
Самый соловьистый из тетерь
Тут-же подхватил, сложил осанну,
Сбрил усы удаче и теперь
Сам себе Сусанин.
В городе танцуют скрепный шейк,
Каждый год сюда умом на вырост
Косяки слепуш и глухашей
Плавают на нерест.
Ну а нам пора лететь, дружок.
Крепкую любовь ценою в рубль
Сомелье принёс на посошок
В собственном суккубе.
Дождь
Пока ты не видишь,
Не слышишь
И спишь в боевом дозоре,
До самой зари укрывают землю тлен и зола,
А город Кипиш уходит тайно со дна Уморя,
Ибо дно Уморя пробито насквозь мементой зла.
Но место не пусто — садятся снаряды и мины,
Садятся ракеты и дроны со всех сторон.
На небесной стене облака проступают словами:
“Народ без Книги, откуда ушли славяне —
На иммунной системе кармы этого мира,
На сбойнувшей прошивке карты этого мига —
Из всех городов останется жить Вавилон.”
Из всех городов, дождавшихся этого часа,
Из всех облаков, зародившихся в этой пыли,
Благословен зрячий дождь миллиардноглазый,
Который и солнцеликого ослепит,
Который замочит молчание скорбного крика,
Когда рассмеётся своим разорванным ртом,
Глядя, как настоянная на смерти,
Чистая, как слеза ребёнка, проливная горилка
Падает на Содом.
Строитель Растворин
Кирпич к кирпичу.
Всё выше во тьму.
Во имя страны и закона.
Он строит особенную тюрьму
Для внешних врагов Вавилона.
Строитель Растворин закончил свой ряд.
Садится светило за домом.
С работы идут мастера. Говорят.
Язык их понятен любому.
Растворин поужинал. Близкие спят.
За окнами воет собака.
Он не ощущает в себе зиккурат
Растущий из пепла и мрака.
Всё — ночь, каждый — сон, а над всем — пустота,
Но где-то с шинарского края
Ползком на этаж наступает этаж,
В душе облака попирая.
А башня растёт и растёт. В глубине
Трещит, расползаясь, фундамент.
Растворин ворочает камни во сне,
На подлых врагов наступает.
А башня растёт, прорывается сквозь
Вершины его подсознаний.
Острится кадык, разрушается мозг
И вены вскрываются сами.
Лишь зёрнышко мысли осталось в конце,
Укрыться нашло в себе силы.
И сеть мелких трещин на бледном лице
В пустых зеркалах отразилась.
Печален рассвет в пролетарской семье,
Беда отворяет ворота.
“Чюс” — сердце сказало.
Слух молвил — “Дзя не”.
“Гудбай” — прохрипела аорта.
Как кровь из артерии, красный Евфрат
Зерно оросил по эпохам.
“Джьенкуэ” — пел голос,
Глаз молвил — “Рахмат”,
“Cпасибо” — ответили бронхи.
Строитель Растворин не верит в судьбу,
В нём зреет зерно непростое.
А черви в его персональном гробу
Кишат, размножаются, строят.
Они строят замок в могильном песке,
Клянутся — мол, в небе мы будем!
Они говорят на одном языке
И верят, что равные людям…
Зерно прорывается бешенством сил,
В земле начинается ропот:
Где были глазницы — растёт Иггдрасиль,
Легко проломив крышку гроба.
И тьма заслоняет тюремщикам свет,
Кругом колыханье и трепет.
Из новой тюрьмы видно — кладбища нет,
И гриб поднимается в небо.
Растёт Иггдрасиль, превращается в храм,
Пускает невидимый корень
Сквозь стены, которые некогда клал
Искусный строитель Растворин.
Александр Михеев
Родился в 1970 в Новосибирске. Большую часть жизни прожил в Киргизии. Два высших образования - МИСИС (физика полупроводников) и York University (Программист). Уехал в Канаду с семьёй в 2000 году по профэмиграции. Работал программистом, график-дизайнером в газете, дилером в казино, рабочим на стройке, помощником электрика, бухгалтером, водителем фолк-лифта на складах, приемщиком на заводе, рабочим на конвейере General Motors, тестировал и паял микросхемы на IBM, был специалистом по мехам на аукционах, слесарем по дереву и по металлу, пёк хлеб в булочной, делал мебель для кухонь и ванных, клал плитку и ламинат, малярничал, снимался в кино, играл на гитаре, клавишах и ударных в разных группах итд. Победитель и лауреат международных поэтических конкурсов. Печатался в журналах "Формаслов", "9 Муз", "Интер-фокус", лауреатских альманахах и 45-й параллели. Живёт в Торонто.