144 Views
Армейские сборы в Кандалакше
Мы жрали по утрам перловку
и масло – двадцать грамм на рыло,
и объявляли голодовку,
когда нам это всё обрыдло –
хлебать дерьмо из грязной миски
и слушать окрики сержанта
и жеребятину про сиськи
от молодого лейтенанта.
Почти полвека пролетело
с тех давних сборов в Кандалакше,
но почему-то то и дело
о той пустой перловой каше,
которой набивали пузо,
мечтая о борще домашнем,
я вспоминаю. Память вкуса
мне вновь напомнила о важном.
Ноябрь, заснеженные сопки,
и вкус промёрзшей голубики,
и кирзачи на скользкой тропке,
на льдинках солнечные блики,
и липкий пот из-под ушанки,
я выбился совсем из силы,
и съел бы хлеба полбуханки…
Когда со мной всё это было?
Заснеженная Кандалакша,
усы на всех солдатских лицах.
Вы злы, полковник? Воля ваша.
Но где в Уставе та страница,
что запрещает быть с усами?
И нет у вас на то ответа,
что мы хоть в этом малом – сами,
хоть в этом, блин, без трафарета.
Жить ненавижу по подсказке,
ходить колонной или строем,
бежать в противогазной маске,
решать вопросы мордобоем,
я ненавижу автоматы
и точно так же – револьверы,
зато люблю, когда солдаты
озеленяют парки, скверы.
Нет, я не пацифист, конечно,
и мог бы, – воевал с врагами,
но гадко мне, когда беспечно
зазря грохочут сапогами,
горланят строевые песни
под горны и под барабаны,
неужто вам границы тéсны,
вам, твердолобые бараны.
Прошло полсотни лет с тех сборов,
и в тех краях я не был боле,
немало на земле просторов,
где не был никогда дотоле.
Нет, я люблю тот север дальний,
люблю заснеженные сопки –
и всё же, бросив взгляд печальный,
те сборы вынесу за скобки.
Афанасий Фет
Подле Университета
Брешет по́д вечер собака1,
Ей, собаке, нет запрета –
Будь она хоть шпиц, хоть лайка,
Можно лаять до рассвета
Подле Университета.
Вы не видели тут Фета,
Он не проезжал тут часом?
Есть особая примета:
Смачно харкнуть кислым квасом
Из окна кабриолета
Подле Университета2.
Осенью, что после лета,
Я гуляю босиком
Подле Университета,
Представляюсь босяком,
И, когда летит карета
Мимо Университета,
Молча кланяюсь ей вслед:
«Здравствуй, Афанасий Фет!»
1) Аллюзия на стихотворение «Ночью» Генриха Сапгира.
2) Афанасий Фет, проезжая мимо Московского университета, обязательно плевал в его сторону. Зная это, кучер Фета специально притормаживал на Моховой.
Безумный сад
Я долго шёл и вот пришёл я в сад,
Полдня кружил, и нет пути назад,
И я спросил у ветра, как мне быть,
Куда идти, чтоб дом не позабыть,
И я кружу по саду день седьмой
И не могу найти пути домой,
Тропинок сеть – безумный хоровод,
Брожу по ним уже который год,
И время ускоряет свой разбег,
Я в том саду свой завершаю век,
И освещает солнце этот путь,
Иду, но вдруг охватывает жуть,
Что тропками очерчен ведьмин круг,
И не помогут мне ни лес, ни луг.
И ветер только низко завывал,
И путь мой шёл уже меж диких скал,
Быть может, ветра вой и был ответ,
Но в нём я не нашёл ни «да», ни «нет»,
Я смог в безумный этот сад войти,
И нет теперь обратного пути,
Ни лист травы, ни ветер, ни ручей
Мне не ответят. Я уже ничей.
Кружа по саду до скончанья лет,
Я возвратиться не забыл обет.
* * *
В глуши лесов есть заповедный грот*,
К нему нет ни дорожек, ни тропинок,
Износишь сто охотничьих ботинок,
Пройдёшь непроходимых сто болот,
Сто рек и сто заоблачных высот,
Лицо твоё изрежут сто морщинок,
Из глаз твоих прольются сто слезинок,
Пока найдёшь заветный поворот.
За поворотом – заповедный грот,
Свирепый страж у запертых ворот
В пещеру вход бессменно охраняет
Сто лет, а, может статься, сто веков.
Никто не смог проникнуть в тот альков,
И что там, даже верный страж не знает.
*) строка из сонета Александра Коненко.
* * *
В пространстве сером, как шинель*,
Туманом серым мглятся души,
Им нет нужды касаться суши,
Их воздух – беспробудный хмель.
Неважно, что грядёт апрель,
Им дела нет до этой чуши, –
Чем мир вокруг серей, тем лучше, –
Такая, братцы, карусель…
Пространству серому под стать
Шеренгой серой встала рать
С застывшими, как лёд, глазами.
У серых краски не в чести,
Они лишь «Господи, прости»
Привычно врут под образами.
*) Строка из стихотворения «По пуху серому Оки» Александра Величанского.
Вверх по синусоиде. Триптих
1.
Факультет информации,
Ленинград,
Гроздья жёлтой акации,
Летний сад,
Будни и воскресения,
PhD,
Все заботы-сомнения
Позади.
Эрмитаж, филармония,
БДТ,
Салтыковка, симфония,
Фуэте…
Фауст с Мефистофелем,
Селёдочка с картофелем,
Трое сбоку – ваших нет,
Перестройка, винегрет.
Алеф с Бетом на трубе
Изучали буковки,
Их забрали в КГБ,
Срезали все пуговки.
А на Невский, а на Невский
Вышел подпоручик Ржевский,
А его охранники
Остались в обезьяннике.
А в Баско́вом переулке
Всё доходные дома,
Вова Путин на прогулке,
В подворотне полутьма.
2.
А в Израиле, а в Израиле
Всюду Шмулики да Исраили –
В Тель-Авиве и в Реховоте,
В Петах-Тикве… «Эй, на проводе!» –
Это кто-то звонит в Ленинград
Что ни день всем подружкам подряд.
В Ленинграде парад, Первомай,
Это значит: давай наливай!
И немедля – по второй,
И конечно, головой
В винегрет,
А сосед,
Уже хмельной,
Бормоча: «Я, ребя, свой…» –
Сполз тихонечко под стол.
День прошёл.
А в Израиле, а в Израиле
Всё не так, аномалия.
Если в клуб, – там все книгочеи,
На кого ни глянь, – все евреи,
В опере – то «Богема» Пуччини,
То божественный маэстро Россини,
Через день на вернисаж…
На премьере
«Мамаши кураж» –
В партере.
3.
Ну а как там Летний сад,
Как там Зимний,
Как осенний листопад,
Как там ливни,
Как причал со львами
У Адмиралтейства,
Как – тихонько, между нами –
Память детства?
В трубке долгие гудки,
Нет ответа…
Пустяки, всё пустяки.
До рассвета
Время есть, чтоб успокоить
Волненье,
Мало ль в жизни синусоид
С дня рожденья…
Весёлый поезд
Из Москвы в Петрозаводск
ехал поезд без колёс,
ехал поезд без колёс,
вёз картошку и овёс,
вёз картошку, и овёс,
да баранок целый воз,
вёз он целый воз баранок
и приехал спозаранок
прямиком в Петрозаводск,
правда, вовсе без колёс.
На вокзале, на вокзале
поезд радостно встречали
зав. вокзалом, зав. буфетом, –
удивлённые при этом, –
и у каждого вопрос:
где лишился он колёс?
Если кто-то в курсе дела,
расскажите это смело!
* * *
Вечереет, мне пора
В Малое Галошево,
Не попал туда с утра, а потом пошла мура –
Ничего хорошего.
Лужи, слякоть, толкотня,
С неба сыплет крошево.
Всё какая-то фигня, хоть бы до скончанья дня –
В Малое Галошево.
Я, конечно, принял чуть,
Сто – не надо большего,
И теперь мутит – прям, жуть. Нет, не одолеть мне путь
В Малое Галошево.
Ни пешком, ни на бровях,
А в такси – недёшево.
Здесь останусь ночевать, а назавтра – хоть в санях
В Малое Галошево.
Забор
В этих широтах все окна глядят на Север*,
только стены глухие обращены к югу,
окна выходят на луг, на лугу клевер,
пчёлы жужжат, и аромат на всю округу.
С юга добра не жди, там за оврагом – ворог
пляски заводит и чучела жжёт смольные,
шлёт на недальний пригорок своих танцорок, –
юбки задрав, те всем кажут места срамные.
Всё б ничего, чёрт с ними, пускай себе пляшут,
с нас не убудет, мы не такое видали,
но мужики – так те сажей рожи обмажут
и палят кто из лука, а кто из пищали, –
это такая у них, чёрт возьми, забава:
хату поджечь или ранить кого из наших, –
мы всё терпим, не нужна нам бойня кровава,
жаль только жизней своих молодцов, не вражьих.
Так и живём, вот уж сколько лет лямку тянем,
нет бы наслать на вражину Божье проклятье, –
молвят, негоже под нашим меридианом,
надо, чтоб было большое общее счастье.
Правда, ворог сколько лет не сеет, не пашет,
только требует к себе большого вниманья,
сам же с бугра что ни день исподнее кажет, –
в том он и видит цель просветленья сознанья.
Вот и приходится нам от них отделяться
высоким глухим забором, через который
нам не видны их мерзкие гнусные танцы,
стрелы же не достигают наших подворий.
Сколько так жить – Бог весть, но мы, вроде, привыкли,
те же то ж не собираются жить иначе, –
так что, к чертям, братцы, фиг ли всё это, фиг ли,
выше забор, – а там наше дело телячье.
*) Строка из «Римских элегий» Иосифа Бродского (1981).
Нелюдь
Что мне делать, что делать?!
Вижу маски – не лица,
И не люди, а нелюдь
Ночью видится-снится.
Я не звал, но приходит
По часам ровно в полночь
И кружи́т в хороводе
Откровенная сволочь,
Колдовское отродье
И бесовские хари,
Не скрывают лохмотья
Срама в диком угаре.
Мертвяки и мертвя́чки –
Те что сраму не и́мут
Кружат вяло, как в спячке,
Рот беззубый разинут,
Глухо бряцают кости,
Да скрипят половицы…
Полуночные гости,
Кто призвал вас явиться?!
Кто призвал вас, беспутных,
Сон мой тихий тревожить?
Прежде в снах непробудных
Видел с вами несхожесть…
Не примкну к вашей шайке,
К дикой мерзкой ораве.
Мне бы спать на лужайке
В сосняке ли, дубраве
Не весной – бабьим летом
С лёгкой ласковой грустью,
Нежным трепетным светом,
Сокровенною сутью,
И грибным терпким духом,
Охряно́ю палитрой,
И серебряным пухом,
Паутинкою хитрой…
Ты поведай мне, Боже,
Как не стать зыбкой тенью,
Как ни горько, я всё же
Покорюсь провиденью.
Нечисть
То ли мишка из берлоги,
То ли леший из куста –
Рыщут-свищут. Руки в ноги!
Знамо, гиблые места.
Бродят ведьмы по болотам,
Хороводят хоровод,
Продираясь по осотам,
Собирают бергамот.
Вон кикимора на кочке,
Водяной мутит в пруду, –
Все кудахчут, словно квочки,
И дудят в свою дуду.
Эко нечисть расплодилась!
Спит русалка на дубу,
Водяницы там, где сырость,
Затевают ворожбу.
У печи Яга с ухватом,
На цепи учёный кот,
Нежить с дьяволом хвостатым,
Леший бороду скребёт…
Попадёшь в такие кущи
И вскричишь: «Ядрёна вошь!»
А и то: словцом погуще
Токмо душеньку проймёшь!
Разметалась мать-сторонка
Посередь чудских болот,
Прёт такая перестройка,
Льёт ручьём кровавый пот!
Глянь налево, глянь направо:
Тут бордель, а там кабак,
Пьянь, бесовская орава…
Чтой-то, братцы, всё не так!
Всюду нечисть, всюду нежить,
Мутота и маета…
Уж забыл, как пахнет свежесть,
И она, поди, не та…
* * *
Несть эллина, а также иудея*,
Ни немцев нет, ни даже англичан,
Айсоров нет, не сыщешь молдаван,
Башкиры где, где водь и арамеи?
Куда девались мавры и ромеи,
Кто помнит вепсов и табасаран,
Бухарцев, ительменов и зырян,
Кто скажет мне, где чудь и где кереи?
Ни шведов, ни японцев, ни грузин,
Ни турок, ни армян, ни абазин,
Исчезли белорусы и халдеи.
Всем заправляет маленький народ –
Кому ещё так в жизни повезёт! –
Свободные и гордые евреи.
*) Строка из сонета Юрия Гиренко. Аллюзия на известное выражение из Послания Апостола Павла к Колоссянам (Кол. 3:11).
Не только…
Не только в державе чернявых*
евреев, арабов – и прочих,
ночующих в сточных канавах,
но всё ж до уюта охочих…
Не только в пустыне безводной,
где выживут разве верблюды, –
влекомы звездой Путеводной,
бредут, разнося пересуды…
Не только под северным небом,
где дует борей до апреля,
пушок рассыпая по вербам,
кружит от весеннего хмеля…
«Не только, не только, не только… –
шепчу, набродившись по свету. –
Свой угол, в нём малая щёлка,
а лучшего попросту нету…»
*) Из стихотворения Иосифа Бродского «Бегство в Египет» (1988).
Марк Полыковский
Поэт, переводчик. Окончил физико-математический факультет Петрозаводского университета, затем – институт патентоведения в Москве. Заведовал патентным отделом в Карельском филиале Академии наук. В 1991 году репатриировался в Израиль. Живёт в городе Ашдоде. В 2009 году выпустил первый сборник стихов «Ашдодский дневник». Вслед за ним вышли в свет более 15 сборников стихов и переводов с английского. Печатается в журналах Израиля и за границей. Был литературным редактором издававшегося в Ашдоде журнала «Начало».