21 Views
* * *
Вспомни ксеноцефалов:
Интернат под Киевом,
Тысяча девятьсот семьдесят восьмой.
Завуч, учитель географии, физрук.
Их серые лица, усталые глаза.
Империя разваливалась,
Трудно готовить из человеческих детей
Природных ксеноцефалов,
Покорителей вселенной.
Навык думать пустоту, говорить пустоту,
Верить в пустоту, стоять насмерть за нее
Не передается, как ни бейся.
«Два» по ксеноцефальскому.
Мы называли его «чехословацким».
И всё же, в глазах их была любовь:
Земная лихорадка ксеноцефалов.
Понимая, что обречены, говорили друг другу:
Пусть у детей будет будущее.
И вот, спустя тридцать лет,
Я с благодарностью вспоминаю
Завуча, физрука, учителя географии.
Ксеноцефальский с ошибками кормит немного:
«Создаёшь» документ Суркову или Кадырову,
Заполняешь заявку на президентский грант –
Переводишь по памяти с русского
На ксеноцефальский и обратно.
Гальванизированные пустотой слова
Мерцают космическим смыслом.
На ксеноцефальском невозможно соврать или пошутить.
Империя рухнула на магических словах:
«Я люблю тебя, Родина».
Конфликт форматов, ксеноцефальская земная лихорадка.
* * *
Говорят, А ничего не почувствовала, когда расстреляли Г.
Спустя четыре года пришел Л и спросил А:
Что вы почувствовали, когда расстреляли Г?
А вздрогнула, и вдруг впервые со дня расстрела Г
Что-то почувствовала и сказала:
Спасибо вам, Л, что вы спросили о Г.
Представляете, – продолжала А – никто ни разу не произнес его имени,
Мне стало казаться, что не было никакого Г и никакого расстрела не было.
Теперь мы будем говорить с вами о Г каждый день,
Пока не умрете вы или я.
* * *
Покидая застенки НКВД, не каждый хранил в сердце ненависть
И желание отомстить палачам, были, да, да, и благодарные узники.
- Вы знаете, почему вы здесь? – спрашивал следователь.
- Я плохо обращалась с мамой, когда она умирала,
Мне было не до нее, я была влюблена,
И теперь я здесь, – отвечала задержанная. - При чем здесь ваша мама? Вы английская шпионка! – кричал следователь и начинал бить женщину кулаком в лицо.
Она не подписалась под ложным обвинением,
Просила признать ее виновной в чёрством отношении к маме,
Но ее не слушали, только били.
Ей становилось легче с каждым днём,
Такое случается с преступниками, когда наказание превышает вину.
* * *
Старые добрые пидарасы служили добру и миру,
Работали сиделками, собирали мусор в парках,
Возили бездомных кошек и собак к ветеринару,
Впускали переночевать незнакомых людей, отдавали последние деньги любому, кто попросит.
Кошки царапали, собаки кусали, незнакомые люди обворовывали,
Никто не возвращал долгов.
«Пидарасы!» – мычали в спину парализованные.
«Пидарасы!» – шипели кошки, рычали собаки.
«Пидарасы!» – думали опасные гости, когда благодарили за приют.
Но пидарасы не отчаивались, улыбались виновато, они были похожи на первых христиан.
Мне не хватило мужества, культуры и достойной среды, чтобы стать пидарасом.
Я скучаю по старым добрым пидарасам.
* * *
Прекрасна уничтоженная Югославия.
Счастлив живущий на ее территории уничтоженный народ.
Другие народы завидуют уничтоженному народу уничтоженной Югославии,
Мечтают быть уничтоженными, как удачно уничтожена была Югославия и ее народ.
Все народы мечтают обрести однажды счастье и процветание,
Мир и гарантии безопасности.
* * *
Однажды они придут и скажут:
Ваши отцы обманули наших отцов!
Ваши отцы отправили наших отцов на смерть.
Наши отцы погибли, мы выросли без отцов.
Те ответят: а мы в чем виноваты?
Сын за отца не отвечает.
Они скажут: вы не знали о делах отцов, но ели горячую пищу, держали ноги в тепле,
Выросли здоровыми и красивыми на хлебе обмана ваших отцов.
А мы росли золотушными с гнилой кровью.
Это непоправимо!
И чего вы от нас хотите, золотушная безотцовщина? – спросят те, –
Ваши отцы поверили нашим отцам, стали соучастниками преступлений.
Нечего старое поминать.
Следите лучше, чтобы у ваших детей были живы отцы.
* * *
Поставьте памятник говну,
Чтоб виден был на всю страну.
В день солнечный воскресный
Гуляют парами, прильну:
«Смотри, какой чудесный!»
Чтоб улыбнулись мы ему,
Как будущему своему
Сквозь грозовые дали.
Как будто солнце и луну
Впервые увидали.
* * *
Личность диктора Левитана оставалась государственной тайной
До конца Второй мировой войны.
Все, кто случайно видел Левитана, исчезали в подвалах НКВД.
Никто не должен был видеть Левитана, но все должны были слышать Левитана.
Он был грозным символом несгибаемости советского человека
И незримым свидетельством того, что дух дышит, где хочет.
* * *
Пересмотрел бы американский фильм
Конца шестидесятых годов
В стилистике “Унесенных ветром”,
Название не помню.
Фильм про девушку, католическую христианку,
Приехавшую в Поднебесную нести свет Слова Божия.
Китайские крестьяне простодушны и любят сказки.
Они были готовы снова и снова слушать истории
О чудесном рождении малыша Иисуса,
О путешествии Марии и Иосифа,
О коварном Ироде, о дружеских пирушках Христа с учениками, –
И девушка, а потом молодая женщина,
А потом женщина в расцвете сил и красоты,
Каждый вечер начинала рассказ.
Служба проходила на постоялом дворе,
Где путники ложились спать, не снимая одежд,
Не умывая рук и лица, засыпали под голос монахини.
Не помню имени актрисы, молодой видел ее только в том кино,
После несколько раз встречал в ролях второго плана,
Каждый раз она играла секретаршу,
Немолодую неунывающую женщину с несложившейся судьбой.
В Китае у монахини все шло не так гладко:
Узнала она и голод, и болезни,
И человеческую (китайскую) неблагодарность,
И чиновничий (китайский) беспредел,
Но Господь никогда не оставлял ее,
Хоть не раз была она на грани отчаяния
И подумывала о возвращении домой.
Была, да, в ее жизни и земная любовь.
Раз или два в год мимо постоялого двора
Проезжал европейский офицер,
Они несколько минут говорили,
Она улыбалась ему.
Встречи наполняли сердце женщины теплом
Без надежды и цели, оттого тепло не таяло в сердце,
А накапливалось с годами.
Потом началась война (канун Второй мировой)
Она совершила подвиг: провела жителей деревни
Через горы в лагерь отступающих войск (ими командовал тот самый офицер).
Она смотрела на него и улыбалась, как улыбалась бы
Иисусу Христу, если бы встретила.
Она вернулась в захваченный врагом (японцами) городок
И там, говоря языком учебника истории,
Растворилась в котле трагических событий.
Но я верю, я хочу верить:
Она вернулась домой и до конца жизни служила секретаршей.
Была рассудительной и доброжелательной,
Терпеливой и пунктуальной,
Самой лучшей секретаршей в мире.
Ты спрашивал меня: что такое история?
История – это то, что можно пересказать,
Как историю про Иисуса Христа или про китайскую католическую монахиню.
* * *
Когда населению массово прививали культуру,
Люди сходили с ума, убивали себя, а многие навсегда теряли трудоспособность,
Не могли больше копать землю или стоять у токарного станка.
Годились лишь на то, чтобы выдавать книжки в библиотеке или преподавать в университете, воспитывая будущих библиотекарей
И таких же, как они сами, преподавателей, а не копателей ям
Или стоятелей у станка, декламирующих Шекспира под шум и лязг производства.
Люди бежали в леса, чтобы избежать всеобщей вакцинации, спасали детей.
После долго ещё выходили из леса красивые сильные люди
С уродливой речью, не умеющие ни читать, ни писать.
Над ними смеялись, показывали пальцем, пугали ими детей.
* * *
Сталинисты начала девяностых одевались отвратительно.
Не чистили обувь, не мыли голову.
Карманы пиджаков и брюк были засалены и оттопырены.
Они предлагали убивать людей бескорыстно
Во имя всеобщего счастья.
За ними никто не пошел.
Пошли за теми, кто предлагал обкрадывать бескорыстно людей
Во имя счастья немногих, кому повезет.
А представь, подъезжает модно одетый такой сталинист на стильном авто,
Сверкает белыми зубами, волосы коротко острижены и блестят.
Как в тридцатые годы.
Другой совсем разговор.
* * *
Мы будем не мы, если не продадим Пушкина.
Не было в мире товара нелепее.
Однако, мы не просто продадим Пушкина один раз,
Мы будем продавать Пушкина каждый день триста лет.
Продадим всего Пушкина, его друзей и родню,
Продадим врагов, реальную жизнь поэта и сотню выдуманных историй про него.
Каждый дом, где побывал Пушкин,
Будет продан за две цены.
Но и этого недостаточно: пусть однажды обычный работяга скажет:
«Дайте сказки Пушкина», вместо «дайте бутылку водки»,
И сам себе удивится, и зауважает себя внезапно,
И так понравится работяге себя уважать,
Что заметит он корешам: «Пушкин – сильная вещь, я вам скажу!»
Вот так надо торговать, это настоящая поэзия и духовный поиск.
Не ищи нового Пушкина, продавай старого.
* * *
Наши пути с С пересеклись однажды,
Тогда он еще не был настолько С,
но уже пробивался в геополитические архитекторы.
Я торговал книгами на ярмарке, С подошел и стал интересоваться,
Мы разговаривали минут пять.
Я мог убить его тогда и убил бы, если бы был настоящим поэтом.
Пусть под руками были одни только книги, убил бы книгой.
И уже потянулся за книгой потолще и стал замахиваться,
Но Господь схватил мою руку и сказал: мне не нужна эта жертва.
“Как же так, Господи, из-за него погибнут тысячи и тысячи неповинных!”
“Они погибнут из-за меня” – отвечал Господь, – Он – жалкое орудие, книга в моей руке”.
И я смиренно опустил книгу и дал С свободно уйти.
Но будь я настоящим поэтом, не послушал бы Господа,
А я жалкий человек, пишущий стихи.
* * *
На старых советских кинокартинах ставят 12+.
Это фильмы про мирную жизнь, где нет секса и насилия,
А есть беспрерывная борьба хорошего с лучшим за светлое будущее.
В двенадцать лет организм ещё не созрел, чтобы заводить семью,
Но вполне годен встать у станка,
Пойти воевать за родину или быть расстрелянным как враг народа.
У героев кинокартин гладкая кожа без прыщей,
Это видно даже на черно-белой пленке.
Герои подтянуты, часто худощавы, без лишнего веса.
Возле каждой девушки вертятся обычно два парня.
Парни – красавцы, девушка – серая мышка.
Герои никогда не унывают, много поют и танцуют,
Хоть встают рано утром и работают на стройках социализма даже в воскресный день.
Они родились перед войной, во время войны, родители многих погибли,
Но герои кинокартин выросли одинаково счастливые и красивые с белыми ровными зубами.
И ты, малыш, ничего не бойся, посмотри, как весело будет,
Какая интересная жизнь ждёт тебя впереди.
* * *
Один поэт прямо спросил: считаю ли я его убийцей?
Я ответил, что не имеет значения кем его считаю я,
Важно – кем себя считает он сам.
И если сейчас по каким-то личным причинам
Ему неудобно считать себя убийцей, то я подожду столько, сколько потребуется,
Потому что уважаю его выбор и добрую волю.
Поэт не оценил широты моих взглядов, удалил из друзей.
Действительно, зачем нужен друг, который не способен назвать тебя в лицо убийцей?
* * *
Выставки авангардных художников организованы лишь затем,
Чтобы молодой инженер мостостроитель, или разработчик новой модификации двигателя внутреннего сгорания,
Или проектировщик секретной системы пуска ракет с подводной лодки
Сказал случайной на этом чужом празднике жизни девушке:
«Скучно здесь, давайте сбежим!»
Чтобы сбежать и бродить по Москве до рассвета, пока не откроют метро.
А потом уехать на далекую стройку или завод и смешаться с вольняшками в очереди за молоком.
Видеться по вечерам, молча пить чай, утром детей собирать в ясли и в школу.
Долгая счастливая жизнь.
* * *
Дорогой отец, ты плохо воевал
С ноября сорок четвёртого
По июнь пятьдесят первого.
Потом тебя демобилизовали,
Ты пошел работать на товарную станцию грузчиком,
Чтобы купить костюм, шляпу, ботинки, плащ,
Потому что призывался на фронт подростком в сорок четвертом из Грозного,
Куда вы с бабушкой бежали пешком от самого Кривого Рога.
Ты весил сорок килограммов с хвостиком, вам давали пивные дрожжи,
Разведенные в воде, чтобы быстрее набрали вес и могли удержать оружие в руках.
Они вернулись, папа!
Тебя похоронили в конце мая 2011 года
Под ружейный салют, тебе полагался салют,
И ты никогда не должен был узнать, что воевал плохо.
* * *
Не спрашивай, кто эти люди и что они делают здесь.
Все они – сексуальные объекты.
Сексуальные объекты учатся, работают, сидят за столиками в кафе,
Посещают театры, ходят за покупками по магазинам,
Читают стихи на поэтических вечерах, гуляют в парках.
Они не могут быть исключительно сексуальными объектами все время.
Отсюда вся суета и неразбериха, вечная комедия положений.
В прекрасном будущем сексуальные объекты освободятся от всех иных социальных функций,
Им не придётся врать, называя себя студентом, менеджером, покупателем, прохожим, ценителем поэзии.
Я – сексуальный объект, – обыкновенно скажет сексуальный объект.
* * *
В бывших когда-то великими странах
Бывает недолгий, но прекрасный период вырождения.
Счастлив тот, кто застал это время,
Видел и лично знал вырожденцев.
Особо заметны среди них высокие мужчины
В поношенных пальто и разбитой обуви.
Похожие на деревянных кукол с оборванными веревками,
Они движутся нескладно, приподнимая шляпу, и слегка кланяются знакомым,
Если на голове имеется шляпа.
Они часто извиняются и улыбаются.
Их женщины сидят с поджатыми губами, держат сумочки на коленях.
Потом вырожденцы куда-то исчезают.
Улицы заполняют низкорослые люди,
Они ни с кем не здороваются, вечно спешат,
Сложно понять, где чья женщина,
Но жизнь понемногу налаживается, все вокруг возрождается,
Становясь недобрым и чужим.
* * *
Вспомним погибших, но не будем грустить слишком долго.
Они бы этого не хотели.
Наш долг быть счастливыми и за них тоже,
Счастливыми вдвойне.
Вспоминать имена в день трагедии минутой молчания.
Жизнь слишком коротка, чтобы грустить.
Погибшие усвоили этот урок лучше нас.