95 Views
* * *
В стране цветёт единомышие
Носы-хвосты, носы -хвосты.
Живи до плинтуса , не выше
Предельной этой высоты.
И что плохое, что хорошее –
Всё общим пламенем горит.
В стране царит единовошие,
Единоквасие царит.
5 июля 24
* * *
Не умирайте миленькие, миленькие,
Побудьте сколько можно, говорю.
Уж у меня-то дров напилено
К холодному предтече октябрю.
Уж у меня налажено-настроено,
Глядится липа в светлое окно,
На всём, что на земле растёт, настояно;
И в сорока верстах Бородино.
Мы за Барклая и за Баратынского,
За внучек, за крутой анжамбеман,
За переводы с милого латинского,
За то, что жизнь чарующий обман.
Зайдут к нам птицы перед перелётами
В открыточные тёплые края,
Кот замурлычет всеми оборотами,
Придёт ежей сердитая семья.
Мы за любовь, за наше место жительства,
За «Илиады» царственную стать,
За наше превосходное правительство,
Чтоб нам его вовеки не видать.
Не умирайте. Погодите, родненькие,
И я сдержусь. Глаза в глаза. Ладком.
И чаю с чёрным, чаю со смородиновым
Из синих чашек с белым ободком.
5 июля24
Ещё о Гамлете
Не высидевший Виттенберг мальчишка,
Примчал , а тут сияющая тьма.
И он тубишник и орнотубишник
Стране диагноз: Дания тюрьма.
Ты тюрем не видал, отличник,
Античник, в голове Платон да Ювенал,
Соседи в камере не мастера отмычки,
Бутылку следователь не вгонял в анал.
Ты не дышал ликующей парашей,
Несбыточного срока не тянул,
Так не сидели при твоём папаше,
Которого твой дядя траванул.
Саднит всё тело не подсохшей коркой,
А впереди ещё спектакль играть.
Иди уж принц-актёр в свою гримёрку,
Готовься убивать и умирать.
7 июля 24
* * *
По радио «Аскольдова могила»,
В затылке гвоздь и на душе война.
Всю землю от меня отгородила
Великая Кремлёвская Стена.
В ногах досель незнаемая тяжесть
Я коротко иду и тяжело.
Как будто жду, что на пути растяжка,
Прошёл. На этот раз мне повезло.
И ветер хищный, молодой и свежий,
Крадётся то Капотней, то Арбатом.
«Не бойсь. Небольно мы тебя зарежем»,
Хрипит мне в уши ласковый Горбатый.
Какой Аскольд? Рабочие трамваи
Идут к востоку под твоим окном.
И Феликс-царь проснулся и зевает,
И пахнет раскалённым чугуном.
8 июля 24
* * *
Дитя. родилось, чтобы болеть
Дитя болеет и думает, что так и надо.
Ракете велели лететь
Она летит в тихий угол Киева града
Дитя наш враг. Капельница и мамина грудь
Ниточки его существования –
Весь его маломесячный путь
Его знание и переживание.
Беззащитно, как василёк во ржи.
Едва отличающее тьму от света.
Дитя даже не знает, что хочет жить,
За него решает ракета.
8 7. 24
* * *
Если продолжится так, как почти что всегда,
Если очередная надежда сгорит и обуглится –
Из страны станут эмигрировать города,
Сваливать районы, уезжать улицы.
Начнут выправлять документы берёзы и дубы,
Запросятся пригорки, соберут чемоданы пляжи,
Шагнут в стороны границ телеграфные столбы,
Третьяковка окажется в Штатах вместе с Эрмитажем.
Найдут еврейские корни Ангара и Енисей,
И потекут по израильским кибуцам.
Докажут, что в них купал народ Моисей,
И доказательства быстро найдутся.
Останутся только подземные нефть и газ,
На радость оставшимся автомобилям.
И будут дышать перегаром на оставшихся нас,
Пугая своим нескончаемым изобилием.
9 июля 24 года
* * *
Женя в белом, Света в синем,
Обе в силе и уме,
А вокруг лежит Россия
С ног до головы в дерьме.
Вне природы, вне закона,
Страшная и мощная.
Девушек сдала дракону,
Не поморщилась.
9 7 24
* * *
Мы гуляем в садике с отцом
Незадолго до его ухода.
Он всегда держался молодцом
И сейчас держался превосходно.
Именно, что он превосходил
Медицину, госпиталь, погоду,
Словно сам и сад он посадил,
И решил свою судьбу и годы.
Ничего он в жизни не читал,
Из простой семьи, ума простого,
Но жило само в его чертах
Благородство Ганди и Толстого.
Выпрямлены плечи и спина –
Вот таким он полюбился маме.
Будто багровели ордена
На его залатанной пижаме.
Он прекрасно знал – пришла пора,
Потому и не сбивался с шага.
И ногами листья попирал,
Как знамёна рейха и рейхстага.
11 июля 19
* * *
Потому что учили тебя и меня –
Символ тридцатых Любовь Орлова,
Чкалов и кудрявая – навстречу дня,
А.не вырванное с горлом слово.
Потому и врагов смертным боем бьют.
Потому что они не враги, а святые,
И такие срока невинным дают,
Что краснеют в бумагах от стыда запятые.
Запустить емель до чужих земель
На плюющейся смертью новенькой печке
И чужая боль – это наша цель
Это то, что мы просим у иконы и свечки.
Потому что день, как известно ночь,
Потому что корка упала в подкорку.
Потому что всё, что нам может помочь
Это политологи Лондона и Нью+Йорка.
13 июля 24
* * *
О. Лекманову
ОБЭРИУ, а Берия не дремлет.
Он меры превосходные приемлет
Чтоб съесть чижа и вывернуть ежа.
Им, любящим артисток и котлеты,
Подносят прямо к телу пистолеты,
Нечистыми глаголами дыша.
Зане им покровительствует Троцкий!
Из них случайно выжил Заболоцкий,
Чтобы неизреченное изречь.
Их караси, жуки и самовары,
Вблизи Конногвардейского бульвара
Вокруг собора продолжают течь.
Литературоведческой науке
Милы их очертания и звуки
Вне всяческих законов и систем.
Они по чудной сути аутисты.
Зачем вы их убили, коммунисты?
Ну вот зачем?
14 июля 24
* * *
На этой войне не бывают cражения.
И битвой никак это не назовёшь.
Стреляет друг в друга на поражение
Необстрелянная молодёжь.
Представители разных профессий,
Обладатели разных талантов.
И тем и другим нравится Месси,
Кому пепси, кому фанта.
Они не пьют одеколоны,
Откладывают зарплаты.
Не метят в Наполеоны,
Солдаты. Просто солдаты.
Пахнет кровью, пахнет гарью,
Под ногами грязь и говно.
Неприменимы к ним трафальгары,
Сталинграды или Бородино.
Попали по разному в этот блендер –
Всё не опишешь стишком.
Только смерть одинакова – нервная, бледная,
C бездонным синим мешком.
18 7 24
Из школьной программы
Нам только кажется, что ни при чём Радищев,
Нам только кажется никчемным Блок.
Не вспомним Чацкого, увидев тех, кто ищет
Где оскорблённому есть чувству уголок.
«Зачем, зачем мы это изучали!»
Всё это было двести лет назад!
А ты уверен в том, что не Молчалин
В законах принятых недавно виноват?
Когда Песков усишки фабрит
На подлость новую пойти готов.
Тебе не кажется, что это Швабрин,
И ошельмован им Гринёв.
Чёрт знает , что творится дома
И «долго будет родина больна».*
Да это рвётся из любого тома
Пророка Салтыкова-Щедрина!
И жрать ста зевами отчизне не зазорно,
И обла от того, что не устанет жрать,
И так-то наше чудище озорно
И обещает впредь озоровать.
19 июня 24
* Строка Блока.
* * *
Вот мы и стали шеренгой, в затылок, в кружок.
Съешь меня, – просим, – съешь меня, – просим, – дружок.
И дружок нас съедает – наших милых, дороги, заводы,
Луга, города, поляны, суши и воды.
Хрумкает, чавкает, пережёвывает. Ест!
Лучшее, главное, – с наших надышанных мест,
Церкви съедает, театры, музеи, иконы,
Совести, чести, стыды, невинность, законы.
Губы шевелятся, в белых зубах застревают
Пушкины, Блоки, Кутузовы. Плюшки и караваи.
Песни летят в пищевод, декабристы, Чаадаев и Герцен,
И христиане крещёные и иноверцы.
Морда его перекошена от наслажденья,
Ест он с рожденья и даже ещё до рожденья.
Голем, Сатурн, Верлиока – при нём бесполезная рота.
Ест он и ест! Съеденным быть твой долг и забота!
Ты и явился, чтоб перемололи на мелкие части.
В очередь! В очередь! К челюсти! К пищеварению! К счастью!
20 июля 24
* * *
Не обольщайтесь – некий страшный суд
Нисколько не страшит загнавшую нас стаю.
Они и Библию не чтут,
Они и Данте не читают.
Им золотая явлена руда,
Открылась пруха, сказочно попёрло,
Они намерены сидеть всегда
На нашей шее, сжав ногами горло
Все до упора закрутив болты,
Все, раскрошив в песок сыпучий кремни,
Они царят и кровью мажут рты
Согласным идолам, и каменным и древним.
«Оковы тяжкие падут!», – куда падут?
И этот детский крик «наперсники разврата!».
Они с улыбкой смотрят брат на брата
И вечной власти в вечной жизни ждут.
Их пастырь в золоте им отпустил грехи,
Благословил мздоимцев и бандитов,
И мочатся они на книги и стихи
К весёлой радости весёлых троглодитов.
22 июля 24
* * *
Ну как это: «Плохая страна».
Страна плохой не бывает .
Ведь селятся в ней народы и племена,
Выпивают. Ездят на трамваях.
Производят сельскохозяйственные орудья,
Прокладывают к звездам путь.
Жена кормит маленького грудью,
А муж говорит «Какая у моей жены
красивая грудь».
Затевают конституции. Производят законы.
Выносят старый хлам на развал.
Кто-то вылепит «Лаокоона»
Другой напишет «Девятый вал».
Растят алоэ, поливают каланхоэ.
У одних Чаттануга, у других Бологое…
Нет. Сама страна не может быть плохою.
Здесь что-то другое. Что-то другое.
26 июля 24
* * *
Мошка перед глазами мелькает –
Тоже часть моего бытия.
Расскажите мне – в чём мне каяться
Грешен где непосредственно я?
Не писал я доносы-кляузы,
Я плохие стихи строчил.
Божьим именем я не клялся,
И на друга нож не точил.
Из казны не случалось красть мне,
Где казна – посудите – где я.
Голос свой неправедной власти
Не давал прижимистый я.
Припадая ко времени-вымени
Не искал мармеладных сфер…
Правда,жаловался,что кандалы мне
Дали больше на целый размер.
30 июля 24
* * *
Нет, не хочу я никакой Гааги.
С чего бы вдруг так далеко?
Нет. Здесь,где наши вдовы и овраги.
Где у страны пропало молоко.
Где я такого дыма наглотался,
Что стало всё внутри черным-черно.
Где я стою, где я остался,
Где пью годами чёрное вино.
Где мне в глазницы впился угол зренья,
Где потерялись жизни смысл и цель,
Где по утрам стихотворенья
Гадюками ползут в мою постель.
Здесь, где притянут я к участью
В убийственной борьбе племён.
И где нечистой этой властью
Мне номер на запястье нанесён.
2 8 24
* * *
Беспечный рыбак, насвистывая
Ушёл с тяжёлым уловом,
Я изогнувшись неистово
Выпрыгнул из садка.
Кровь на губе подмерзает.
Не с кем кивком или словом,
Тень бежит, как борзая
И подо льдом река.
Мне бы добраться до проруби,
До водного, до родного,
В зимнюю эту пору бы
Плыть во все плавники!
Вот она блещет искрится.
Только я жду иного.
Косятся хищные птицы,
Всё тяжелей прыжки.
Лучше бы общую участь,
Лучше бы без надежды,
Чем бесконечно мучась
Ползти до свободы-воды
Ушёл рыболов беспечный
И на снегу несвежем
Шипят погасшие спички,
Чернеют его следы.
5 августа 24
* * *
Хочется жизни вечной.
С теми же любовницами, с теми же бутербродами.
С той же конечной
Станцией у парка. С теми же огородами,
С которых мальчиком крадёшь огурцы и лук.
Тот же чеховский звук
Лопнувшей струны.
Боже мой! – лопнувшей страны!
Не склеить. Не связать. Не сшить.
Ничего не хочется. Если бы не опять чеховское:
Надо жить.
5 августа 24
* * *
Монтёры пили после смены
Дышал большой оптический завод
Монтёр стакан протягивал монтёру.
Монтёр берёт стакан и пьёт.
Финн, украинец, два еврея, русский
И с золотым характером узбек.
С достаточным количеством закуски:
Так, скажем, шесть примерно человек.
Спирт пахнет спиртом. То есть, пахнет сильно
И режет организм напополам.
В монтёрской тесно. Кабель многожильный,
И бухты проводов. И прочий хлам.
Шли войны. Изменялось государство,
Туда-сюда свистел метеорит.
Театры. Тюрьмы. Радости. Мытарства.
Светает. Гаснет. Плавает. Горит.
Кто где. Кто заграницей. Кто на зоне.
Кто оказался умирать горазд.
Исус Христос зашёл в комбинезоне,
За спичками зашёл Экклезиаст.
Вот бригадир по новой разливает.
«Ты так сиди. Тебе харе, Вадим.»
Второй уж век , как свечка оплывает.
Сидим.
6 августа 24
Вадим Жук
Вадим Семёнович Жук — советский и российский актёр, сценарист, поэт, теле- и радиоведущий. родился в 1947 году в Ленинграде. Снимался в фильмах Александра Сокурова, Игоря Масленникова, Владимира Хотиненко, Антона Барщевского и других. Был автором и ведущим на Радио России, РТР, ТК «Культура», где сотрудничал с Михаилом Жванецким, Игорем Иртеньевым, Сергеем Плотовым, Екатериной Михайловой и др. Автор и соавтор сценариев анимационных фильмов «Собачья дверца», «Сказка про Волка», «Лис», «Ваня и Леший» и ряда других. Написал ряд песен к анимационным фильмам «Маша и Медведь», «КОАПП 20 лет спустя», «Солдатская песня» и пр. Выпустил сборники лирики «Стихи на даче» (изд. «Зебра-Е»), «Жаль — птица» (изд. «Время»), «Ты» (изд. «Век информации»). Сборника драмы и драматических стилизаций «След в след» (изд. «Время») Сборника стихов «Угол Невского и Крещатика» совместно с Татьяной Вольтской (изд. «Радуга»). Живёт в Москве.