48 Views
Говорят, нам дали отсрочку
Говорят, нам дали отсрочку.
Поиграйте, говорят, попляшите.
Порезвитесь на воле.
Воздуху, что ли, вдохните.
Оторвитесь, ребята, по полной,
пока не протрезвели,
не расползлись, не осели.
В общем, увидимся, как-нибудь,
уже после…
Там, говорят, всего вдоволь.
Кроме того, что отдирают с кровью.
Но вы уж не помните, как.
Как это было. Уже не больно.
А, главное, уже не вспомнить, зачем.
А сейчас – пляшите, покуда сердце не лопнет.
Топчите землю, взбивайте её, трамбуйте.
Пока не заклеили, не забили,
пока крест-накрест не обметали.
Не прошили канвой.
Чу! Послышалось слово – конвой.
Нет. Ещё не оно. Не верьте.
Лучше вот так, на бегу.
Убит, говорят, при попытке к бегству.
Пусть.
Так начинался день
Всё, что случилось,
уже потом.
Гул, обвал, тишина.
Дом, погружённый во тьму,
вспыхнул огнём.
Это был явный знак –
тем, кто снаружи.
Мы живы. Мы есть.
Шорох, треск патефонной иглы,
всплеск весла по воде.
Так начинался день.
В стаи сбиваясь, мы шли на восток.
Каждый нёс то, что мог унести, – книгу, огрызок свечи.
Женщины древний лик, письмена морщин.
Будто роспись храма.
Обними, заклинает она, примеряя саван.
Чья-то жена, дочь.
У неё на груди имя отца или сына.
Что-то ещё…
Помню, нас было много,
мы шли, покидая тех, кто уже не мог.
Или они покидали нас, не суть.
Погружённый во тьму, дом молчал.
Он всё помнил, каждым проёмом, окном,
всех, кто в нём жил, и тех, кто, ушёл,
и тех, кто наперекор всему,
шёл (оставаясь на месте),
и, точно жук скарабей, тащил этот груз
на плечах, на спине…
Но что было потом,
хоть убей, я не помню.
Ночь. Вокзал. Циферблат.
Вагон качало. Поезд шёл на восток.
Там вдали, за рекой, зажигались огни.
Там вдали, за рекой, полз кровавый туман.
Каждый, в ладони зажав,
нёс связку ключей.
И это был знак.
Эйнштейн, Иосиф, Саак
То, что казалось
основательным,
уходящим вглубь,
рушится безоглядно.
Такой долгий звук пустоты,
в ней стены, кренясь,
ведут перекличку.
Он, как и положено армянину,
строил дом.
Дом на гиблом болоте.
В безликом микрорайоне,
на улице имени коммуниста и стукача.
Имя которого столь же безлико,
как и местность сама.
Он строил дом, укрепляя стены коврами…
Книжными полками возводя линию обороны.
Справа – снимок Эйнштейна.
Слева – деда Саака.
Который, конечно же, был недоволен.
Вместо журчания «джур» вода из безродного крана.
Всё относительно, – улыбается человек справа.
Впрочем, прадед Саак стоит на своём.
Эйнштейн, пробуя пальцем смычок, говорит:
«Не всё ли равно, где будет разрушен дом?
Разве не так?» – спросит он.
И Саак, не улыбаясь в ответ,
лишь приподнимет бровь.
Впрочем, был ещё один дед.
Его снимка нет на стене.
Его домом была комната в коммуналке.
Его домом станет сырая земля
Где-то под Плоцком.
Рядовой Иосиф.
Последнее, что успел, –
запомниться.
Так и сидим за столом.
Шабат.
Эйнштейн, Иосиф, Саак.
Отец со стены приподнимет бровь.
Последнее слово за ним.
Но в ответ тишина,
И долгий, как обещанье,
звук.
Где-то журчит родник.
Высятся горы,
Развёртываются ковры.
Если что-то и важно…
Слово «джур», его сладость.
Нежный профиль Тамары,
чрево её, золотое руно.
Неподкупная бровь Саака.
Иосифа ускользающий лик.
Дом на фундаменте хлипком.
(Лучше, чем ничего)
Улица имени никого.
Блёклый пейзаж.
Его чужеродность
как данность
прими.
Место, из которого вычтена жизнь
Мне страшно войти в опустевший город,
обнаружив собственное небытие.
А также понять, что отсутствие –
это всего лишь место, из которого вычтена жизнь.
Капля по капле, день за днём,
ночь за ночью.
Мне страшно оказаться меж стен,
которые не защитят.
Мне страшно оказаться меж теми,
кто никогда не вспомнит
имя моего отца.
Я воскрешаю отца, произнося его имя.
Я воскрешаю жизнь,
касаясь того, что уходит.
Мне страшно лишиться последнего.
Свидетелей и свидетельств.
Я увожу с собой всё, чем владею.
Мой самый надёжный вклад.
Он не требует места в багаже.
Не занимает места в чужих домах.
Когда это необходимо,
я раскладываю его в любом месте.
Случайный ракурс становится пристанищем моего взгляда.
Тот самый вид из окна,
которым принято восторгаться,
он столь же случаен, как место,
в котором я родилась.
Случайное стечение обстоятельств.
Войны, погромы, покорение космоса, падение метеорита.
Во всём этом, несомненно, отводится место любви.
Любовь – это достаточно веское основание,
чтобы родиться
в том или ином месте.
Правее или левее.
Западней или восточней.
Возненавидеть либо возлюбить.
Бежать или оставаться.
Покидать либо возвращаться.
Чтобы возделывать сад,
нужна всего только малость.
Уверенность в том, что плод,
созревающий к осени, будет взвешен.
Есть слово такое…
«Лелеем».
То есть, возлюблен.
Проживая отсутствие,
становлюсь объектом забвения…
Забвения? Нет, забытья.
Отбытия.
Засыпая, вспомнить о том,
что всякая жизнь скорей исключенье из правил
в том мире, в котором смерть перестала быть потрясением.
Рождённые в мае
Мы с тобой никуда не бежали.
Мы купили фужеры к свадьбе.
А на стену вышитый коврик.
За окном то каштан, то липа.
А она уже настигала.
А она уже была близко.
Погоняла, дышала смрадом,
загоняла в окоп, в поле.
Погоняла штыком и прикладом.
Но мы никуда не бежали.
Мы просто лежали рядом.
Мы просто друг друга любили.
Мы их сами вам подносили.
Мы их сами вам отдавали.
Как мы, глупые, не понимали.
Мы их сами к вам приводили.
Вон к тому жирнозадому.
Вон к тому бесталанному.
Вон к тому рыбьеглазому.
Вон к тому вялорукому.
Вон к тому вороватому.
Это был урожайный на мальчиков.
Это был урожайный, каштановый,
год такой-то, записан так-то.
Месяц майский шумел деревьями.
Месяц майский смеялся звонко.
Месяц майский, в травах высоких
колыбели качались детские.
Там фужеры звенели хрустальные.
Там играли майские свадьбы.
Там кричали «горько» и плакали.
А на стенах пылились коврики.
А в комодах лежало приданое.
А в оврагах рыдали скрипки.
А в окопах лежали дети.
Мы их сами вам приносили.
Мы их сами вам отдавали.
Помнишь, как мы тогда любили,
как под сердцем вдруг оживало.
Как тянуло и как дышало.
Как сирень за окнами пела.
Как трамваи звенели, и реки
как текли, и как утекали…
Мы с тобой никуда не бежали.
Мы на стену купили коврик.
Там осоки, а там каштаны…
Там сирены кричат и стонут,
точно дети, рождённые в мае.
Я лежу на земле
Сядь, мой хороший, я расскажу тебе сказку.
Впрочем, не то чтобы сказку.
Утро, праздник Суккот* (по-нашему, Кущей).
Вечером мне позвонила знакомая,
ну, знаешь, та самая, из матнаса*.
А я позвонила Оле, она с Украины,
хорошая женщина Оля, дай бог ей здоровья.
В общем, мы дружим.
Ходим в бассейн иногда (на иврите – бреха),
нянчим внуков, отгадываем шарады. Учим иврит.
«Ани, говорит, смеха!»*
И смеётся. Ямочки на щеках.
Завтра, сказала мне Рая, будут все наши, –
Оля, Римма, Полина.
Нечего дома сидеть,
Мёртвое море неповторимо.
Кроме того, движение – это жизнь.
Пока ты стремишься, ты жив.
В панамках (на Мёртвом море адово пекло),
в сумочках крем от загара, расчёска,
бутылка воды, конечно же, телефон,
в нём снимки – дочери, внука в детском саду.
А здесь, не поверишь, я молодая, в таком-то году.
В таком-то году я ещё не старуха, не хворост, не пыль.
Сядь, мой хороший,
я расскажу тебе быль.
В дороге (ты уже в курсе) лопнуло колесо.
Оля, Полина, Римма.
Рая погибла первой.
В руке телефон.
Босоножки, купила недавно по скидке.
Сумочка, как обычно,
собрана с вечера.
Салфетки, валокордин…
Орешки, бутылка воды.
Думаю, это был сон.
Утро. Праздник Суккот (по нашему, Кущей).
Тишина.
Тени филистимлян,
точно коршуны, кружат.
Я лежу на земле,
косы мои в пыли.
Рядом женщина из украинского городка.
Кажется, Оля…
Она учила иврит.
Старухи еврейские,
точно сухие ветви,
вдоль дороги лежат.
Адово пекло. Шабат.
Мёртвое море необозримо.
* Сукко́т (ивр. סוכות), или Праздник кущей (חַג הַסֻּכֹּת), также Праздник собирания плодов (חַג הָאָסִף) — один из основных танахических праздников еврейского народа и один из трёх паломнических праздников, начинается 15-го числа месяца тишрей (осенью) и продолжается на протяжении семи дней.
* матнас – клуб, местный дом культуры (ивр.)
* я рада, счастлива (ивр.)
Речь идёт о первых жертвах 7-го октября 2023. Раннее утро. Экскурсионный автобус с пенсионерами по дороге на Мёртвое море. Расстреляны и добиты в упор.
Каринэ Арутюнова
Каринэ Арутюнова, художник, прозаик, поэт. Коренная киевлянка, долгое время жила в Израиле. Автор книг «Канун последней субботы» (2022), «Патараг» (2022), «Пепел красной коровы» (2010), «Скажи красный»(2012), «Нарекаци от Лилит» (2018), «Падает снег, летит птица» (2016), «Цвет граната вкус лимона» (2016), "Свет Боннара" (2020) и других. Финалистка израильского литературного конкурса «Малая проза» (2009). Лауреат литературного конкурса памяти поэта Ури Цви Гринберга в номинации «Поэзия» (2009) Шорт-лист Андрея Белого в номинации «Проза» (2010). Лонг-лист премии «Большая книга» (2011, книга «Пепел красной коровы»). Шорт-лист премии «Рукопись года» (2011, рукопись «Скажи красный"», премии «Нонконформизм» (2014). Лауреат премии НСПУ им. Владимира Короленко (2017, книга «Цвет граната, вкус лимона»). Публикации в журналах «Знамя», «Новый мир», «Волга», «Новый журнал», «Шо» и других. Лауреат конкурса имени Эрнеста Хемингуэя за книгу «Мой друг Бенджамен» (2020). Лауреат конкурса имени Марка Алданова за рассказ "Аптека Габбе"(2021). В 2023 году в издательстве Олега Федорова вышла книга «Как внутренняя стена дома», в 2024 году там же опубликована книга «Два Авраама», и детская книга с иллюстрациями автора «Крошечная Пани». В сентябре 2024 вышел авиорский перевод «Крошечной Пани» на украинский язык.