60 Views
* * *
Незнайка посадил дерево, построил дом, воспитал сына.
Все вышло у Незнайки косое и кривое.
Не стоило тебе, Незнайка, заводить семью, брать в руки лопату и молоток,
Не стоило возвращаться с Луны.
Лучше построить приют для Незнаек.
Раздать им лопатки и молоточки, пусть понарошку сажают деревья и строят дома.
Рядом разбить капустное поле, где Незнайки будут искать и находить
Взрослых уже сыновей.
Сгодятся бомжи и алкоголики.
Незнайка найдет, растолкает и радостно скажет:
Здравствуй, я твой отец, меня зовут Незнайка.
* * *
Однажды он рассказал ей что-то смешное
И они хохотали вместе пять минут без остановки,
Потом жизнь у них была трудная, не до шуток было,
Но она могла сказать
вдруг в молчании вечернем:
“А помнишь, как мы смеялись с тобой тогда?”
Вспоминали и начинали смеяться.
Бывало, и сама вспомнит, как смеялись они,
И захохочет в автобусе, в магазине,
В темном дождливом парке, остановившись.
* * *
Коротает век на кухне
Самый нежный в мире нож.
Был он выточен, не куплен.
Чем-то на меня похож.
Он из старого железа,
Был осколком на войне,
Но ни разу не порезал
В спешке даже палец мне.
Не точил его ни разу:
Тонко-тонко режет хлеб
И невидимую глазу
Надрезает корку лет.
Не касайся! Выйдет ссора.
Грусть напрасно сердце жмет:
Нож затупится нескоро,
Он меня переживет.
* * *
Мы с тобой не станем мертвяками,
Не узнаем, что такое смерть.
Мы с тобою встанем ветряками,
Дон Кихоту нас не одолеть.
Мертвяками быть нам неохота,
Лучше ветряками, то да сё.
Мы же сами были дон кихоты,
Мы про дон кихотов знаем всё.
* * *
Поговори со мной цитатами,
Переводящими сквозь смерть.
Давай, двадцатыми – тридцатыми
Друг другу души рвать и греть.
Пусть распухает кашей гречневой
Полупустая голова,
И больно тычет ложка вечная
В чуть пригоревшие слова.
* * *
Женщина некрасиво бежит,
Некрасиво кричит, некрасиво машет руками.
Женщина, остановись, я дам тебе телефон центра,
Там тебя научат красиво бежать,
Красиво кричать, красиво махать руками.
* * *
Поезжай в прекрасную Черногорию и получи там пизды.
Нет, не всё равно, где получить пизды –
В Черногории или где-то под Пермью.
В Черногории ты будешь лежать на берегу моря без чувств,
А волны с нежным шепотом подкатятся к изголовью.
Под Пермью будет темно и мороз, и волки.
Знаю немало людей, никогда не поменяют они Пермь на Черногорию.
Согласны получать пизды каждый день, только бы не покидать Отечество.
Потому что дома и стены помогают, и заживает все, как на собаке,
И говорят с тобой на родном языке, даже когда дают пизды.
* * *
Ты прошёл курс молодого бойца со смертью,
Под безграмотные крики ее сержантов.
Бежал полосу препятствуй, стоял под дождем на плацу,
Стрелял по мертвым мишеням,
Рыл в полный профиль окоп могилы,
Одевался за сорок секунд,
Пока горит и кривится спичка гомельдрев.
И теперь, когда придёт смерть, ты сумеешь принять ее с достоинством.
Правильно встать, правильно лечь, правильно бежать,
Ползти, идти строевым шагом навстречу смерти,
А не суетиться некрасиво, как мышь, застигнутая в помойном ведре.
Тебя ждёт долгая и счастливая жизнь в мире, где не помнят о смерти,
Стараются не замечать ее и каждый раз удивляются,
Когда она приходит.
* * *
На Красной площади не курят,
Гранитный берегут уют.
Здесь маршируют, здесь ликуют
И даже книжки продают.
Не стой, дубина, в ожиданьи,
Что Ленин выглянет в окно
И скажет «мяу» в назиданье,
Концерт закончился давно.
Здесь новые гуляют люди,
Им все равно куда гулять.
Умом всё это не понять.
Мы для порядка и не будем.
* * *
Мы тихарились средь гробов.
Мы прятались меж городами.
Проскакивали меж зубов
И повторяли “нет” годами.
Когда бы мы сказали “да” –
Нас бы искали на погостах
И возвращали в города.
Но мы давно из девяностых!
Проститься и собраться в путь.
Надеть ушанку-невидимку.
Укрыться снегом и уснуть
С могильным ангелом в обнимку.
В нигде, не здесь и не сейчас,
Спросить прохожего, так просто:
“Который час? Который час?
А вы давно из девяностых?”
* * *
Внучка героя Советского Союза,
Прописанная в доме на улице, носящей имя дедушки
Где-то в Сибири,
Проживает в Москве без регистрации,
Работает на конвейере, снимает квартиру за МКАДом.
Красивая стройная русая.
Одета бедно, но как говорили раньше: чисто.
По одежке, как по дедушкиным нашивкам,
Читаешь: ни разу, ни с кем, потому что.
И не завоевывать Москву пришла, а защищать.
Потому что дедушка не завоевывал, а защищал.
Неснимаемое родовое проклятие.
Она слишком молода, чтобы это понять.
А я – странствующий центаврианец,
Наблюдательный, как все инопланетяне.
* * *
Отдай врагу, не береги
Ни хлеб, ни сапоги.
Ты убедишься, что враги –
Действительно враги.
Одежду не простят, еду
Из безоружных рук.
Однажды отомстить придут
И сын врага, и внук.
* * *
Когда тебе грустно,
Когда тебе страшно,
Когда тебе одиноко,
Послушай музыку мертвецов,
Их счастливые голоса.
Почитай мудрые книги мертвецов.
Согрейся ноябрьским ранним вечером
В светлом и многолюдном дворце,
Построенном безвестными мертвецами.
Такие они щедрые и добрые, бескорыстные и бесстрашные эти мертвецы!
Они позаботились о тебе, чтобы ты был не так одинок,
Чтобы тебе не было невыносимо грустно и страшно,
Пока ты не станешь одним из них.
* * *
Мы жили в канализации
Извилистой, кривоколенной.
Канализация стала нашей цивилизацией,
Отечеством и Вселенной.
Мы подверглись колонизации,
Сражались бесстрашно, яростно
За свободную канализацию
Доступную и многоярусную!
Мы продвигались медленно
По скользким холодным трубам,
Жили быстро и въедливо,
Цеплялись, ползли по трупам.
Мы не позиционировали
Себя как говно.
Мы эволюционировали,
Эволюционировали
Туда, где родно.
* * *
Однажды твои мечты придут в ночи,
Похожие на тамбовских крестьян
Обиженных молодой советской властью.
Придут поквитаться за все.
“О том ли ты мечтал?” – спросят,
И не дожидаясь ответа, начнут бить.
Выпьют всю водку в доме, съедят всю квашеную капусту,
Намусорят, надымят,
Продолжая в очередь бить тебя с оттягом до утра.
“Скоро мы вернемся, жди нас”, –
Бросят, уходя, тебе, лежащему на полу, растерзанному,
Бессильно мычащему в ответ неразборчивое.
* * *
Ты помнишь, Алёша, как мы жили в конце восьмидесятых?
Мы пили пустой кипяток с кислым серым хлебом по вечерам
И читали недавно разрешённые к публикации книги про ГУЛАГ.
Ужасались, сострадали, негодовали,
А ещё понимали: как нам с тобой повезло и как хорошо мы живем теперь,
И какое прекрасное будущее ожидает нас вот уже завтра.
И какой на самом деле вкусный этот отвратительный хлеб и греет душу кипяток с привкусом вечно подгоравшего чайника,
И никогда не повторится ГУЛАГ.
Ты понимаешь теперь, спустя сорок почти лет, Алёша,
Что книги про ГУЛАГ публиковали исключительно для того,
Чтобы хлеб не казался таким кислым, а кипяток таким пустым?
На фоне ГУЛАГа, описанного в книгах, и который никогда, никогда не должен был повториться,
Убогая жизнь конца восьмидесятых казалась удивительной, полнилась свободой и мечтами.
Нас, как обычно, наебали, Алёша, тебя и меня.
Мы поверили в Россию и будем жестоко наказаны за своё прекраснодушие.
Возможно, мы будем казнены в старых ледяных печах, о которых читали.
Они не растаяли, Алёша.
* * *
В мире место есть такое:
Называется ГУЛАГ.
Там людей не беспокоят,
Убивают просто так.
Но спешить туда не стоит.
Друг себе ты или враг?
Тут решенье непростое.
Вещмешок зажми в кулак.
Ждать отцы не завещали.
Имена забудь друзей.
Приходи туда с вещами,
На Петровке был музей.
* * *
Я видел хуй, положенный на всё.
На конституцию и на свободы,
Поэзию и смерть, рабочих и заводы,
Любовь, войну, Москву и Петербург.
Сам посмотри, одни хуи вокруг.
Куда бы я ни шёл, куда бы ни бежал,
Огромный хуй лежал и путь мне преграждал.
* * *
Бедным быть нехорошо,
Некрасиво как-то.
Плащ дырявый, а ещё
На штанах заплатка.
Будут хлеб тебе и мёд,
Молоко, творожек.
Завтра в гости к нам придёт
Симпатичный бомжик.
Смоет дождик пыль и грязь,
Обижать не будем.
Если жизнь не удалась,
Нужно верить людям.
Он когда-то жил в КБ,
Важный математик,
Но взглянул в глаза судьбе,
И сказал ей: «Хватит».
Говорит: растут внутри
Крыльев полукружья.
Счастье, что ни говори,
Большего не нужно.
Брюки – гладить, плащ – зашить.
Будь ты хоть Гагарин,
По Москве нельзя ходить
Грязный, как татарин.
Обирают по трудам,
А дают по вере,
По печенке, по мозгам.
Здесь, по крайней мере.
* * *
Я микроскоп, мной забивали гвозди,
Чтоб пользу приносил скорей.
Теперь в погожий день я вижу звезды
И сквозь туманности гляжу острей.
Я открываю новую звезду
И взглядом следую за нею.
Не бойтесь, я не пропаду.
Я гвозди забивать умею.
Виталий Пуханов
Родился в 1966 году в Киеве, УССР. Служил в Советской армии. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького (1993). С 1994 года работал завотделом поэзии в журнале «Новая Юность». 1998 — 2003 редактор отдела прозы журнала «Октябрь». 2003 — 2017 ответственный секретарь Независимой литературной премии «Дебют». С 2018 года по 2023 директор АНО «Поэзия» (премия «Поэзия», преемница премии «Поэт»). Автор книг «Деревянный сад» (1995), «Плоды смоковницы» (2003), «Школа милосердия» (2014). «Один мальчик» (2020), «Одна девочка» (2020), «К Алёше» (2020), «Приключения мамы» (2021), «Адалиада» (2021). Лауреат премии им Мандельштама (1991), журнала «Новый мир» (2011), премии Anthologia (2014), «Московский счёт» (2015). Шорт-листы Премии Андрея Белого (2014) за книгу «Школа милосердия», (2020) за книгу «К Алёше», (2021) за книгу «Приключения мамы». Основатель проекта «Новая карта русской литературы». Эксперт молодежной премии «Лицей». Живёт в Москве.