34 Views
* * *
Благословен ноябрь, календарное имя Мордора.
Дважды сожиздился Мордор: 4 и 7 ноября
И пребудет вовеки векОм.
Вода в ноябре присутствует в четырёх состояниях:
Дождь, лёд, туман и мироточение.
Мордор родится в ноябрьской слякотной тьме.
Только здесь и сейчас откроешь ты Мордор в сердце своём и возрадуешься.
«Сдохни, тварь!» – воскликнешь голосом чистым.
Если сердце твоё не ликует при виде безрадостном
Природы коленопреклонённой, ожидающей казни,
Значит чужой ты здесь.
Убегай и спасайся.
Можно власти сменить и даже народ уничтожить,
Но не ноябрь.
Мордор родит снова и снова ноябрь из себя самого,
А народ прирастёт.
* * *
Нелепая затея,
Ничтожные дела:
В далёкую Икею
Нас бедность привела.
Мы съели по хот-догу
И помолились Богу.
И Господу сказали:
Смотри, как мы бедны!
Нет, мы не ожидали.
И мы удивлены.
* * *
Так поэтично умер Блок!
Он задохнулся, словно рыба,
Сломался, как станок,
И выбыл,
Не нажимая на курок.
И нам безумно жалко Блока
(По лит-ре сдвоенный урок).
От смерти Блока бездна прока.
Спасибо, Александр Блок!
* * *
Ну вот опять, как молодой,
Бегу я за трамваем.
Вина виной, война войной,
Живем, не умираем.
Позорный Брестский мир манит
Недостижимым раем.
БалУет скидками «Магнит»
И бегство за трамваем.
* * *
Рыдает над “Фаустом” Гете
Районный механик Петров.
Гадают о нем на работе:
Он запил иль так, нездоров?
Неделю в духовной погоне
Метался и рухнул без сил,
Но, кажется, в целом районе
Мгновение остановил!
Столетий распались цифири.
Был немцами Гете забыт.
Но где-то в далекой Сибири
Мгновенье Петрова стоит.
* * *
Помнишь, в две тыщи каком-то году
На Ерунду мы учились?
Мы постигали одну ерунду,
И – ерунда получилась.
После мы ели одну лебеду,
Мерзли, сдавались на милость,
Но воспевали свою ерунду,
И – ерунда засветилась.
Вспыхнуло. Думаешь это звезда,
Думаешь, солнце накрылось?
Это твоя и моя ерунда
В мире во всем воцарилась.
* * *
За сотни лет, что мчались, волочась,
Сбылись проклятья, брошенные вами.
Мы разминулись в вечности на час,
Но встретимся в одной глубокой яме.
В ней музыка без голоса звучит,
И Моцарт спит с открытыми глазами,
И корень нить суровую сучит,
Которой вены мне перевязали.
Все это – весть, проклятье и завет,
Что кровь моя не вытечет из яви,
И мой кривой, безумный силуэт
Достоин затеряться между вами.
* * *
Блажен, кто смолоду был молод,
И в джинсы синие одет.
Кто на заводе “Серп и молот”
За рубль двадцать ел обед.
Кто сраным снам не предавался,
Советской жизни не чуждался,
Кто всем давал и всех имел,
Уехать вовремя созрел.
Кто в двадцать лет был комсомолец,
А в тридцать тихий богомолец,
Кто в пятьдесят освободился
И вновь сгодился, где родился,
И не остался без штанов,
Хоть в очередь и не добился
Наград особых и чинов.
О ком трындят из века в век:
Какой хороший человек!
* * *
Боевые Хаммеры уносили нас.
В чугуне и в мраморе отливали нас.
Нас водила молодость задом наперед.
Нас кидала молодость, как и весь народ.
Чтобы жизнь херовая дальше не прошла.
Чтобы сволочь новая из костей взошла.
* * *
Ты помнишь, Алёша, как мы одновременно влюбились в говорящую женщину?
Мы так ее и называли между собой «говорящая женщина»,
Потому что долго не могли запомнить фамилию.
Мы даже начинали слагать верлибром прямое высказывание
О нашей внезапной любви к говорящей женщине.
То сочинение могло войти в одноименный сборник «К Алёше».
Но что-то нас тогда отвлекло, и мы продолжали любоваться говорящей женщиной вне суетной поэзии.
Потом мы крепко запомнили фамилию говорящей женщины,
Она блистала чуть не ежедневно, почти как Дмитрий Быков, а может, говорящая женщина ещё потеснит полубога,
Ведь наступает время женщин, мы успели с тобой, Алёша, почувствовать это первыми
Ещё до наступления агрессивного феминизма.
Мы влюбились в говорящую женщину бескорыстно, она нас победила, просто расставляя лучшие слова в лучшем порядке.
Как же замечательно, что мы не написали тогда стихотворение!
Сейчас было бы неловко.
* * *
Допили водку, сдали тару,
Умылись, сели на кровать
И приготовились к удару.
Чего ещё от жизни ждать?
Из леса доски – всем обнова.
«Сердец» рифмуется с «пиздец».
Ни первого вам, ни второго.
Филолог не согласный здесь.
* * *
Ступай неслышно над землею:
Повсюду минные поля.
Отбросит нас волной взрывною
Туда, где Новая Земля.
Там лемминги мудры, березы
Растут в земле, как сельдерей.
Нет ни поэзии, ни прозы
И календарь из февралей.
Ты думаешь, на белой пашне
Застанем бабушек и мам?
Там холодно, темно и страшно.
Мы никого не встретим там.
* * *
У смерти нет естественных причин.
Смерть неестественна, так нас Христос учил:
Во-первых, во-вторых и в третьих и в четвёртых…
Мы потому оплакиваем мёртвых.
Иначе б жили мы одною смертью лишь,
Благословляя смерти мрак и тишь.
А для бессмертия необходимо верить.
Но верить – означает лицемерить.
Когда прилежно слицемерят все,
Господь явится им в сияющей красе.
И все же смерть – внезапный судия,
Узлов неразминаемых рубитель.
Последний страх. Историй завершитель.
Умри сегодня ты, а завтра я.
Пусть это грех большой, сумеете, измерьте,
Но тайно я тебе желаю страшной смерти.
* * *
Щи да каша на столе,
Льва Толстого повесть.
Тараканы в голове,
В сердце страх и совесть.
Крест целует без тоски,
Родину не хает.
Ей для счастья вот таких
Очень не хватает.
Смута, морок – всё не впрок,
Делу не мешают.
Потеряться – не в упрёк:
Родина большая.
Может в сердце наплевать,
Может сделать гаже.
Но по ней не тосковать
Трудно мёртвым даже.
* * *
Я ведал зло.
Смотрел ему в глаза.
И часто замещал в отлучке.
Все исполнял, что зло мне приказал.
Жил скромно от получки до получки.
Он всем был враг и не имел врагов.
Я был рабом, со злом мы не дружили.
Я от нужды работал за него,
Там из меня вытягивали жилы.
Пришел из тьмы хороший человек.
Был день погожий, кажется, субботний.
А может, вторник? Или был четверг?
Он зло убил. Теперь я безработный.
* * *
Благодари Господа за то, что я чмо.
Падай на колени, стой и не вставай, благодари.
Повторяй: спасибо, Господи, за то, что он чмо!
Ибо не был бы я чмо, вырвал бы сердце твоё и съел сырым.
Сложил бы костёр из книг, научивших меня быть чмом,
Зажарил бы печень твою и съел.
Ел бы на глазах испуганных и ошарашенных людей,
Никто не попытался бы остановить меня.
Но я чмо, и только потому ты ещё жив.
В оправдание трусости моей даны мне литература и философия,
Религия и культура социального поведения.
И когда срешь ты под дверью моей, я отворачиваюсь,
Делаю вид, что не вижу ничего, дальше иду, бубня стихи великих,
Мудрые цитаты, живших до меня чмов.
Благодари Господа, сколько хватит сил у тебя.
А я буду грызть своё сердце сырым и жарить печень свою на костре алкоголя,
Потому что так суждено любому чму.
* * *
Каждая девочка из Свердловска
Мечтала иметь кроличью шубку.
Я женат на одной такой девочке.
Подарил ей щипаную чёрную норку
И нещипаную белую с рукавами,
Как у белой летучей мыши.
А она – плачет.
Ну не могу я найти кроличьего даже полушубка!
Нету больше города такого – Свердловска.
Девочка топает ножкой:
«Хочу кроличью шубку, какая была на Маше –
Дочери директора Химмаша
Из параллельного «Б» класса.
Не буду взрослеть, не буду стариться!
Буду ждать. Ждать свою кроличью шубку».
* * *
Ты помнишь, Алёша, Матиаса Руста?
Его эпохальное приземление на Большом Москворецком мосту?
Ему было девятнадцать лет, Алёша,
Его легкий самолёт пролетел из Гамбурга в Рейкьявик,
Затем в Хельсинки, откуда прямиком на Красную площадь.
Самолёт приземлился, Руст вышел, его окружила доброжелательная толпа.
Руст был спокоен, улыбался, его снимали любительской камерой на киноплёнку производства шосткинского комбината.
Только недавно, Алёша, мы спросили одновременно друг друга:
Почему на той записи нет бегущих милиционеров, придерживающих фуражки?
Никто не спешит арестовывать Руста, дали ему пообщаться с народом без суеты, на камеру,
Пусть и любительскую, но чувствуется рука мастера.
Ладно, не стали сбивать самолётик, пожалели пацана,
Но вот стоит на Красной площади немецкий красавец в очках,
Похожий на главного героя «Европы» Ларса фон Триера.
Никто не спешит уложить его молодое лицо на священные булыжные камни столицы пятнадцати еще республик нашей родины,
Чтобы хрустнули очки под кирзой милиционера.
И мы, дебилы, нам двадцать один год, мы ни хера не понимаем,
Но всем сердцем завидуем Русту, его крутости, готовы хоть сейчас на куске фанеры лететь в Берлин.
Вероятно, его дедушка пытался приземлиться на Красной площади, но доблестные московские зенитчицы
Отогнали тевтонского ворона, и он попросил внука совершить в память о нем сокрушительный перелёт.
Руст сделал! Потому что был хорошим внуком, а не безродным говном, как ты и я.
Но не в этом суть, Алёша. Зря они показали нам эту кинохронику восемьдесят седьмого года.
На ней проступает гамбургский учебный аэродром. Молодой ещё Путин даёт последнее напутствие Русту.
Сквозь рёв пропеллера доносится «Не ссы».
Вас из дас: «не ссы», Альоша?
* * *
Оцеола – единственный индеец, сумевший бросить пить.
Мог в одиночку победить во второй семинольской войне,
Истребить орды белых дикарей,
Ведь Оцеола одержал главную победу в жизни – он победил себя.
Индеец победивший себя, по-настоящему опасен и неуязвим,
Отказал себе в свиданиях с душами предков,
В живом общении с погибшими в славных битвах героями.
Он одинокий трезвый индеец, холодный и беспощадный,
Ни пуля, ни топор, ни стрела, ни сабля не причинят ему существенного вреда.
Умер Оцеола в тюрьме, уверен, не обошлось без предательства.
Американский художник Джордж Кэтлин нарисовал его портрет в камере.
* * *
Где должен бы валяться снег,
Лежали пьяные киргизы.
В рублях три сотни средний чек,
На днях повысили акцизы.
Там человека человек
Обычным словом ранил больно.
Я стал свидетелем невольно
Как в мире прибыло калек.
Летело слово низко, низко,
Не причиняя мне вреда.
Не понимаю по-киргизски.
Я здесь гуляю иногда.
Виталий Пуханов
Родился в 1966 году в Киеве, УССР. Служил в Советской армии. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького (1993). С 1994 года работал завотделом поэзии в журнале «Новая Юность». 1998 — 2003 редактор отдела прозы журнала «Октябрь». 2003 — 2017 ответственный секретарь Независимой литературной премии «Дебют». С 2018 года по 2023 директор АНО «Поэзия» (премия «Поэзия», преемница премии «Поэт»). Автор книг «Деревянный сад» (1995), «Плоды смоковницы» (2003), «Школа милосердия» (2014). «Один мальчик» (2020), «Одна девочка» (2020), «К Алёше» (2020), «Приключения мамы» (2021), «Адалиада» (2021). Лауреат премии им Мандельштама (1991), журнала «Новый мир» (2011), премии Anthologia (2014), «Московский счёт» (2015). Шорт-листы Премии Андрея Белого (2014) за книгу «Школа милосердия», (2020) за книгу «К Алёше», (2021) за книгу «Приключения мамы». Основатель проекта «Новая карта русской литературы». Эксперт молодежной премии «Лицей». Живёт в Москве.