Ростислав Чебыкин: «Небесное тело» (2016). Тексты песен

121 Views

Выйду в дальний путь

Когда мне надоест
Искать ответы на вопросы,
Не веря, что они
Нужны кому-нибудь,
Я влезу на чердак,
И откопаю старый посох,
И выйду в дальний путь.

Пойду я в те края,
Которых нет на самом деле,
Но я туда дойду
По берегу реки.
Там рано на заре
В густых лесах поют свирели
И пляшут огоньки.

Там в замке на горе
Принцесса дремлет беспробудно:
Не двинется во сне
И даже не храпит.
И я к ней подойду,
Но целовать её не буду:
Пускай ещё поспит.

Потом я загляну
К седому деду-звездочёту,
И мы поговорим
О разных пустяках:
О мире и войне,
О мудрецах и идиотах,
Мгновеньях и веках.

И я вернусь назад,
На чердаке свой посох спрячу,
Подброшу дров в камин,
Что без меня погас,
И удивлюсь тому,
Что в мире стало всё иначе.
И так вот каждый раз.

Сэр Галахэд

Сэр Галахэд пустился в поход —
Купить сигарет в ночи —
Мимо бескудниковских болот
На эймсберские ключи,
Через волшебный Ангарский лес,
В гиблый туман двадцать первой ТЭЦ.
Сам Августин смотрел на него с небес.

Сэр Галахэд повстречал во тьме
Драконов из Ховрина.
Камень кругом, но меча в нём нет,
И мобильник невовремя.
Ангелы вышли встречать уже,
Но нимфа бусиновских гаражей
Вручила ему святой арматуры жезл.

Как перейдёшь по льду
Дмитровское шоссе —
Там Авалон, но видят его не все.
То ли святой Грааль,
То ли «Парламент Лайтc» —
Не разберёшь, и надо ли разбирать?

В замке на улице Восьмисот
С видом на устье Глейн
Ждут его сэр Артур и сэр Лот
И три королевы фей.
Утро вторгается в Камелот,
Хмурые дворники колют лёд…
Мне бы хотелось верить, что он дойдёт.

Василиса Николаевна

Василиса Николаевна встаёт,
Закрывает бухгалтерию,
Выключает монитор, глядит вокруг —
Все ли разошлись?
Перед зеркалом подводит макияж,
Поправляет бижутерию,
Распахнув окно, садится на метлу
И взлетает ввысь.

Василиса Николаевна летит,
Курсом выверенным держится.
Заворачивает верная метла
На крутой вираж
Над домами, где айтишники в ночи
Пиво пьют и в игры режутся,
Где директору в элитном терему
Снится рост продаж.

Ждут её на заповедном берегу,
Там огни мерцают в рощице,
Заклинания и пляски до утра
Не дадут грустить.
Там русалки из кол-центра зелья пьют,
И кикиморы-уборщицы,
И сатир из адвокатского бюро
На дуде свистит.

Даже если ты не веришь в чудеса,
Иногда они случаются.
Не беда, что завтра снова будний день
Заполняет жизнь.
Василиса Николаевна пьёт чай,
Бухгалтерия ломается.
Надо, видимо, айтишников позвать,
Чтоб разобрались.

Сказка

Расскажи мне чудесную сказку
Из далёкой волшебной страны,
Где герои храбры, а принцессы прекрасны,
И драконы не так уж страшны.

Отчего ты молчишь? Это странно…
Были сказки светлы и легки,
Только умер герой — не в бою, не от раны,
А от старости и от тоски.

Сотни фей из хрустального леса
Горько плачут, не веря себе,
И за гробом идёт пожилая принцесса —
Тот герой был последним в судьбе.

Только мы не грустим и не плачем,
В этом странного нет ничего:
Ведь герой этот был просто ненастоящим,
Мы придумали сами его.

А теперь с той страной нереальной
Мы расстались легко, как со сном.
Лишь заснеженный лес зазвенит, как хрустальный,
И дракон пролетит за окном.

Единорог

Ты, наверно, хочешь знать,
Как поймать единорога.
В этом хитрости немного,
Если главное понять:

Думай, как единорог,
Действуй, как единорог,
Научись ходить неслышно
Цепью призрачных дорог,
Знай искусство колдовское,
Но не смей искать покоя.

Оставайся одинок,
Ни к чему не будь привязан.
Прозревай единство в разном,
Как любой единорог.

Не страшись достать до звёзд,
На ответ ищи вопрос,
Успевай пропасть из вида
Под завесой светлых грёз
И приоткрывай завесу
Только детям и принцессам.

И однажды, наконец,
В серебристый тихий вечер
Ты увидишь, как навстречу
Сети выставит ловец.

Не беги, не прячься в тень,
Жди на брезжущей черте.
Отпусти свою тревогу:
Ты достиг, чего хотел,
Ты узнал урок итога —
Как поймать единорога.

Гертруда

— О чём, Гертруда, ты грустишь?
Зачем в морскую даль глядишь?
— Любимый мой ушёл на бой,
И нет его со мной.

— Поверь, придёт войне конец,
К тебе вернётся твой боец.
— Война войной прошла давно,
Но нет его со мной.

— Неужто он погиб в бою
В суровом северном краю?
— Нет, он живой пришёл домой,
Но нет его со мной.

А он живой пришёл домой
С прекрасной молодой женой.
Не минуло и пары зим —
У них родился сын.

Они все трое по весне
Поплыли в море на челне.
У серых скал нагрянул шквал —
И все теперь на дне.

С тех пор из моря в час ночной
Зовёт меня любимый мой.
Под пеной волн припомнил он,
Как был в меня влюблён.

О том страдаю и грущу,
Что никогда я не прощу,
Из тьмы морской в иной покой
Его не отпущу!

Песня дурака

Так у нас заведено
Князю власть, ему и право
Князь Кащей уже давно
Привечал мою Любаву
Как за горы, за леса
Он увёз её в неволю
То ли мне повеситься
То ли плакать в чистом поле

Не губи дурака, любовь
Не губи дурака, любовь

Это только в сказке так
На коня и шашки к бою
Ну, а я пойду в кабак
Братья старшие напоят
Вот и сказочке конец
Мёд да пиво — вся забава
Говорил же мне отец
“Не люби, дурак, Любаву”

Не губи дурака, любовь
Не губи дурака, любовь

Так у нас заведено
Сложит сказку Кот-учёный
В ней не скажет в ней одно
Что Кащей — наш князь законный
А хоромы высоки
Как-то там моей Любаве?
Видно, все мы дураки
Раз Кащеи нами правят

Не губи дурака, любовь
Не губи дурака, любовь
Ра-ра-ра-ра-ра-ра
Не губи дурака, любовь

Сержант

— Сэр, мне кажется, наша линия нуждается в коррективах.
Простите меня, но линия нуждается в коррективах,
А то она так пряма, что это многим уже противно.
Простите меня, но многим противно, сэр.

— Сержант, спасибо вам за сигнал, но в линии нет изъяна.
Спасибо вам за сигнал, но в нашей линии нет изъяна.
Идите возьмите жалованье, пропейте его с друзьями —
Не зря же ставка назначила вам друзей.

— Сэр, грозно гремят барабаны наши, и не смолкают горны —
Грозные барабаны наши и расписные горны,
Но только приказы снова противоречат один другому.
Простите меня, но как выполнять их, сэр?

— Сержант, наше наступление к рассвету возобновится.
Вам будет не до вопросов, как наступленье возобновится.
Возьмите пока медаль, предъявите её девицам:
С медалью они доступней, чем без неё.

— Сэр, на радаре снова эти загадочные объекты,
В дивизии сеют панику эти загадочные объекты.
Почта не ходит, штаб молчит, на кухне одни объедки.
Мы рады служить, но всё это странно, сэр.

— Отставить сомнения, сержант, и не искажайте факты.
Блюдите субординацию и не искажайте факты.
Чтоб лучше понять концепцию, ступайте на гауптвахту.
Вы знаете, как она поднимает дух?

— Сэр, враг занимает здание, отсутствуют перспективы.
Пожар охватил всё здание, отсутствуют перспективы.
Дозоры бегут, начальник штаба распродаёт архивы.
Простите меня, но мы проиграли, сэр.

— Война учит нас ценить ресурс, который мы потеряли.
Война учит нас ценить, сержант, всё то, что мы потеряли.
Бегом на последний пост, скажите, чтобы вас расстреляли,
И только, сержант, попробуйте не успеть!

Фантасмагория

Мне привиделась галлюцинация,
Что назначен я совестью нации,
И ко мне припадает толпа под рыданья трубы.
Но как только труба спотыкается —
Вся толпа на разврат отвлекается.
Эх, не знал бы я бед, не ходил бы я в лес по грибы!

А потом приключилось видение,
Что у нашей квашни день рождения:
Дети с песней несут ей подарки в сиянии дня.
Но внезапно квашня-именинница
Как спохватится да как накинется,
И пожрала детей, и подарки, и вас, и меня.

И была ещё фантасмагория:
Жаба с ликом святого Егория
Пролетала над самым крестом, золотя купола.
И в предчувствии нового праздника
Вспоминаются строки из классика:
Птица-тройка, опомнись, куда ты опять занесла?
Птица-тройка, опомнись, куда ты опять занесла?

Медведь

Теперь, когда у нас кругом свобода и с архивов снят замок,
Пора придать огласке,
Что стало с незадачливым медведем, раздавившим теремок,
По окончании сказки
Он бросился в бега, подделал паспорта,
Скрывался от возмездия, меняя позывные и места
От Кипра до Аляски

Прошли года и вдруг медведь почувствовал раскаяние и стыд
И чуть не принял яду
Он плакал девять дней, а на десятый удалился в монастырь
Под Павловским Посадом
Молитвой и постом стяжал дары небес
Стал бесов изгонять лечить Увечных и вознесся наконец
Во дни олимпиады

И вот медведю памятники ставят на просторах всех широт
И в школе учат дети
Сей символ добродетельной духовности, направивший народ
К очередной победе
Стократное ура разносится в полках,
А всех инакомыслящих Официально давят в теремках
По принципу медведя

Ваша честь

Ваша честь,
Где вы сгубили честь —
Ту, что мешала влезть
В избранные каналы?
Про закон
Кто помянёт всерьёз,
Если любой вопрос
Сводится к сумме налом?

Злой абсурд
В вашем цеху царит:
Каждый суд —
Это не суд, а стыд,
Балаган,
Гнущий судьбу, как жесть,
Ваша честь.

Ваша жизнь —
Вечный элитный рейс:
Всюду поля чудес,
Всюду сады желаний.
Ваша страсть —
Вскармливать кущи те
Кровью чужих детей,
Гнётом чужих страданий.

Сторожа,
Что затыкают рты,
Вам служа,
Глохнут от немоты.
Брызжет ложь,
Меры не знает лесть,
Ваша честь.

Ваша честь,
Как же последний враг —
Тот неотвязный страх,
Острый, как халапеньо?
Кто бы знал,
Что ожидает впредь:
Раньше иссякнет нефть
Или прорвёт терпенье?

Что гадать,
Если неловко вам
Навещать
Купленный вами храм?
Гложет мысль:
Вдруг Он и правда есть?
Ваша честь…

Батальное полотно

На батальном полотне
Нарисую командира
В авангарде, на скаку,
В гуще яростных атак.
Крикнул ворон с вышины,
Где-то хлопнула мортира —
Командир упал в бурьян.
Я сотру его с холста.

На батальном полотне
Остаётся знаменосец.
Он бежит, кричит «ура»,
Грянул залп — и он убит.
Я сотру его с холста,
Оглянусь и слышу голос:
«Кавалерия, вперёд!»
Вот и будет новый вид.

Снова гром, огонь и дым —
Конный строй разбит, разгромлен.
Войско тает на глазах,
Смотрит ворон с вышины.
Как же мне запечатлеть
Кистью столь нерасторопной
Скоротечность бытия
И бессмысленность войны?

Но проходит некий срок,
И творение готово.
Посетите вернисаж,
Проявите интерес:
На батальном полотне
Бродят сонные коровы,
И играет пастушок
На свирели полонез.

Небесное тело

Я — небесное тело,
Небольшой астероид:
Двадцать пять сантиметров в диаметре,
Массою семь килограммов —
Не хуже других.
Я житейское дело,
Как сумел, так устроил:
По законной орбите
Совершаю круги,
По орбите круги.

Вот и повод гордиться:
Мне присвоили номер —
«Тридцать семь дробь двенадцать»
Вписали в большой-пребольшой каталог
Всех космических тел
Где-то в мелкой таблице,
В дополнительном томе —
Это признак успеха
И мечтаний предел.
Да, наверно, предел.

Мне приснилось недавно:
Я — большая планета,
Отличаюсь богатым ландшафтом,
Вращаюсь у яркой такой
Знаменитой звезды…
В мире не навсегда мы:
Жили-были — и нету,
И никто не отыщет
На орбитах следы,
Наших судеб следы.

Я — небесное тело,
Я — небесное тело…

Ничего

Ничего,
Ничего не происходит, ничего.
Солнце всходит, и доходит
До того, что лучше вроде
Без него.

Ничего,
Ничего, что холодает, моросит,
Ничего, что не хватает на такси,
Что так рано, что так странно —
Нет, не буду, нет, не стану,
Не проси ничего.

Ничего,
Ничего молчанье рядом не даёт.
И ни звука, и ни взгляда —
Ничего уже не надо
От неё, от неё.

Ничего,
Ничего, что развязало бы узлы.
Всё срывается на острые углы.
По сравненью с абсолютом
Шрамы драм сиюминутных
Так малы, так малы.

Вот и всё,
Всё, что следует, и больше ничего.
Мы расстанемся не позже,
Чем поймём, что нам же проще
От того.

Ничего,
Ничего не происходит без потерь.
Хочешь верить в неконкретность — так поверь,
Что когда-то в ходе буден
Что-то, может быть, и будет,
Но теперь — ничего,

Ничего, ничего,
Ничего, ничего.

Девяносто лет

Святой Георгий

Святой Георгий зашёл в аптеку
За аспирином и корвалолом,
За дибазолом, валокордином
И аскорбиновой кислотой.
Он побеждал и варяг, и греков,
И разных змеев многоголовых,
И только старость непобедима —
Она не смотрит, что ты святой.

Святой Георгий пошёл к окошку,
Где ради праздника ветеранам
Давали даром сироп от кори
И всевозможный рекламный хлам,
И говорит: «Я святой немножко,
Устроить чудо имею право.
Хотите, вылечу ваши хвори,
Хотите, юность верну я вам?»

Но старички встрепенулись дружно:
«Такой оказии нам не надо!
А сделай так, чтоб того сиропа
На всех хватило по скольку хошь.
Конечно, нам он не шибко нужен,
Но всё опять разворуют, гады,
Опять пошлют ветеранов лесом,
А мы сражались, едрёна вошь!»

Святой Георгий пожал плечами
И сделал всё, как его просили,
Купил лекарства, ушёл, жалея
О том, что скоро придёт ещё.
Над эстакадой огни качались,
Цвела весна, набирая силу,
По тротуару бродили змеи,
И за окошком смеялся чёрт.

Старец

На вершине Кангринбоче
Обитает тайный старец.
Он такое знает слово,
Что достаточно сказать —
И незрячие прозреют,
И усопшие восстанут,
И примирятся народы,
И наступит благодать.

То спасительное слово
Не дойдёт до здешних вотчин:
Старец дал обет молчанья
И не скажет ничего.
Бродят ламы с топорами
У подножья Кангринбоче,
Голосят «Гаятри-мантру»,
Не пускают вниз его.

В Забайкалье есть посёлок
Вдалеке от крупных станций.
Там малыш новорождённый
Горько плачет день и ночь.
Это мальчику приснилось,
Как он станет тайным старцем,
Как он даст обет молчанья
И не сможет всем помочь.

Ирония судьбы

Порой бы обождали, не судили бы,
Так нет же — норовим рубить сплеча.
А помнится, вчера похоронили мы
Степана Кузьмича.

Он раньше выздоравливал уверенно,
Ему срастили кости доктора,
Но лишнего снотворного отмерила
Дурная медсестра.

А раньше среди бела дня на улице
Привиделся ему покойный друг.
Он в панике попятился, зажмурился
И провалился в люк.

А раньше он работал по профессии:
В земле коммуникации чинил.
В урочный день и час ушёл на пенсию
И люка не закрыл.

А раньше он бежал от правосудия,
В нетрезвой драке друга зарубив.
Скрывался и не ведал самой сути он —
Что друг остался жив.

А раньше он гулял с одной девицею,
Пока она рожать не собралась.
Он клятвенно пообещал жениться
И уехал в Арзамас.

Мук совести душа его не вынесла:
Он начал пить и буйствовал порой.
С тех пор у той девицы дочка выросла
И стала медсестрой.

Я с кладбища иду тропой извилистой,
Считаю телеграфные столбы
И думаю о том, как заковыриста
Ирония судьбы.

Деньги

Чем меня расстраивают деньги?
После них приходится мыть руки,
Иногда приходится мыть ноги,
Если много денег, то и жо… (ой-ой).
Деньги вдруг нечаянно нагрянут,
Как обычно, хрен поймёшь откуда.
Только ты придумал, как потратить,—
А они уже куда-то делись.

Кто-то верит, что не в деньгах счастье,
Век живя без счастья и без денег.
А другой, в обратном убеждённый,
Стал богаче всех и застрелился.
Нет на свете мерзостней занятья,
Чем считать бабло в чужих карманах.
Впрочем, есть, но я о нём ни слова,
Чтоб не обижались люди в форме.

Иногда без денег даже лучше:
Вот, допустим, в тёмном переулке
Обратятся: «Дайте, сударь, денег»,—
Ты стоишь и хлопаешь глазами.
На душе легко и безмятежно,
Мир сияет, как под кислотою,
И с небес взирают умилённо
Адам Смит на пару с Карлом Марксом,
Адам Смит на пару с Карлом Марксом.

Лифт

Бесконечный день окончен,
Снова начат, и опять прошёл,
И снова сам себя спешит начать.
Бедный автор этих строчек
Между небом и землёй парит,
Висит в застрявшем лифте скоро час.

В нём царит природа Будды,
Разум Кришны, дух святой, и луч надежды,
И любовь к родному краю
Прямо с южных гор до северных морей.
Он исполнен вдохновенья
И наития, невиданного прежде,
Но всё это ни на йоту не способствует
Открытию дверей.

Спит диспетчер в ЖЭКе чудном
И во сне себя считает
Белым лотосом в сознаньи мудреца.
Он не слышит, он не чует,
Как в плену, в кругу сансары
Я кукую в этом лифте два часа.

Без меня ахейцы взяли Трою,
Пал Константинополь в одиночку.
Клейн открыл бутылку Клейна,
Вышел джинн четырёхмерный и сказал:
Я могу тебе что хочешь,
Как угодно, из любой исходной точки,
Но не вызволю из лифта:
Сам дурак, не надо было залезать!

Знать бы, кто я и когда я —
Лезут вечные вопросы, что типично
В состоянии таком.
Я страдаю, я страдаю,
Я психую, я кричу: «Симсим, откройся!»
Нецензурным языком.

Ох, наутро вдоль по шахте снизойдёт
Святой диспетчер просветлённый,
Вознесёт мою заслуженную душу
К неземному этажу,
И на том конце тоннеля
Станет ясно так и так определённо,
Что судьба подобна лифту,
Только чем она подобна, не скажу.

Вы так внезапны

Вы так внезапны, так неотложны.
Я ждал вас позже,
Хотя вообще не ждал давно.
Ну проходите — да не в окно же!
Ой, мама, лучше бы в окно.

Зачем надели вы это платье?
Ах, это шляпа?
Ну нифига себе фасон!
Сказать по правде, я без понятья,
Вы тут вообще на кой резон,
Ведь не сезон.

Хотите чаю — снимите лыжи.
Не жуйте швабру:
Она просрочена у нас.
Ну как живёте, как ваша крыша?
Хотя я вижу, что атас.

А вы мне снились в формате трупа
В сырой могиле
В ста километрах под землёй.
Я так проникся, что как-то трудно
Воспринимать вас тут со мной
Во тьме ночной.

Уже спешите? Я так и думал.
Вы обознались:
Шли не ко мне и не сюда.
Себе на память возьмите клумбу.
Не возвращайтесь никогда
И никуда!

Профессор Иванов

Профессор Иванов на лекцию пришёл
В сиреневых штанах и жёлтом пиджаке.
Профессор Иванов взглянул на длинный стол
И взвился над столом в изящном кувырке,
И взвился над столом в изящном кувырке
Профессор Иванов.

Профессор Иванов допрыгнул до окна,
И взялся за углы, и снял окно с петель.
Профессор Иванов вскричал: «Пришла весна!»,
Но тут же ворвалась жестокая метель.

Профессор Иванов воскликнул: «Как же так?
Должна же быть весна! Откуда эта ночь?»
Профессор Иванов шагнул в холодный мрак,
И ветром ледяным его умчало прочь —
Профессор Иванов…

Профессор Иванов, судьба твоя грустна.
Прекрасен твой полёт навстречу злому льду.
Профессор Иванов, придёт ещё весна —
Не в этом, может быть, так в будущем году.
Так в будущем году
Придёт ещё весна,
Профессор Иванов!

Три сна

На Кашире-пассажирской
Нагадала мне буфетчица три сна:
Первый будет под Дзержинском —
Будто в космосе раскинулась весна.
Проросли лучами звёзды,
Распускаются планеты, как цветы.
В чёрных дырах вьются гнёзда,
И в ушах звенит от этой красоты.
Я лечу в крылатой лодке
Сквозь Вселенную навстречу красоте,
Но фельдфебель с нижней полки
Захрапит, и я проснусь, не долетев.

Сон второй приснится в зале ожидания
На станции Стрижи:
Будто каждому воздали
По заслугам, но зачем-то по чужим.
Но никто не замечает неувязок,
Всем вообще не до того:
Люди праздник отмечают
Так давно, что все забыли, в честь чего.
Я один лишь беспокоюсь,
Объясняю всем, что сон — не просто сон.
И просплю я нужный поезд,
И окажется, что был не нужен он.

Третий сон случится в электричке,
Замершей в заносах снеговых:
Будто объявили перекличку
Всех живых, а также неживых.
Я хотел бы отозваться,
Но из тамбура грохочет вой пурги,
И меня, как оказалось,
Нету в списках ни одних и ни других.
Все три сна приснились вместе
На ночной платформе Белые Столбы,
А какой из них был вещим —
Мне буфетчица сказала, я забыл.

О чём я пел

Иконы плачут по углам,
И содрогается планета.
Терзают сумрачную твердь
Потоки крови и огня.
Я не уверен, что могу
Нести ответственность за это,
Но всё склоняется к тому,
Что будут спрашивать с меня.
Но всё склоняется к тому,
Что будут спрашивать с меня.

Где патриархи и вожди,
Что судьбы древности вершили?
Они теперь земная пыль,
Песок, затерянный в часах.
Ты говоришь, и мы с тобой
Когда-то тоже станем пылью.
Но это только полпути,
А остальное знаешь сам.

И каждый звук — от крика птиц
До государственного гимна —
Напоминает зов трубы
И звон оборванных цепей.
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут, мир погибнет,
И ты останешься один,
И ты поймёшь, о чём я пел.
И ты останешься один,
И ты поймёшь, о чём я пел.

Через десять тысяч лет

Через десять тысяч лет
Будет всё совсем не так:
Будет признанным поэт,
Будет дворником дурак,
Будет дворником дурак.
Будет светлым каждый день,
Будет спелым каждый плод,
Будет людям спорить лень,
А дружить — наоборот,
А дружить — наоборот.

Через десять тысяч лет
Будут чище города,
Будут деньги не во вред,
Будет бедность не беда.
Будут розы без шипов,
Будут зебры без полос,
Будут песни вместо слов
И улыбки вместо слёз.

Через десять тысяч лет
Всех часов раздастся бой:
Десять тысяч двадцать лет
Нам исполнится с тобой.
Мы тогда, взглянув на мир,
Сможем суть в нём увидать.
Ах, как жаль, что этот миг
Столько лет придётся ждать!