193 Views
Чтобы почувствовать и понять этот город, надо стать немного камнем, ну, или притвориться им. Жить такой же неторопливой замшелой жизнью, почти не подчиняясь властной руке Времени. Мимо Времени. По его кромочке. Не спешить, замереть, прижавшись щекой к тёплому камню. Напоить тело солнцем.
Я пишу эти слова на террасе одного старого дома со скрипучими ступеньками. Город делится на две части: старый и новый. Новый ничего вам не скажет, он ещё не оброс мифами, историями, запахами, мхами, трещинами, фактурой, магией, языком. Он чистенький, глянцевый и никакой. Глазу здесь не за что зацепиться. А вот старый – это даааа. Дома здесь облачены в камень и дерево, вечный камень и быстроживущее дерево. Причём очень странный способ постройки, характерный, видимо, только для некоторых приморских городов. Внутри – каменная кладка, кирпич, снаружи – деревянные дощечки, выстроенные под таким углом, чтоб влага и ветра скатывались вниз, как с горки, не причиняя зданию ущерба. Я наблюдаю с высоты второго этажа, как море и ветер разглаживают морщины прохожих, как меняются их лица и походка, стоит им чуть-чуть выровнять себя с ритмом города.
Один ослепительный летний полдень. Короткий миг счастья, с солью на губах, с солнцем на подушке облаков, с его светом внутри меня, растворённым в кровяных шариках. На стекле столика – отражения вееров пальм, чашка капучино и томик Борхеса в изумрудной обложке – всё очень гармонично. Борхес, как никто, был близко знаком с Вечностью, он подходит этому городу, история которого так глубоко зарыта в светлый песок и слоёную почву, что никто не может сказать точно, когда он начался. И потому я выбрала эту книгу на здешних книжных развалах. Что же ещё читать в Созополе, как не Борхеса?
Как все приморские городки, этот был когда-то простым рыбацким посёлком. Набросок его до сих пор витает рядом, изредка подкидывая доказательства в виде рыбацкой сети на окне вместо занавески, или там болтающихся на ветерке для просушки ленточек осьминогов. Неудивительно, что в сны его жителей, восприимчивых к посланиям иных миров, так часто заплывают рыбы и корабли. А может, я это выдумала, может, это слюнявая „романтика“, и никаких морских снов у них нет, так же как нет желания часто купаться в море, глазеть на него, сидеть на пляже, блаженно улыбаясь ниточке горизонта, – доступные радости уже не радуют так сильно, как труднодостижимые.
И про капучино я всё наврала. Не было там чашки, на столике. Кофе я пью по утрам. Ближе к обеду начинаешь думать о вине. Но Борхес-то присутствовал, это факт! В этот момент, седьмого сентября 2019 года, одним ярким летним полднем, за 23 дня до скончания лета. Болгарского лета, которое длится до октября и дальше. А за первым летом придёт второе, сиротское, а за ним – ещё одно, как довесок счастья – цыганское. Уступят они зиме эту территорию лишь в декабре. (Сие лирическое отступление должно подготовить терпеливого читателя к главным ингредиентам рассказика – Борхес и сны, Созопол и Вечность. Их следует смешивать осторожно, не размазывая одно с другим, а пить – маленькими глотками, растягивая удовольствие).
Начну, пожалуй, с имён улиц. Все они тут замечательно кратки и выразительны. Например, улица Альбатрос, улица Морские скалы, улица Фиалка (Теменуга по-болгарски), улица Анаксимандър (неожиданно и поучительно, можно нагородить вокруг неё тонны вымышленной и полу-реальной информации, все эти мифы, вспомнив библию всего греческого от незабвенного Куна, попутно растолковав детишкам, как модно и полезно быть философом: был человеком – стал улицей).
Запахи: они накрывают и обрушиваются на тебя, о эти запахи жареной рыбы, морских даров, они же – гады, водорослей, выпечки, мяса на гриле, спелой дыньки и арбуза, – из каждой таверны, а вернее, механы. Ими, как морской солью, пропитаны и стены домов, так что поздно ночью, когда заведения закрываются, запахи продолжают витать в воздухе и путаться в ногах прохожих. По Созополю идёшь всегда с раздутыми ноздрями, как молодой пёс. Иначе невозможно. И эти живительные запахи мешаются с острым, пряным запахом моря, пускающим память по следу слов, близкородственных „счастью“.
Зубцы кованой ограды прихотливо вписаны в рисунок – блики горячего солнца, как масло на блине – на рыжей стене, ползущая куда-то вдаль лиана, буйство виноградных листьев и гроздьев, серая дранка старых домов, хриплая охра черепицы и труб, орущие гларусы и неправдоподобно страстно-кровавая герань в горшках – на всех окнах и балконах – всё это как-то чудесно, дивно, дико переплетено, колышется, дышит, живёт в одном ритме, близком сердечному человеческому ритму. Потому и чувствуешь всё время благодать и покой, покой и благодать, а ещё – благодарность за красоту – бог знает, каким божествам, и древним, и новым.
И божеству смокини в чужом саду, которая плюётся спелыми плодами, которые – украденные – в сто раз вкуснее купленных на базаре. И божеству той лодки, в бирюзово-белом (несомненно, очень старому божеству), что качалась когда-то на волнах и деловито ходила за уловом, а теперь отправлена на пенсию и мирно поживает в качестве диванчика в одном маленьком кафе на пристани.
И божеству той таблички, прибитой к камню, а на ней такие слова, что перехватывает дыхание, и думаешь – боже мой, какие люди ходили по этой земле: „тут, на этом месте, 30 лет назад я встретил её. И до сих пор – вместе…“ И божеству золотого саксофона, извергающего синкопы в том самом клубе, единственном таком. А слушаю я его на крыше, которая одновременно и терраса, увитая растениями, а крыша эта висит как раз над внутренним двориком джаз-клуба, о, как же нам повезло с жильём! Весь Созопол – это блюз, это сияющие ноты, улетающие в небеса, прямо в уши к сибариту и гедонисту – божеству джаза.
Перечислять всех и всяческих божеств – замучаешься, они тут повсюду, уж поверьте, так же как в Греции – под каждой оливой, я научилась их видеть именно там. Видеть, а ещё улавливать боковым зрением тени кентавров, скользящие по листьям и корням. И ведь не случайна эта связь с Грецией – этот городок помнит свою первородную кровь, помнит первых поселенцев, морских скитальцев, отчаянных авантюристов, приплывших на неизвестный берег то ли в поисках золотого руна, то ли острых ощущений, то ли новых земель для своей колонии.
Горбоносые профили старушек, торгующих домашним вареньем из инжира на каждом углу – тому подтверждение. Их цоканье – остатки диалектизмов далёкой родины. Их хитрый, зоркий прищур византийцев. Их сухие, но крепкие, как корни олив, руки. В общем, одушевлённая, конкретная, милая Вечность в облике старушек. И, вы не поверите, но Борхес тут где-то рядом, может быть, в этом кафе через дорогу от нашего дома. А хозяйка квартиры, которую мы снимаем, с гордым профилем и неожиданным именем Мери, немного смущаясь, преподнесла нам подарок – баночку своего варенья, разумеется, зелёного, из молодого инжира. Я не любитель вареньев, но это слопала в два приёма, с козьим сыром и поджаренными хлебцами.
…В последний день налетел с востока ветер-разбойник Леванти. Он вздыбил волны, погнал их своим кнутом на ступеньки прибрежных кафе, выгнал людишек из воды, растрепал пальмы и скатерти, разбил пару горшков, сорвал бельё и каракатиц с верёвки, в общем, повеселился вволю. В семье морских ветров он числился забиякой и хулиганом, его побаивались и, стиснув зубы от поднятого в воздух песка, терпеливо щурясь, смотрели на море, вздыхая, кое-как пережидали страсти-мордасти. Хозяева, сдающие комнаты, обыкновенно не ходившие дальше соседнего магазина, спрашивали постояльцев – ну как там, волнение? И огорчались, потому что – убыток. Потому что не приедут больше купаться гости, конец сезона, конец жизни.
В магазинчике антикварного старья я долго выбирала что-то на память. Остановилась на открытке, изображающей пантеон ветров Созополя – видимо, уже мифологической окраски. Их там было прекрасно много, всё дышало ветрами на этой открытке. Все они совершенно живые и наделены именами. Вот, например, Трамондана – злой северняк, я его увидела седым зимним стариком с длинной бородой и скрюченными пальцами. Он – властелин волн, бегущих по поверхности моря. Дальше по списку идёт Грео – видимо, хороший ныряльщик, гонящий подводные волны. Юго-восточный Сирокко довольно пунктуален – как правило, дует с 10 утра до 10 вечера, да, да, так и написано. Южных ветров несколько – Острия и Нотя, или Лодос, эти ребята любят влагу и приносят сильные дожди. Самыми позитивными выражениями описывается Маистро, дующий с запада, любимый ветер моряков, его порывами пользовались парусники, ходившие ещё в Цареград. Список ветров большой, всех не упомянешь, и у созопольцев с ними какие-то особые, мистические отношения.
– Этот город совсем не удобен для жизни, – говорил мне друг. – Ну, смотри: продукты дорогие, всё на туристов, чтоб купить что-то по нормальной цене, надо тащиться в новый город. Припарковаться негде, а где есть – ужасные цены! Зимой студ и ветер, пустота, всё вымирает…
Я киваю и соглашаюсь, да, конечно, всё так. А глаза мои смотрят сквозь шелуху слов и видят кривые запутанные улочки, деревянные ставни, хлопающие со звуком птичьих крыльев, резные листья смоковниц, паруса кораблей и яхт, театрально швартующихся в гавани, все оттенки бирюзы и изумруда, а если ещё их касается солнечный луч – вообще колдовство! Не знаю, возможно, если я проживу здесь пару месяцев и стану почти местной, почти своей, мимикрирую, так сказать, то тоже перестану покрываться мурашками от одного вида на морской простор? Тоже, как аборигены, забуду, как это – заблудиться в трёх улочках и вдруг замереть, открыв рот, от очередной порции красоты – какой-нибудь древней калитки, увитой плющом, и якоря из камушков на стене? Не знаю, не знаю.
А рыбы мне всё-таки приснились. Они плыли красиво, молчали значительно, словно знали всё про сокровища затонувших кораблей. Потому и молчат эти рыбы, что всё знают. А секреты не выдаются, на то они и секреты. Их волнообразные серебристые тела растворялись в солнечной сети на дне моря, блестящие глаза смотрели вглубь себя, плавники рисовали зигзаги, – буквы их языка, понятного только морю. И я плыла среди них, и была ими, сразу всеми, и море было во мне, а вкус вечности на языке был солоноват, как текила.
И я проснулась в городе Созопол на рассвете, во времени, но море осталось во мне.
Ирина Пожарицкая
Поэт, прозаик, художник, керамист, скульптор. Родилась в Омске, живёт в Болгарии, в городе Елена. Закончила Омский университет (филология) и курсы по керамике. Выпустила несколько книг стихов („Лю“, „Золотая солома света“) и прозы. Стихи и рассказы неоднократно публиковались в альманахе „Складчина“, в журналах „Арион“, „Зинзивер“, „Иртыш-Омь“, „Эмигрантская лира“, антологиях „Стихи мои, грехи мои святые“, „Заря не зря, и я не зря“, „Стихи омских поэтов“, „Стихи омских журналистов“, „Годовые кольца“, „Тарские ворота“ и других, на сайтах „Журнальный зал“, „Читальный зал“, „Мусейон“. Омским TV снят фильм о ее творчестве. Один из рассказов был отмечен Дипломом в конкурсе на лучший рассказ, проводившимся Министерством культуры Омской области и союзом российских писателей (2006 г.). Финалист и дипломант Всемирного конкурса и фестиваля поэзии „Эмигрантская лира – 2024“ (Бельгия). Участник международного интернет-проекта „Стихия Воды“ (2024, Израиль). Стихи и проза переведены на болгарский, французский, английский языки. Участник более чем 40 национальных и международных выставок и симпозиумов, 6 персональных выставок по керамике. Ее картины и скульптуры находятся в государственных и частных собраниях Европы и США.