75 Views
На войне
В Пантелемойновской церкви женщина подавала два мужских имени.
Её переспросили: «Воины?» – и она замешкалась.
«То есть сейчас на войне?».
А потом я пошла на Марсово поле.
Сегодня необыкновенно для апреля распогодилось – двадцать градусов, вечер фантастический.
И сидя на новорожденной траве, оглядываю прохожих и отдыхающих рядом –
на войне…
И на войне – такса, смешными прыжками пересекающая газон от клумбы до голых ещё кустов,
и те влюблённые, застывшие, как холмы,
дети, лазающие по курчавым стволам неизвестных плодовых…
Вот она какая, оказывается –
мир, точь-в-точь,
только его
противоположность.
Кусок
За густыми зарослями неразборчивого сквера,
в одном из окон «дома-корабля»
слышно, как кашляет кто-то,
у кого-то что-то в горле застряло.
И кашляет, и кашляет,
и никак не освободится
от какого-то огромного куска,
Кошка, спрыгнула, согревшись на автомобиле.
Дети на площадке, модник с миниатюрной собачкой…
Из соседнего дома-точки
доносится праздничная «Смуглянка»,
хотя сегодня
не конец войны.
* * *
Когда заходила к болеющей бабушке,
подумала,
что есть как бы два вида активности:
можно «быть»,
а можно «делать»…
И, например,
я – мама,
как бы я ни суетилась или ни не суетилась…
(Я мама есть…)
Или я сижу с больным…
А можно, например, мыть посуду, готовить еду, стирать…
И не быть
женой, к примеру…
Или ученицей.
И может,
нужно как-то так преподавать
чтобы быть –
и все научатся рисовать…
И нужно как-то так научиться быть,
чтобы
быть –
и закончится война.
Так научиться
сидеть у ног Иисуса.
Руки Венеры
1.
В одном из окон во дворе с тяжеловесным памятником Тургеневу,
примечаю ту же Венеру, которую я видела сотни раз, когда чуть ли не ежедневно ходила от академии к метро.
Та же Венера,
так же –
без рук…
Но дела
делаются.
Я сходила на выставку,
работаю на другой работе,
ребёнка родила…
ногами, ногами, ногами.
2.
А руки,
загадочные руки Венеры
как будто
делают что-то совершенно особое на другом конце света,
и никто не знает, что это руки Венеры,
и почему-то, например,
что-то вдруг очищается,
преобразуется,
выздоравливает,
слёзы отираются…
Война
заканчивается,
заканчивается,
заканчивается…
* * *
1.
Проходили мимо указателя «Ратная палата» в Пушкине…
Подумала, что и эта война
когда-нибудь
станет экспонатом,
и кто-то будет гулять, как мы, с коляской,
и увидит стрелку,
и не пойдет…
2.
А репрессии
станут темой
памятника
с разорванными аванградистскими формами,
какие я люблю.
Станут поводом для разомкнутости, просматриваемости,
разнесённости, как бы взрыва…
Но я бы нашла и другой повод.
3.
И изображала бы и изображала
древние страдания Христа…
Зачем они так новы.
* * *
1.
Одна из картин на выставке – «Аллегория России» –
ангел с бесполой внешностью, напоминающий Жанну Д`Арк,
в доспехах на фоне средневекового замка, кисти какого-то иностранного мастера…
А в соседнем зале у транспарантов (полупрозрачных акварелей, предвестников кинематографа)
фотографировался
безногий в коляске, с двумя флагами,
укреплёнными сзади на его транспортное средство…
Я вскинула ему вслед телефон,
и даже опять перешла в тот зал, где я уж только что побывала,
ожидая, что, может, я ещё сделала недостаточно удачный кадр, и будет ещё один,
например, тот же человек и те же флаги,
увиденные через
скульптуру «Феломена» –
«Надежда» –
на первом плане.
2.
И ещё я подумала, вот, он стал инвалидом, наверное, вчера,
добрался до Эрмитажа, может, впервые…
Проезжает картины, не вглядываясь…
Нужно заранее
смотреть картины очень внимательно, дорожа каждой деталью,
чтобы не было
войны.
Нужно взять из Эрмитажа
всё, что возможно
(нужно мир взять из Эрмитажа…),
уединённого уголка.
Вот он, в витрине,
но – глазами, глазами, глазами…
* * *
1.
Во дворе проезжаю с коляской мимо инвалида на табуретке….
И вдруг я ловлю себя на уверенности, идущей как будто из детства, что он потерял ноги давным-давно, на афганской, чеченской, если не Второй Мировой…
А сейчас – моё детство, и нет войны.
А ведь может быть – и мы проехали дальше,
его ранило только вчера,
у него там кровь…
Я взрослая.
2.
И эта мысль так меня поразила, будто,
какая-то машина времени перенесла меня в прошлое,
где я ещё не родилась.
Как будто я перепутала право и лево (низ и верх?)
и случайно выросла
в другую сторону,
или меня ещё нет,
раз война.
* * *
Мужчины за соседним столиком в «Люди любят»
несколько раз
пожелали мне приятного аппетита.
Я едва кивнула, не оглядываясь –
мне сразу что-то померещилось в них, что я не хотела садиться рядом,
но других не было мест…
Они стали подшучивать, что вот, у них недостаток теста в организме,
глядя, как я поглощаю сельдерей…
Впрочем, по-доброму.
Потом один стал рассказывать, как куда-то ходил помянуть того-то,
«Что, молодцы…» – отозвался второй…
Прощаясь, они говорили друг другу:
«Братан, братан» –
и «Спасибо за доброе сердце»…
Напоследок про то, что жена не пускает видеться с детьми…
и так спокойно сказали,
это ещё «до войны» кто-то с кем-то развелся…
(А мы не «после», как можно было бы предположить по этому кафе, а «В»)
И я подумала они, наверное, тоже
сходили на СВО
(вокруг Балтийского вокзала много военных),
сходили на СВО и теперь ищут моего взгляда,
желая мне приятного аппетита…
Как искали его
до того,
как пошли на СВО.
*И ещё они вспоминали похожее заведение,
которое раньше было на этом углу, и там тоже хлеб хорошо продавался…
(Как и в следующем заведении,
которое отроется здесь когда-то потом,
будет хорошо
продаваться хлеб)
Наталия Михайлова
Публиковалась в газетах и журналах «Пять углов», «Чиж и Ёж», «Нева», «Звезда», «Воздух», «Формаслов», «ROAR». Живёт в Санкт-Петербурге.