73 Views
* * *
На севере, на родине пространства,
Где ноги обувают в сапоги,
Сбивает с ног, но крикнуть «Помоги!»
Не позволяют гордость и упрямство.
Седов вперёд ногами полз на север,
Но никому тот север не отдал.
Ползли по снегу Блок, Есенин,
Полз Гумилёв. И я не опоздал.
* * *
На Кумире маршал Жуков
Выезжает на проспект.
Он имеет за движуху
Уважуху и респект.
Брал он Гитлера за яйца,
Звонко падал с высоты,
Юных женщин не боялся.
А чего боишься ты?
Я боюсь ворон и белок.
Высоты и красоты.
И не знаю, что мне делать,
Если сбудутся мечты!
* * *
Мы не знаем, как умер Осип Э. Мандельштам.
Может, его удавили. Может, он умер сам.
Что приоткрылось сердцу, слуху, глазам, уму,
Весело или грустно было тогда ему?
Нам ничего не известно, где он и как он там.
Очень нам интересно. Боже, как страшно нам.
* * *
Командиру Красной армии давали выходной,
Старались подгадать, чтобы день выпал тёплый и солнечный.
Так и говорили: Приказываю отдыхать!
«Есть отдыхать!» – отвечал молодой командир и шёл в парк знакомиться с девушкой.
«Есть отдыхать!» – отвечал командир чуть постарше
И шёл с беременной женой в парк.
«Есть отдыхать!» – отвечал совсем взрослый командир и вёл жену и детей в парк
Кататься на каруселях, покупать эскимо, пить газировку, лежать на траве.
Потому что мало командиру боевой и политической подготовки,
Не выиграть войну на одной ненависти к врагу.
Вот этот солнечный майский день – все, что есть у тебя, и что было.
* * *
Знал одну семью, там все были по-своему несчастны:
Папа и мама, бабушка и два дедушки,
Две незамужние и три разведенные тети,
Пять девочек и три мальчика папины, мамины, тетины.
Две собаки и старая кошка.
Всегда кто-то болел, кто-то плакал,
Мяукал, попрекал другого,
Нетерпеливо дёргал за ручку двери в туалет.
Но только к ним каждый год приходил Дед Мороз с подарками.
Медведев пил однажды с ними чай,
Путин звонил пару раз по телефону, спрашивал: «Как жизнь?»
Соседи завидовали.
* * *
Немного жаль, что жизнь проходит.
Недели, месяцы, года.
Но самый лучший день, когда –
В нем ничего не происходит.
Пусть дождь идёт и в дом заходит,
Пусть сердце размывает грусть.
Пусть дом мой пуст, но только пусть,
Пусть ничего не происходит.
* * *
На детских утренниках нас наряжали
В костюмы индейцев навахо.
Мы танцевали и пели,
Читали стихи о красоте родной земли
На языке индейцев навахо.
Мы никогда не видели живого индейца в национальном костюме.
Несколько теней подметали двор,
Одна молчаливая индианка мыла полы
И включала школьный звонок.
Мы учили язык навахо до восьмого класса.
Мы помнили, что когда-то пришли в их земли.
Наши родители морили навахо голодом,
Расстреливали, уничтожали на каторжных работах.
Мы никому не причинили зла, мы были дети!
Да и некому было уже причинять зло.
Когда мы выросли, один из нас сказал:
Я – навахо! А потом другой и третий.
Мы разделились и началась между нами война.
Однажды навахо победили
И велели побеждённым забыть язык отцов,
Потому что это язык захватчиков и убийц.
Но это наши отцы!
Все, кто хотели жить, стали навахо,
Остальных убили, перерезав горло
По древнему индейскому обычаю
Горбатым ножом с рукоятью из оленьего рога.
* * *
Человек живет, как скот,
А умрет и станет милым,
Нужным и незаменимым,
Назовут им пароход.
Так и этот страшный год,
Пусть он был говном унылым,
Для кого-то станет милым,
Кто его переживёт.
* * *
Первое января – у торговцев плиткой, паркетом
И кухнями под заказ вынужденный выходной.
Сумасшедшие покупатели появятся только второго января.
Первое января торговцы проведут с семьями.
Самый длинный день в году.
Поговорят обо всем, посидят за обильным столом,
Погуляют по парку, сходят в театр или в кино,
А день все не кончается.
Нужно много и честно трудиться,
Чтобы заслужить такой счастливый день.
* * *
Всех и каждого хоть раз
Бьют часы двенадцать раз.
А падонки бьют тринадцать.
А четырнадцать никто,
Потому что это слишком.
Жить и так уж нелегко.
* * *
Двадцатый век был веком злоключений –
Погибли все, почти без исключений.
О тех немногих, выживших почти,
В журналах старых почитай, почти.
Их жизнь была немало тяжелее,
Хотя порой немало веселее, –
Воспоминать, судить и просвещать,
Да милые могилы навещать.
О муках прошлого им не дали забыть,
Знать, для того и отпускали жить.
Сын спросит у отца. Дождется сын ответа:
Проходят времена, вот-вот пройдет и это,
Для горя нового очищены сердца,
Не бойся ничего, останься до конца!
И все-таки мне жаль слезы смешной, пролитой
Однажды вечером за книжкою раскрытой.
(1998)
* * *
Где они взяли розовый халат?
Где они достали розовый халат
Из 1975 года в 2015 году?
Прямо вижу объявление на Авито:
“Куплю розовый халат из 1975 года,
Да, да, тот самый, что носила ваша мама.
Дорого. Неприлично дорого
Куплю розовый халат!”
Режиссер отказывается снимать
Без розового халата.
Сценарист грозится изорвать сценарий.
Актриса объявила голодовку.
Розовый стеганный халат –
Центральное цветовое пятно,
Маркер исторической достоверности
Жизненной многосерийной кинодрамы
“И все-таки я люблю”.
Мама, я знаю, это тот халат,
Ты так его берегла. Внизу правой полы
Должен быть след от моей сигареты.
Не успеваю разглядеть.
* * *
Говорят, кровь героя различают на вкус.
Говорят, она горит, как спирт.
Кровь героя закипает в жилах от ярости.
Попадая в глаза врагу, ослепляет.
Кровь героя быстро бежит,
Сращивая раздробленные кости,
Раны героя заживают мгновенно.
Формула крови героя – свящённая тайна.
С кровью труса все более-менее понятно.
Рядовой гематолог прочтет в крови нестроение
С лейкоцитами, тромбоцитами, сахаром, железом.
Кровь труса густеет в страхе,
ноги становятся ватными,
Перехватывает дыхание.
Во всем виновата кровь, в душе он храбрец.
Раны труса гниют и болезненно заживают.
Тело страшится проникновения металла.
Трус бежит и кричит против собственной воли, это кричит его кровь.
Кровь – самое сильное в человеке, самое древнее, кровь почти бессмертна.
Передаётся от прадеда к деду, от деда к отцу, от отца к сыну.
* * *
Поздние дети, ни за что на свете
Не ходите, дети, с родителями гулять.
Маме пятьдесят, папе шестьдесят,
Их скорее надо уложить в кровать.
Выйдешь на прогулку, пройдешь по переулку,
В дом родительский зайдешь опять:
Маме шестьдесят, папе семьдесят,
Слава богу, крепко спят.
* * *
Ты помнишь, Алёша, как мы уснули в одной стране и проснулись в другой?
И много лет не могли привыкнуть, продолжали думать, что спим,
Что нам снится дурной сон.
А потом мы приноровились и пообвыклись, и даже преуспели немного в новой жизни.
Мы утешали себя мыслью, что многие уснули в одной стране и не проснулись на следующее утро и спустя месяц и даже год не проснулись.
Тридцать лет заживали, подгнивая, разрубленные части советской когда-то страны.
Под наркозом свободы казались себе обрубки независимыми государствами.
Но вот тридцать скоро лет спустя мы привычно заснули в одной стране и проснулись в карантине.
Мы помещены в палату на предоперационную подготовку, Алёша,
Мы это уже проходили с тобой когда-то.
Кровоточащие обрубки будут подгнивать и фантомно тянуться срастись по Уралу или Байкалу, по Енисею и Лене.
Однажды тебе или мне откажут в визе в Екатеринбург.
Но что мы там забыли, Алёша?
Да и будет нам хорошо уже за восемьдесят.
На кладбище нас отвезут и родным не скажут куда,
Потому что карантин,
Потому что нельзя, Алёша.
Карантин – сильная вещь, скажу тебе, не таясь.
Ловко придумали, черти.
(апрель 2020)
* * *
Представь, твой кот – тоже человек и пёс твой – человек.
Они дурачили тебя многие годы, притворялись котом и псом.
Ты совершено не нужен им.
Сами приготовят обед,
Откроют шебу и чаппи, сходят на прогулку, приберутся за собой.
Домой можешь не возвращаться, а лучше – ищи себе новый дом.
* * *
Ты помнишь, Алёша, как у нас закончились иллюзии?
Человек может обходиться бесконечно без денег и без крыши над головой,
Может продержаться долго без еды, будет мучительно умирать от жажды,
Но без иллюзий человек не может прожить ни дня.
Только иллюзии дают силы жить и надеяться,
Добывать хлеб, верить обещаниям, прощать предательство.
Но где взять иллюзии, Алёша?
Настоящие, не просроченные,
Не чьи-то чужие иллюзии с проступившей солью разочарования.
Обычно иллюзии достаются человеку даром, но мир меняется,
Даром было вчера, больше ничего не будет даром, Алёша!
За иллюзии придётся заплатить кровью, страхом и сомнениями,
Потому что иллюзии – последняя безусловная ценность на земле,
Основа взаимопонимания и хрупкого мира на планете людей.
Держись, Алёша, мы что-нибудь придумаем.
* * *
О времена, достойные молчанья,
Где я бывал жестокий и печальный.
Ни в песне спеть, ни в камне изваять,
Но вечность перед вами простоять.
Во временах, когда весь труд – воровно
Таить своей материи лоскут.
Где снег идет и мертвую ворону
В последний путь мальчишки волокут.
(1988)
* * *
Ты помнишь, Алёша, как мы предали Иисуса Христа?
Нам так и сказали: «это же предательство Иисуса Христа!»,
Когда мы остереглись тащиться через весь город на общественном транспорте в пандемию,
Чтобы приобщиться святых тайн.
Не место маловерам у свящённой чащи, Алёша!
Жены-мироносицы не сомкнули глаз и нашили за ночь марлевых медицинских масок.
Каждому входящему в храм выдавали защитную маску и на руки лили антисептик!
После маски собрали и в братскую сложили выварку с кипятком.
Не было случая такого, Алёша, чтобы хоть один кто заразился,
Молясь в храме, ибо на высшем уровне санитарные нормы соблюдаются в церкви от начала времён.
Мы же с тобою отныне предатели Иисуса Христа,
Как справедливо назвал нас честный священник, наш с тобой однокурсник по Литинституту.
* * *
Девочек редко останавливают проверить на наркотики,
Когда они идут по улице и улыбаются милой, но дурацкой улыбкой нипочему.
Не проверяют, потому что бесполезно, знают: у них свои.
Иногда девочку может шатнуть от внезапной иглы
В сердце или в висок, под коленку.
И вот она уже улыбается, не стесняясь, как дура.
А вокруг люди, люди суровые и злые,
Часто обдолбанные или в ломке.
Их останавливают и волокут в перевозку,
А девочки проходят мимо, не замечая, улыбаясь никому.
Виталий Пуханов
Родился в 1966 году в Киеве, УССР. Служил в Советской армии. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького (1993). С 1994 года работал завотделом поэзии в журнале «Новая Юность». 1998 — 2003 редактор отдела прозы журнала «Октябрь». 2003 — 2017 ответственный секретарь Независимой литературной премии «Дебют». С 2018 года по 2023 директор АНО «Поэзия» (премия «Поэзия», преемница премии «Поэт»). Автор книг «Деревянный сад» (1995), «Плоды смоковницы» (2003), «Школа милосердия» (2014). «Один мальчик» (2020), «Одна девочка» (2020), «К Алёше» (2020), «Приключения мамы» (2021), «Адалиада» (2021). Лауреат премии им Мандельштама (1991), журнала «Новый мир» (2011), премии Anthologia (2014), «Московский счёт» (2015). Шорт-листы Премии Андрея Белого (2014) за книгу «Школа милосердия», (2020) за книгу «К Алёше», (2021) за книгу «Приключения мамы». Основатель проекта «Новая карта русской литературы». Эксперт молодежной премии «Лицей». Живёт в Москве.