115 Views
Волны
Санжар Берикбаев любил ловить волны — зайдёт по пояс в Волгу, руки расставит и ждёт проходящего катера. Иногда вместе с волнами он ловил в объятия и случайно проплывающих рядом женщин, что приводило в восторг и женщин, и Санжара. Будучи по натуре перфекционистом, он хотел добиться идеального результата и до изнеможения тренировался. Постепенно волны и женщины ловились всё лучше и лучше.
Вскоре кроме волжских, Санжар начал ловить радиоволны, а иногда даже телесигнал. И ладно бы что нормальное попадалось, а то всё одна сплошная оппозиция — «Дождь», «Радио Свобода», «Эхо Москвы». И не мудрено — дед Тагай тоже по юности знал «Голос Америки» не понаслышке, а по настройке. Вот только, в отличие от деда, Санжар не мог взять в толк, на хрена ему запрещённое радио, и вместо пользы получалось одно сплошное мучение.
А надо сказать, что непредумышленная ловля радиоволн — это целая проблема. От постоянной ионизации воздуха в организме человека скапливается статическое электричество. Бедняга Санжар так задолбался с этим жить, что только и делал, что хватался за что-нибудь металлическое, чтобы заряд спустить. Поначалу для разрядки этого хватало, но радиоволны ловились всё лучше и лучше, и теперь на Санжара реагировали любые акустические системы — портативные колонки, динамики в транспорте и вообще всё, что угодно. Теперь, планируя передвижения по городу, Санжар был вынужден объезжать стороной не только Телецентр, но и обычные вышки 4G.
Кроме этого, удару подверглась и психика в целом: от постоянно бубнящих политических ток-шоу подсознание Санжара было переполнено подавленной пропагандой, контрпропагандой и даже контр-контрпропагандой. По совету районного психиатра Санжар сделал себе шапочку из фольги, но экранирование не помогло.
Зато Санжара дико полюбили женщины-либералки — секс с ним буквально высекал искры. Патриотки, наоборот, побаивались Санжара, говорили, что он слишком горячий в постели. Также Санжара стали преследовать мужчины с какими-то совсем уже мутными целями. Он решил, что, наверное, эти непонятные люди — просто энергетические вампиры, и в сложившейся ситуации от них больше пользы, чем вреда. Иногда Санжару было так паршиво, что ему было уже всё равно, кто отсосёт у него лишнюю энергию — женщина или мужчина — лишь бы только не фонили своими личными проблемами.
Рано или поздно голосом запрещённых радиоволн должны были заговорить мобильники окружающих людей — Санжар понимал это, потому что не мог пользоваться мобильником уже давно. Чтобы подготовиться к этому, он устроился работать на кладбище, но оказалось, что и там довольно людно. Санжар стал таскать с собой моток проволоки, примотанный к металлической кладбищенской ограде, от переизбытка энергии его безостановочно трясло.
Эта история должна была закончиться как-то очень чудовищно, но Санжару внезапно помогла блокировка Facebook. Конечно, Роскомнадзор не планировал спасать Санжара — он вообще не знал о его существовании, просто это было случайное последствие произведённых технических мер. Самое главное, что теперь Санжар снова счастлив, ловит в Волге волны и женщин, вот только включать VPN рядом с ним всё-таки лучше не надо, а то хрен его знает, как поведёт себя электрический заряд в волжской воде.
Ира (супер-трагедия)
Рядом с улицей Мира,
Где весна круглый год,
Супердевочка Ира
Беззаботно живёт.
Все живёт и не знает
Ни о ком ничего,
Супертомно мечтает,
Глядя в суперокно.
Супермальчики Лёва
И Ренат Самоед
Предложили ей клёво
Провести уик-энд.
Но ответила Ира
Супермрачно на то:
«Не покину квартиру
Никогда ни за что!
Непонятно, что скажет,
Ничего не тая,
Суперпапа, а также
Супермама моя!»
Супермальчики Лёва
И Ренат Самоед
С неожиданной злобой
Посмотрели в ответ,
Суперпроводом медным
Обмотали везде,
Склеив «Супер Моментом»
Суперленту в косе.
И с тех пор супер-Ира
Супертихо живёт,
В своей суперквартире
Что-то тихо поёт,
То кричит, то смеётся,
То не слышит совсем,
То, что кто-то скребётся
В глубине суперстен.
Супер-Ира скучает,
Глядя в суперокно,
И все так же не знает
Ни о ком ничего.
Иван и Данила
Иван и Данила отсидели срок, на зоне стали наркоманами. И вот попали они как-то в Инзу — такое унылое место, где ничего нет, кроме железнодорожной станции. Подстерегли они маневровый локомотив ТЭМ2, вытолкали из кабины машиниста. Тот упал на битый кирпич под кустом малины, ушибся и затих.
Сидят Иван и Данила в кабине, как управлять локомотивом, не знают. Решил Иван о жизни рассказать своей.
— Я ведь из Обшаровки, где всегда светит солнце и растут грибы. И деревья там огромные. Отец пил, дед пил, один я остался при бабах. Мог ударом кулака доску переломить пополам. Так и выжил, так и научился всему. А по Волге в то время корабли плавали. Ну и смотришь на эти корабли, а они сами собой в небо уходят, прямо за тракторами. Вот я и решил в город ехать.
Данила молчал в ответ и только висок всё массировал.
— В городе я быстро на правильную дорогу попал. То есть, сначала на неправильную, но потом-то всё равно на правильную. И вот сидим мы с мужиками на остановке у Завода Тарасова, балакаем, а люди проходят мимо и уважают нас, потому что мы на правильной дороге, не то что бичи какие-нибудь. Каждый вечер угощение, шаурма и водка. Ну и бабы иногда, но это редко, потому что бабы всё больше по неправильным дорогам ходили.
Данила прекратил массировать висок, а молчать — не прекратил.
— Как-то, помню, жена у меня завелась. Свадьбу я не помню, а детей помню, точно были. Только недолго и давно, может, лет пятнадцать назад. Сейчас они как в дымке все. Мне сказали, что это часто с людьми бывает — жена и дети, ну я и не волновался особо. Главное же — не волноваться, правда? А как в тюрьму попал, не помню. Наверное, менты меня взяли, пока я что-то делал, но что именно делал — не помню. Но на неправильную дорогу точно не ходил, я же баба и не бич какой-нибудь. Может, кто-то сдал меня ментам, теперь уже не узнаешь.
Данила молчать не перестал, только ещё и замер.
— В тюрьме ни водки, ни шаурмы, ни баб не давали, а всё остальное как-то не хотелось запоминать, так что тюрьму я тоже не особо помню. Вот щель в стене помню, я всё её пальцем трогал, и мне было интересно: а щель от этого расширится или — так? Потом про щель я забыл, а сейчас вот вспомнил. Но вообще я вот думаю: а надо ли что-то вообще помнить? Может, оно не нужно на самом деле?
Замолчал Иван, задумался. Данила сидел всё это время без движения, глазами мёртвыми на рельсы уставился. Понял тогда Иван, что ему тоже пора умирать, вытянулся и околел. Один машинист в живых остался — встал с земли, да пошёл врача с ментами искать.
Мёртвые души
Одна генеральская вдова как-то взяла, да померла. К смерти Анна Ивановна подготовилась как следует: повесила над изголовьем советский флаг, надела все ордена — чай, не зря 95-летняя жизнь прошла, вся была озарена успехами в соцстроительстве да в соцбыту, не то, что у многих. Вот только с родственниками старушке не повезло: мрачные, необщительные, совершенно не советские по своему духу, да и к тому же жадные, как ё-моё. Так что денег на похороны эти ханыги пожалели и купили самый дешёвый гроб, да ещё вместо шести гвоздей забили в крышку всего два — не сбежит же покойница, в самом деле. А это очень плохая примета была, просто они не знали. Обиделась старушка на такое отношение. Дождалась, пока похороны закончатся, приоткрыла крышку гроба, да и выкопалась из могилы. Спросила Анна Ивановна у прохожих, куда занесла её судьба — оказалось, на Рубёжное кладбище. Не по статусу показалось ей это место, обиделась она ещё пуще прежнего и решила возвращаться к себе в генеральский дом на площади Куйбышева.
Вышла старушка за ворота — а там тридцать шестой автобус стоит на остановке в сторону Кряжа. За проезд у неё не взяли — может, сразу за пенсионерку приняли, а может мёртвого вида испугались. Думает Анна Ивановна: «Эх, жаль, квартиру-то родственники, наверное, уже поделили или продали, идти больше некуда. Надо придумать, что делать!». Тут как раз автобус доехал до Хлебной площади, где у него конечная была. Зашла старушка в знакомый корпус гериатрической больницы, села на скамеечку в приёмной — никто на неё внимания не обратил.
К вечеру придумала Анна Ивановна дерзкий план действий. «А ведь сейчас наша страна с уверенностью и оптимизмом движется вперёд к светлому прошлому? Значит, я должна стать главным политконсультантом по Советскому Союзу! Буду направлять молодёжь к заслуженной, почётной смерти, такой же, как у меня! В конце концов, не зря же я полвека профессионально занималась партийной работой!» — так решила она.
А в это время одному федеральному вице-премьеру как раз поручили создать взамен дурацкой разложившейся КПРФ мощную и влиятельную КПСС — причём, как с пожизненным, так и посмертным членством, чтобы можно было давить массой и авторитетом, ну и, как следствие, выигрывать любые выборы. Генеральным секретарём ЦК КПСС выбрали, конечно, самого авторитетного советского мертвеца — Георгия Константиновича Жукова. Анна Ивановна с военными ладить умела, тотчас подключилась к работе, стала ездить по кладбищам и собирать с покойников доверенности на голосование — мёртвые души покупать, короче. Получалось у неё это ловко — благо, бывших и действующих кладбищ в России навалом, и в каждом есть свои партийные и комсомольские ячейки. Вот так и открылась перед Анной Ивановной волнующая карьерная перспектива на тысячелетия вперёд: ведь если где-то в России кладбища ещё нет и никогда раньше не было, значит, это место приберегается для будущих кладбищ.
В итоге перестаралась старушка с партийным строительством, собрала слишком много доверенностей, несколько миллионов. Испугался вице-премьер, что мёртвые подомнут под себя живых, и закрыл КПСС от греха подальше. Впрочем, генеральская вдова своего не упустила — приобрела себе четырёхкомнатную квартирку улучшенной планировки в Москве, на Мытищинском военном мемориале. Лежит Анна Ивановна там себе в комфорте и достатке, по новой замуж собирается, ну а чтоб точно не упустить суженого, как увидит похороны, так сразу с советским флагом и орденами к воротам выходит, гимн СССР поёт и зовёт воинов-освободителей разделить с ней, так сказать, ложе. Но поскольку все потенциальные кандидаты прибывают из зоны боевых действий по частям, ни одного достойного среди них пока не нашлось.
Доверенности старушка, конечно сохранила — мало ли, кому ещё потребуется политическое влияние. Сначала она просто ждала предложений, потом через подставных лиц стала распространять объявления на Авито. В общем, как-то в феврале с Анной Ивановной на контакт вышло ни много, ни мало, а само Министерство обороны. И, знаете, судя по всему, сотрудничество у них наладилось надолго — по крайней мере, пока ей никто оставшиеся гвозди в крышку гроба не вобьёт.
Вы уж, уважаемые родственники, поторопитесь с этим как-нибудь, пожалуйста.
Святая Русь
Один мальчик как-то вечером скучал на детской площадке — той, что на Советской Армии, рядом с бывшим Плановым институтом. Подошёл к мальчику бес и тихо-тихо так в ухо прошептал:
— А слабо на качельке раскачаться сильно-сильно?
— Не вопрос, — сказал мальчик и раскачался так сильно, как только мог.
— А слабо солнышко сделать?
— Не слабо, — ответил мальчик и поднажал ещё, но качели оказались с перекладинкой наверху. Вылетел мальчик с качели, упал и сломал себе шею.
А рядом, оказывается, всё это время оперативник стоял и на видео снимал, чем дело закончится. Арестовал он беса за отсутствие диплома о высшем педагогическом образовании и доведение до самоубийства по неосторожности. Привёл он его в КПЗ, а в это время там уже ангел сидел. Удивился бес, с чего это ангелов начали в камеру отправлять. Рассказал ему ангел свою историю:
— Работал я, короче, ангелом-хранителем у бабы Тоси с улицы Антонова-Овсеенко. Решила баба Тося слетать в Питер к сестре, ну и я с ней, конечно, полетел. Зашли мы в самолёт, и, представляешь, прямо в Курумоче сняли меня с рейса за наличие индивидуальных средств полёта, поскольку крылья — это конфликт интересов и нарушение антикоррупционного законодательства. Осталась баба Тося одна — ну и умерла прямо при взлёте. Тогда вкатили мне ещё убийство по неосторожности и привезли сюда. Видать, теперь долго на свободу не выйду. Сам подумай, я хоть и вечно живу, но вот запрут меня на двадцать лет — и чего? Кого я в тюрьме хранить буду? И от чего? Сам знаешь, там даже ангел-хранитель никому уже не поможет!
— Нет, — говорит бес, — они хоть и хитрые черти, но я хитрее. Дьяволом клянусь, выберемся мы с тобой отсюда!
Написали тогда ангел и бес совместное заявление с цитатами из Святого Писания, что проходят они не по юрисдикции Советского районного суда города Самара, а по Божьему суду, а значит надо их выпустить на свободу и препоручить Воле Божьей. Прочёл прокурор их заявление и вкатил дополнительно ещё по двушечке за оскорбление чувств верующих.
В общем, говорят, так и сидят ангел и бес на одной и той же зоне в Карелии, где-то под Сегежей.
А всё почему? Потому что не зря страну нашу называют Святая Русь — ведь только у нас повсеместно можно встретить столько ангелов, бесов и святых!
Страшные истории
Один не вполне живой человек подружился с другим, не вполне мёртвым. Первого звали Игнат, был он неупокоившимся мертвецом. Второго звали Пётр. Он ещё не умер, но целеустремленно к этому приближался с помощью водки и наркоты.
Каждый день Игнат и Пётр садились на лавочке в парке Щорса и рассказывали друг другу страшные истории. Игнат, в общем-то, когда-то и был похоронен здесь, на Всехсвятском кладбище, пока на этом месте парк не построили. Больше всего он любил рассказывать про свою молодость, а память у него была ой какая хорошая.
— Сейчас уже столько троцкистов и бухаринцев не встретишь, а раньше любой прохожий мог им оказаться. Почти все люди в СССР были троцкистами и бухаринцами! Даже в Сибири и на Дальнем востоке нет да нет, а готовилось какое-нибудь очередное покушение на товарища Сталина — вдруг он приедет в какой-нибудь Биробиджан, а там уже будут к этому все готовы, накинутся и застрелят его своими бомбами. В Свердловске был один учитель-троцкист, придумавший специальную подрывную гирлянду, чтобы на новогодней ёлке спалить всех пионеров и октябрят. В Ленинграде был один моряк-троцкист, который хотел весь Советский союз в море утопить, целыми днями чертежи разрабатывал. Даже у нас, в Куйбышеве, в одном учреждении работал водитель-троцкист, который специально всюду опаздывал, и ещё у него постоянно ломалась машина. Постоянно попадались троцкисты-военные, которые выдавали советские секреты белофиннам, белополякам, белонемцам и даже белоамериканцам! А сколько было евреев-врачей, которые врождённые троцкисты, ну это все знают! Вредители водились везде, даже среди дворников и почтальонов работали сплошные вредители — чтобы их никто ни в чём не заподозрил. А бояться было чего! С раскрытыми предателями разговор был короткий — суд и расстрел. И там уже не важно, это твои мама, папа, дети или какие-то посторонние люди, потому что каждый в душе немного предатель! А советское общество всегда сурово наказывало предателей!
— А умер-то ты как, Игнат? Тоже троцкисты всё?
— Да нет, напился я как-то и в подвал упал, шею сломал. Знаешь, как больно было!
— Да, ужасная смерть! У нас тоже так бывает, что люди, например, в окна падают и шею ломают. Иногда сами, иногда не сами. А иногда от передоза умирают. Всё бывает.
— А их точно не троцкисты убивают?
— Нет, когда товарищ Сталин умер, троцкисты и предатели тоже сразу закончились. А сейчас снова откуда-то браться стали, изо всех дыр России угрожают. Может, это потому что люди во всём мире опять стали уважать Сталина и Россию — хрен их поймёшь, жизнь вообще штука сложная. Телевизор посмотришь — там бандеровцы детей пытают в подвалах, поклоняются Сатане со знаком доллара, расстреливают и своих, и чужих. Видимо, это тоже троцкисты, перебравшиеся на Запад, ну и сами ставшие как американцы. Так что сейчас важно победить США в Украине, потому что это ближе и проще, чем сражаться с Украиной в США. А когда победим — никаких троцкистов и бандеровцев больше никогда не будет, и на всей планете настанет мир и Россия. А ещё если всех предателей наказать справедливым судом, то и перенаселения больше никогда не будет. И экология будет лучше, прямо как в расселённом доме под снос. Прикинь, весь мир как огромная коммуналка, и все комнаты — наши! Разве не заебись?
— Да вообще огонь, надо брать, — ответил Игнат.
Пётр закурил сигарету и закашлялся.
— Проклятое здоровье! И куда только девается!
— Это потому что Сталина нет, — ответил Игнат, — вот при Сталине люди жили попроще и были поэтому поздоровее. Ну, кто не был предателем. Ну, то есть, никто.
Они немного помолчали.
— Ладно, — сказал Пётр, — за жизнь мы, вроде, поговорили, теперь самое время для страшных историй.
— Хорошо, — ответил Игнат и весь вечер пересказывал японские манги о монстрах, которые ему давала почитать покойная молодёжь.
Несчастный человек на улице Венцека
Один глубоко несчастный человек десяти лет шёл вниз по улице Венцека. Вообще-то он ходил по улице Венцека несколько раз в день: домой, из дома, в школу, из школы, а иногда — на Троицкий рынок или в магазин. Человек шёл по улице Венцека не один: в пути его сопровождал Внутренний Голос, но поскольку всё было и так понятно, то оба, в основном, молчали.
…и эти выбоины на потемневшем красном кирпиче, и светло-серые обрывки объявлений на шершавых стенах, и грустные глаза молодой женщины в окне напротив, и хриплый лязг ржавого трамвая, ползущего по блестящим на осеннем солнце рельсам, и арматурный крюк, торчащий из стены куда-то вверх, и деревянные мостки поверх разбитого асфальта, где немолодые рабочие откапывают такую же старую трубу, и застенчивая молчаливая собака с торчащими чёрными сосками, и деформированная временем геометрия арочного свода, и старая чугунная решётка, из-за которой пробиваются наружу упрямые одуванчики, и мемориальная доска, благодаря которой с детства знаешь, что улица Венцека — она не просто в честь венца, а в честь венца мученичества…
— Давай всё-таки поедем, — подал голос Внутренний Голос, — тебе уже десять лет, а ты по-прежнему глубоко несчастный человек. Твоя мама здесь жила с рождения, и она тоже глубоко несчастна, как и ты. И отец тоже. Ну а бабушка не просто глубоко несчастный человек, она ещё и умрёт скоро. Давай поедем. Незачем тут оставаться.
…и неизбежные каркающие вороны, которые часто снятся по ночам, и тёмно-серые облака, от которых ждёшь дождя, и нетерпеливые прохожие, спешащие к автобусным остановкам на площади Революции, и сама эта площадь, где волей-неволей начинаешь слоняться по кругу, потому что, как ни ходи, никто не обратит на тебя внимания, никто не поймёт, как ты несчастен, и что ты думаешь много лет только об этом…
— Ещё не поздно начать заново, — убеждал Внутренний Голос, — ведь всё дело только в улице Венцека. Перестань за неё цепляться, подними голову, посмотри, как удивителен мир вокруг.
…и эти клочки старой бумаги, которые гоняет ветер, и пожилая крыса, опасливо бегущая через толпу визжащих школьниц, и канализационные люки, и гниющие вдоль обочин тоскливые листья тополей, и равнодушные звуки проезжающих машин, и пронизывающий до костей ветер, который здесь так редко меняет своё направление, и это глубокое вечное небо над свисающими со столбов проводами, и ещё один трамвай, немного отклонившийся от расписания, и догоняющий его старик с полиэтиленовым пакетом в руках…
— Хорошо, поехали, — согласился несчастный человек и исчез навсегда, чтобы стать совсем-совсем другим.
А улица Венцека, наоборот, осталась, какой была.
Дядя Лёша
Дядя Лёша — фольклорный персонаж, которого все видели в электричке и метро, он ещё и рассказы пишет. Безалаберный русский бродяга, кое-как шкандыбающий по колдобинам и курмышам от Кинеля до Ивделя. В данный момент работает младшим помощником старшего кабелеукладчика в старинном особняке в центре Москвы, получая зарплату от Министерства культуры. Автор двух неизданных книг — «Похвистнево» и его продолжения «Челябинск-200». В данный момент занят созданием третьей книги, действие которой происходит в Сибири.