29 Views
Кантонский рецепт
Разделывая курицу к обеду,
увидела, что правое крыло
заметно меньше левого.
Почему-то всплыло в памяти выражение
“сухая рука”.
Это что-то из старинной литературы:
у него была сухая рука,
дети боялись его, и когда он шёл по улице,
бросали вслед камушки и ветки.
Но недоразвитое крыло у курицы…
я хочу сказать, что там у них тех крыльев?
Была бы это нога, она бы ходила вразвалку,
как какая-то утка,
ей бы так и кричали вслед “Эй ты, утка!”
злобные товарки, другие курицы.
Вряд ли они там в курсе,
что всех их ждёт одно и то же
вне зависимости от походки
и размера ненужных крыльев.
Но кстати, бабушка говорила,
что как раз таки утки – страшно умные.
Если одна увидит случайно,
как ты режешь другую –
нипочем потом не даётся в руки,
прячется, удирает и вопит на утином
что-то вроде:
не надо, не надо, не надо.
Тут напрашивается итог,
мол, вот так я и стала вегетарианкой.
Но увы: порубила птицу на части,
приготовила в остром соусе,
замечательно получилось.
Мы всю жизнь кого-то едим,
чтобы выжить, но чаще для удовольствия.
Если этот кто-то хотя бы не твоего вида,
ты, считай, уже молодец.
Мой режим такой: стараюсь не есть своих.
Это, кстати, не так-то просто.
Не у всех получается, как мы видим.
Утешает только, что всех ждёт одно и то же,
вне зависимости от походки,
от размера,
стоимости
и мнимой защищённости,
курятника.
октябрь 2024
Ол инклюзив
Я говорю упорно, раз за разом,
что как-то затянулась турпоездка.
Всё включено: сверхдлинные маршруты,
трёхлетний отпуск, родина-детокс.
Так однорукий хвалится протезом,
мол, это даже лучшая оснастка,
могу её использовать как биту,
не мёрзнет, не стареет – чистый люкс.
Так дремлющий в углу у турникета,
под смальтовой колхозницей на своде,
бубнит: да я гулял, решил – прилягу,
имеет право человек прилечь?
Так думает пропавший: это круто,
не заплутал – считай, тайги не видел,
да вон уже и крики за оврагом,
и я почти уверен – это речь.
И кажется, моя родная речь.
январь 2025
Быль
О, как же мы были счастливы в те недели,
когда, наконец-то, весь мир
захватили пришельцы.
Весь — то есть всех, понимаете?
Младенцы и генералы,
агрессоры, осажденные, пленные и скитальцы,
правительства и приходы,
все оказались равны:
побеждены,
без единого, кстати, выстрела.
В разгар этой нашей тупой последней войны.
Такая концовка зрела,
и вот, наконец-то, вызрела.
Они появились утром, отряды юных муш-хушу,
возникли из врат, где-то в недрах
закрытого Пергамона.
И всё: через две недели правили всею сушей.
Еще через пару дней — царили на океанах.
Муш-хушу безумно опасен,
он убивает взглядом,
проходит сквозь стены, читает мысли,
но дело даже не в этом.
Он трахается как бог: никто, оказавшись рядом,
не смог пред ним устоять
и не предаться разврату.
Муш-хушу покрыт чешуёй неземного цвета,
глаза — два рассвета, язык, чудесные уши.
Мы думали, наш тиран
кончает только от пыток.
Ан нет, оказалось, он ждал своего муш-хушу.
Пыхтит где-то в недрах дворца,
не бегает дальше душа.
Мы думали, что мы моно-, поли-, гетеро-, би-.
Вот родина, думали мы,
вот наше смертное тело.
Но после прихода муш-хушу не стало границ любви.
И в целом границ не стало.
Но скоро им, что логично, всё надоело.
Ушли в свою синюю арку, как по сигналу.
Мой тоже ушёл, всех следов — чешуя,
рассыпанная по полу,
да смятое одеяло.
Посудомойка
Хотела начать “Один мой друг…”,
но это родина моя любит, чтобы без имён,
потому что мало ли что.
(Например, я дружу с двумя экстремистами
и кучей людей в пограничном состоянии —
во всех смыслах этого выражения).
— А вы же не в розыске, и не что-то еще такое? —
осторожно спрашивает режиссёр,
собирающийся ставить мою пьесу.
— Насколько я знаю, нет, —
отвечаю, и ловлю себя на смущении,
будто признаюсь в чём-то стыдном.
Так вот, мой друг, Андрей Егоров,
как многие люди, часто думавшие о самоубийстве,
прекрасно шутил.
Например, говорил,
что любит петь песню “Кровопролитье”
из фильма “Д`Артаньян и три мушкетёра”,
но помнит из неё только одно слово.
Угадайте, какое.
Кстати, это любопытная песня.
Её чужим голосом, лихо
как бы поёт Лев Дуров, капитан мушкетёров,
у ворот дворца Потоцких,
в центре Львова, как бы Парижа.
Во дворе тренируются фехтовать его люди,
он поёт о том, что большинство из них
сгинет скоро, не в бою, так на дуэли.
И о том, что Париж залит кровью,
все его мостовые.
Кровопролитье.
Кровопролитье.
Ну так о чем это я.
Мы недавно сменили квартиру,
и пол в нашей новой кухне
отделан таким же камнем, что и местные тротуары:
всех оттенков топленого молока,
хрупким, пористым (нипочём не отмоешь пятна),
с раковинами моллюсков,
навсегда застрявших внутри.
И теперь все мы ходим дома
как бы по мостовой,
но слегка и по дну океана.
— Хорошо, мы даже уже на кухне,
но когда же появится посудомойка? —
осторожно спрашивает читатель,
столь пытливый, сколь и воображаемый.
— О, терпение, друг, она будет,
мы сейчас до неё дойдём.
Я, как и Де Тревиль из кино,
обожаю петь,
как и он, совсем не умею,
и поэтому чаще всего пою за мытьём посуды.
Допустим, вечер субботы, уже разбежались гости,
а ты стоишь, греешь руки,
превращаешь грязное в чистое,
и поёшь себе в полный голос,
прикрываясь шумом воды и бренчанием мисок.
Так, пока всё отмыл,
напел полтора альбома.
И тут наш герой (то есть я) понимает,
что не пел уже больше трёх лет.
И виновата в этом
посудомойка.
Вот так. Война, отсутствие радости,
тоска по дому, безденежье, стыд, тревога за близких
не справились. А машина смогла!
Великое изобретение,
герб феминизма, символ свободы от рабства,
залог семейного счастья —
разрушила мою вокально-кухонную карьеру.
Посудомойка.
Посудомойка.
Здесь проигрыш, люди в плащах поют
и то ли танцуют, то ли дерутся.
апрель 2025
Дана Сидерос
Дана Сидерос (настоящее имя - Мария Кустовская) — российская поэтесса, драматург и иллюстратор. С 2005 по 2011 год публиковала в интернете стихи под псевдонимом вымышленной болгарской поэтессы Дануты Сидерос, не раскрывая настоящего имени и не появляясь на публике. Автор стихотворных книг "Шутки кончились" (2011) и "Ученик дурака" (2014).