19 Views
* * *
В тех краях, глухих и смутных,
в тех долинах бродят сны…
Вдруг привиделось под утро:
за три года –
две войны.
Вот ещё, приснится тоже –
дичь, нелепость, ерунда!
Потому что быть
не может.
Потому что никогда.
Потому что чёрной болью
мы и так уже полны…
Потому что кто позволит,
чтоб три года – две войны,
чтобы жгло, горело, тлело,
чтобы рвалось и рвалось?
Это ж сон, такое дело,
морок, дым,
летучий гость –
из долин, из тёмной бездны
(смутный промельк, тяжкий груз),
вот проснусь, и он исчезнет,
вот сумею –
и проснусь!
А покуда светом ранним
по дороге в чистый рай…
И тебе приснилось?
Странно.
Хоть совсем не засыпай.
* * *
Наше чёрное время не кончится с нами…
М. Щербаков.
Ваше чёрное время не кончится с вами,
а застынет навек над погасшим окном,
над молчанием рек, над словами и снами
и над ними,
над теми, кто будет потом.
Никуда не уйдёт, не исчезнет, не канет,
не развеется в прах по пустым небесам,
не прольётся дождём, станет камнем,
и камень
так и будет висеть: глянут вверх – а он там,
будто чёрное солнце на синей странице,
чтоб не греть, не светить –
чтоб насквозь прожигать,
чтобы тем, кто потом, ни забыть, ни забыться,
чтоб строки не сложить, чтобы глаз не поднять.
* * *
По стенам, по стенам, по стенам,
в проулок, немного вперёд…
Мне б только успеть до сирены:
тропинка, потом поворот,
вдоль смутного парка ночного –
доплыть, добежать.
Донести
едва уцелевшее слово –
одно – в занемевшей горсти
по гулкой озябшей аллее,
по листьям, по чёрной воде,
по снегу (скорее, скорее!),
по здесь, по сейчас, по нигде!
Но крошечный лунный обмылок
скользит и срывается вниз,
и дышит мне кто-то в затылок,
и молит меня: обернись!
Знакомый до ужаса кто-то –
не помнить, не слышать бы век!
Но дальше! По зыбким пролётам,
по лестничным маршам наверх
и снова наверх, и сначала:
четверг, понедельник, среда.
А слово… А слово пропало.
Да кто ж его знает куда.
* * *
Ещё одна осень сгорела – и нет,
ещё одна тлеет зима.
Молчит неподвижный рассеянный свет,
молчит неподвижная тьма.
Смотри этот вечный немой сериал:
не можешь заплакать – завой,
не знаю, какой там назначат финал,
но он всё равно плохой.
Сезон за сезоном – ни края, ни дна
(и кто его видел, дно?),
ничья не ошибка, ничья не вина,
а просто немое кино:
про наших ненаших, чужих и своих,
про зимы, уставшие тлеть,
такое кино для немых и глухих,
когда не на жизнь, а на смерть.
Я трогаю тьму, раздвигаю рукой,
а там – ледяной простор,
и кто-то безумный и тоже глухой
кричит без конца: мотор!
И строчки проступят на лицах зеркал,
затверженных мной наизусть…
О, как я боюсь не увидеть финал,
о, как я увидеть боюсь.
* * *
Может, вправду была, может быть, показалось –
это быстрое «чик», это долгое «чив»,
это пятнышко, блик, эта синяя малость,
васильковая жаль, бирюзовый отлив.
Никакая ни жар, никакая ни птица –
так… пичужка, звонок, перелётная весть,
знак чего-то… чего? что ещё приключится?
ну зачем он сейчас? и тем более здесь?
Здесь сгорают сердца, и дымятся, и тлеют,
и подземный огонь в раскалённых печах
всё безумней и злей, и дышать всё труднее,
только ветер сухой, только пепел и прах.
Здесь сгорают слова: имена и причастья,
и обуглены сны…
Но поёт на разрыв,
синий птицын, малыш, о неведомом счастье.
Слышишь: звонкое «чик» и протяжное «чив»…
Сказ о Сашке Божьей Молнии
О чём шептал ему всю ночь великий бог Тенгри,
не знал никто, но Сашка встал в то утро до зари.
Он бубен взял и юрту взял и двинулся в поход,
он день идёт, и два идёт, и много дней идёт.
За ним – огней и огоньков мерцающий пунктир:
весь нижний мир и верхний мир, и весь срединный мир.
Вокруг – то крутень, то вея, то заметь, то туман,
он знает путь, он видит цель – он воин, он шаман.
Даны шаману два крыла: вот белое крыло,
вот птичье, чёрное. Теперь страшись, Большое Зло –
нечистый дух гнилых болот, верховный волколак,
ты ниоткуда, ты никто, и звать тебя никак!
Зима пройдёт, пройдёт весна, потом ещё чуть-чуть,
но Божья Молния к тебе придёт когда-нибудь,
ударит в бубен, закричит, закычет, запоёт –
и упадёшь, и пропадёшь на дне зловонных вод,
и захохочет вдалеке лесное божество…
А что шаман? Устал шаман, но это ничего,
ну задержался где-нибудь, ведь это ж сколько вёрст!
Вокруг тайга, большая ночь, свеченье зимних звёзд,
а он идёт, идёт, и с ним – сквозь снеговую взвесь –
срединный мир, и верхний мир, и все, какие есть.
*Божья молния – якутское имя шамана Александра Габышева.
Евгения Босина
Родилась в Киеве, окончила филфак Киевского госуниверситета по специальности «Русский язык и литература». В 1990 г. вместе с семьёй репатриировалась в Израиль. Живёт в г. Нагария, преподаёт русский язык. Стихи начала писать на Святой земле – вдруг и без видимых причин. Член Союза русскоязычных писателей Израиля, лауреат премии им. Д. Самойлова, автор пяти поэтических сборников «Снегопад в Галилее», «Там, где нас нет», «Путь в страну Гиперборею», «Зелёное солнце» и «Акупунктура». Печаталась во многих израильских и зарубежных изданиях. Победитель, лауреат и финалист различных международных литературных конкурсов.