6 Views
Когда я была маленькой
Когда я была маленькой,
я была сразу взросленькой,
сильно умненькой,
шибко грамотной,
нелюдимой,
книжной девочкой.
А теперь я большой ребёнок,
недоигравший в детстве.
Ребятишки зовут на ты,
тянут с собой на площадку.
Обидно, что сказочный домик
в себя никак не вмещает,
себя ощущаю Алисой,
глотнувшей волшебное зелье
не из того пузырька…
Кот Шрёдингера (Звонок в загробный мир)
Я назвал своего кота бог,
потому что у меня нет кота.
(из интернета)
Луна мяукнула.
Беру трубку-луну,
прикладываю к уху.
А надо бы к глазу.
Вижу — кот,
ни жив, ни мёртв.
«Сдохнуть можно в этой коробке»,-
говорит кот Шрёдингера и вылазит
через червоточину
в параллельную вселенную.
«Они думают, что меня можно убить,
а ведь у кота девять жизней!»
Сказал и пошёл на встречу с кошкой.
Они были квантово запутаны
и родили девятерых котят.
Чёрный кот и белая кошка
шли рядом, обнявшись хвостами.
Их тени слились в одну
бесконечную тень,
которая обогнула пространство
и вышла с другой стороны.
«Что там у тебя шуршит в коробке?» –
спросили Шрёдингера.
«Это мой искусственный интеллект –
генерирует котов,
но они лопаются,
как мыльные пузыри.
Додумался же я
посадить живого кота
в четырёхмерную коробку!
А он возьми и вылези сквозь стену».
Зашуршало и запестрело.
«Что это за демонстрация?»
«Это мы, противники
опытов над животными!»
«Здесь нет животных,
это компьютерная симуляция».
«Мы тоже — симуляция,
так что же, у нас нет свободы слова?»
«Сгиньте, виртуальные!» –
Сплюнул Шрёдингер и подумал:
«Надо переключиться на другую длину волны»
и … завис во временнОй петле.
Кошачий бог
усмехнулся в чеширские усы
и растаял от блаженства,
но не весь и не сразу.
А на небе осталась висеть
лунная улыбка,
как телефонная трубка.
Многоголосие
Изобретателю ясно –
на всяком гончарном изделии –
тарелке, горшке или вазе,
звуковые дорожки
видно под микроскопом.
Керамист производит
из поддатливой глины
чуткими к звукам руками
звонкие ёмкости, чаши.
Гончарный круг превращает
в студию звукозаписи
древнюю мастерскую.
Глина, подобно винилу,
улавливает колебания,
она трёхмерной пластинкой
медленно застывает.
Иголка звукоснимателя
может вернуть нам почивших
умолкнувшие голоса.
Тайные вздохи и песни,
цокот копыт и мычание,
звон колокольный, падение
капель на мостовую,
брызги рассыпанных слов…
Главное, не разбиться,
хотя без носика,
лишь бы
крутые бока сохранились.
Только ли на посуде?
А на кирпичных оградах,
и на дощатых кровлях,
и на бетонных сваях,
на металлических рельсах –
везде звуковые следы.
Впечатаны инструментом,
вместе с потом и кровью.
Просто для каждой фактуры
нужен особый сенсор –
воспроизвести саундтрек.
Особенно этим богаты
приклееные обои –
готовый плейлист. Пластами –
подкасты, аудиокниги,
история слой за слоем,
классический палимпсест.
В первоначальном виде,
на ещё не просохшей от клея
черновой газетной прокладке
слышна обсценная лексика
шабашников, трезвых не очень.
А выше одни междометия –
бурный восторг новосёлов.
На цветочных узорах,
которыми стены покрыты.
Поверх, словно беглые строки,
пение, детские крики,
звуки купанья младенца.
Ещё диалоги соседей,
стук каблуков в темпе вальса,
сирена и скрип тормозов,
будильник, стиральной машины
и мусоропровода скрежет.
Неологизмы и мемы.
Стены не глухи и немы.
Закрой глаза и услышишь –
пульсирует многоголосье,
вибрации тонкого мира.
Всплески на глади мембраны.
Что есть белый цвет,
как не место
встречи цветов всевозможных?
Что есть тишина,
как не время
соединения звуков,
что заглушают друг друга?
Времён и событий избыток,
что отрицают взаимно,
самим себе противоречат.
Абосолют полифонии,
лишь белый шум и не боле.
Послушай, как шепчут обои…
Пикассо
Искусство — это такая ложь,
которая позволяет говорить людям правду
Пабло Пикассо
Я лукавил, свою голубку
послал из ковчега на берег.
Чтобы она вернулась
с радугой, с миром, с цветком.
Нет голубиного берега
у океана земли.
Я убеждал и настаивал,
на том, что из века ХХ-го
можно выйти сухим,
можно остаться без пары,
как всякая тварь из ковчега,
сделав простой ход быком.
Я показывал, как из формы,
из непрерывной линии
можно извлечь некий куб,
возвести многократно в куб,
а затем возвести в абсолют,
что движение есть умножение
и деление куба на шар.
Мне верили и тогда,
когда насмехался надменно,
купаясь в розовом шуме,
говоря, что спастись можно в цирке,
воздух – среда акробатов,
цирк — переезжий ковчег.
Что клоунское семейство
святое, что царство их есмь.
Мне верили и тогда,
когда рыдал над убогими,
красивыми до синевы.
Показал, как вращает планету
юная дева-гимнастка,
циркачка-эквилибристка,
тонкая, как тростник
мыслящий, замирая
под пристальным взглядом Отца.
Как неповоротлив силач,
грузный тяжеловес,
способный разрушить шар
одним мизинца щелчком.
Я стоял на плечах гигантов,
говорил с ними на равных,
как истинный небожитель.
Ну откуда им было знать,
что пришедший ХХ-й
никого от себя не отпустит,
подобно чёрной дыре,
подобной пустому кубу,
всё втягивает в себя.
Где там – отращивать крылья
для полёта в грядущий век.
Что две его римские цифры –
пара песочных часов.
В одной десятке — секунды
льются песчаной лавиной.
В другой десятке — столетья,
сжатые в ядерный пепел,
по узкогорлой воронке
из нижней, из полной чаши
несутся стремительно ввысь.
Я понял — процесс закольцован,
история замкнута в цикл.
Вечный миллениум длится,
сколько к нему единицы
ни прибавляй, – на века.
Хотел я изобразить
единицу, циферку-пику.
Неверна рука пикадора,
а прежде тысячи взгядов
ловили каждый мой штрих.
Мимо промчалась со свистом,
Пика косо,
пропала
из вида – в чёрной дыре.
Век — чёрный квадрат на излёте,
чёрный кубический стриж.
Но мне по сию пору верят,
хотя сам в себе разуверен,
и след моей пики потерян,
и век ХХ безмерен.
Искусство — святая ложь.
О тех, кто пишут
Что можно простить тому, кто пишет?
Этот гнилой проваленный пол,
засохших крыс под ковром,
убитый сад и чёрный стол,
холодный дом, бурелом,
и то, что я ждала – не дождалась
ни белой фаты, ни колечка в подарок.
За самую малость,
за дым, за огарок?
А думаете, он пишет?
Он только свищет,
он гений, он подаёт надежды.
Мой мир не будет таким, как прежде.
Но с ним как будто
душа на месте,
у нас есть сердце,
а в сердце песня.
Без него не дышится и не врётся.
Ни лыко в строку, коромысло не гнётся.
Не пишется, в общем.
А за это уже не простишь,
кому говорю, слышь?
Говоришь, ты лежишь без сознания,
ты пропал без вести, есть показания?
Ах, тебя потеряли на станции?
Хорош, умойся и встань, говорю!
Встань, проплачься, выпей воды.
Скорбные не пропадут труды.
Верь и терзайся своей правотой.
Стой и любуйся своей наготой.
Пусть невежды думают — это бред,
ты дыши и бейся, как рыба об лёд.
Как пойдёшь ко дну, как померкнет свет,
делай вид, как будто идёшь на взлёт.
А иначе — не та, за кого себя выдаю.
С кем я в Чёрном Вигваме заговорю?
Как иначе узнают живые
о песни теней?
И кому тогда буду
заявляться во сне?
А иначе зачем я живу и пою?
Я прощу тебе всё,
отойди и не стой на краю.
Соната
Посвящается пианисту Владимиру Могилевскому
Зачем, маэстро, маг клавира,
Так мягко, бархатно, елейно,
Так невзначай, едва касаясь,
Почти не задевая слуха,
Почти без шороха, без звука,
ты в душу
Крадучись проник?
Зачем так полно-волно-лунно,
Так шумно дышат-машут крылья
С их чёрно-белым опереньем,
пытаясь вырваться из рук?
Ты, поднимая воздух к горлу
Рояля-птицы, из потока
Даёшь испить-вдохнуть-наполнить
И слиться с ветром на лету.
Остановись, не трогай, вспомни –
Оркестр играет на перроне,
Без окон поезд, вереницы
Без встречных и без провожатых,
Врасплох застигнутых, со скарбом, –
В бараки, в печи, на убой.
Виолончели-контрабасы,
Кларнеты-скрипки и валторны
Взлетели стаей и умолкли…
Летают ноты — пепел, дым.
Скажи, за что нас убивают?
Зачем под древние напевы
Под вифлеемской Суперновой
Родится агнец для креста?
За что из плена возвращают
скрипачку юную без пальцев?
А шестипалая звезда
Дрожит над прахом бездыханным,
Мальчишкам рыжим и кудрявым
Слова молитвы поминальной
Поются вместо колыбельной.
Мать больше не обнимет их,
Любимцев озорных родимых …
Как можешь ты играть и плакать
Над бездной немоты бесслёзной?
Скажи, маэстро, повелитель
Поющих ангелов и клавиш.
Инесса Розенфельд
Одесситка, художница, поэтесса, редактор газеты «Алеф» потсдамской Еврейской общины. Победительница БЛК на «Стихире» в сентябре 2016, участница Турнира поэтов, полуфиналистка "Вечерних стихов" 2021. Лауреат Конкурса художников, финалистка Конкурса поэзии «АРФА ДАВИДА – 2017» в Назарете. Призер Литературного Фестиваля «Ганноверская весна» в 2018, финалистка Пятого Международного поэтического интернет-конкурса «Эмигрантская лира-2016/2017», финалистка международных конкурсов поэтов-переводчиков «Эмигрантская лира» (Брюссель-Льеж-Париж, 2015, 2016). Публикации в «Еврейской панораме», на литературном портале «Золотое руно», в Сетевых журналах «Мастерская», «Семь искусств», «Заметки по еврейской истории», в журнале «Крещатик», альманахе лито «Ришон» и многих других изданиях.