301 Views
– Вы, присаживайтесь, присаживайтесь. Извините за негостеприимство, но предложить мне вам нечего. Здесь, знаете ли…
Что? У вас “Лаки Страйк”, который настоящая Америка? Роскошно…
Подождите минутку. Вынужденная никотиновая диета сказывается. Совсем разучился курить: вроде хочется, а внутрь не лезет.
Вы меня не особо слушайте. Одиночество способствует пустому словоизвержению. Я теперь сам с собой могу многочасовые беседы вести. Иногда такие мысли приходят, хоть записывай. Но не положено. Такие строгости…
Вы спрашивайте, спрашивайте. Я готов отвечать.
Почему я убивал? Несносный вы народ, журналисты. Все вам хочется упростить, свести до уровня линейной логики. Я вот так отвечу: каждый раз, когда я освобождал от жизни еще одну человеческую особь, я спасал мир. Вам этого достаточно. Вы поняли мою мысль? Нет? Я тоже так думаю. Так зачем задавать вопрос, на который невозможно дать примитивный ответ. Вы же пришли меня изучать. Так изучайте, познавайте меня, а не терзайте глупыми вопросами.
И сразу к вам одна просьба. Не спрашивайте о моем отношении к Богу, если вы хотите продолжать разговор. Один такой сюда приходил и ушел ни с чем. Я не хочу говорить об этом сумасшедшем старце. Я перед ним чист.
Только психопат во время очередного своего припадка мог населить этот прекрасный мир такими монстрами. Разве вы сами не чувствуете, что мы не люди. Не достойны ими называться, если верить тому, как их описывают в умных книгах.
Мы загадили весь мир так, что боимся выходить на улицу. Мы понастроили чудовищные машины, которые боимся использовать. Мы напридумывали законы, по которым невозможно нормально жить. Почему тогда изъятие человека из этого земного ада называется преступлением? Нет, это великое благо освобождения души от скверны реального мира. Значит, меня нельзя судить за убийство. Меня можно судить только за то, что я даю свободу. Или за правосудие, которое я вершил по отношению к виновным в грехе гордыни, властолюбии и тайной похоти.
Бросьте вы эти шутки про то, что “да не суди…” и так далее. Вы же сами в своих статьях каждый раз кого-то судите. И, вообще, кто представляет наш человеческий суд? Такие как вы да я. И эти несколько подобных нам судят и убивают с чистой совестью, потому что делают это коллективно и по поручению народа. А ведь это страшнее самоличного суда, поскольку за совершенное убийство не только судья, но и каждый человек, выбиравший судью, принимает на себя грех. Правда? Что вы можете на это возразить? Ничего. Поверьте, ничего.
И вы не сможете мне логически доказать, почему я, в одиночку не могу кого-то судить и приговорить к смерти? Только не надо мне говорить о морали общества и прочей ерунде. Давайте подумаем, без всяких эмоций над простеньким вопросом: почему одним позволительно судить и убивать, а другим – нет?
Или его можно сформулировать иначе: почему мне, а я не хуже и не лучше других – посредственность, нельзя вершить суд? Кстати, вы обратили внимание: я говорю “суд”, а не “правосудие”. Это вещи разные и их часто путают. Но вы образованный человек и разберетесь, что к чему, правда?
Теперь вернемся к моему вопросу. На него возможен только единственно верный ответ: они имеют право только потому, что им его даровала большинство. Но разве мы не знаем исторических примеров, когда именно меньшинство оказывалось право, а большинство кроваво заблуждалось?..
Ну причем здесь схоластика? Этак, можно любое логическое построение объявить схоластическим и…
Ладно-ладно, давайте ближе к делу. Или к телу? Шучу, шучу. Только не сердитесь. Вы, что “Двенадцать стульев” не читали? Ах, не помните. Жаль, хорошая книга. Ее можно наизусть цитировать.
Все. Отвечаю, спрашивайте. Я не увиливаю от ответов. Просто рад поговорить с живым человеком.
Значит хотите узнать, как это случилось в первый раз? Число называть не буду, мои показания вы, наверняка, читали (смешно звучит “показания”, как будто я что-то показывал, а не вел нудную беседу со следователем).
Давайте я кратко опишу историю нашей жизни с моей ненаглядной женушкой – как-никак первая и самая памятная жертва была она.
Вообще-то, она была сука, уж простите за нелитературное выражение. Но об этом знал только я, а для всех остальных она являлась сдержанной и немного чопорной красавицей. Со мной, на людях, она всегда держалась ровно и ласково. Дома тоже, пока я существовал в тех рамках, которые она для меня установила. В постели она была малоинициативна, но зато готова выполнять все мои, или любого другого партнера, желания.
При таком положении дел, все вокруг рано или поздно расслаблялись и размякали. А она – раз и за горло. Трезвый расчет и желание забрать от жизни все свое. И чужое. Победитель. Современная деловая женщина! Вперед к трону!
Познакомились мы еще студентами. Через некоторое время считались уже в гражданском браке. Знаете, как у студентов: вместе спят, вместе едят и уже как бы семья. Все было почти прекрасно, но тут я попал в вытрезвитель, и дабы не держать в славном вузе давшем миру множество революционеров аморального
типа, его сдают в армию. Оттуда я вернулся полный желания сгрызть весь гранит науки и официально жениться на своей возлюбленной.
Ну что вы меня торопите? Вы хотите правдивую историю сексуального маньяка или короткую заметочку в вашей паршивой газетенке, что, мол, наши ассы-журналисты могут проникнуть даже в камеру смертника?
Я спокоен. Извините, сорвался. Каждый день ожидания портит нервы. Дайте-ка еще одну сигаретку.
Поймите одну вещь, об озарении нельзя рассказывать, отвечая на вопросы. О нем можно только повествовать. А я это и делаю. Речь идет именно об озарении. Вы слушайте и, может быть, поймете.
Значит, вернулся я и узнал, что моя любовь переспала, чуть ли не со всем мужским населением нашего общежития, исключая разве что негров. При всей ее широте взглядов, она всегда была немного расисткой. Странно, правда, в нашей интернациональной стране быть расисткой?
Я, знаете, это пережил, хотя всяческие добрые люди сообщали мне самые красочные подробности. Однако моя супруга была образцом верной, любящей жены. Так что даже упрекнуть лишний раз у меня не находилось повода. Однажды, слегка выпив, я не удержался от вопроса: как это ты умудрялась писать нежные любовные письма, не вылезая из постели других? В ответ несчастное лицо, наполненные слезами глаза и “мне было одиноко. Я спала с другими, а представляла рядом с собой тебя. Если хочешь, ударь меня. Брось меня. Я виновата перед тобой, но я люблю тебя…”
Что тут скажешь?
Впрочем, вы, как женщина, в этом смыслите больше меня. Сами, наверно, не раз прибегали к таким уловкам. Интересно то, что после таких слов мужчины готовы целовать ноги и всячески жалеть несчастных дамочек, которые от одиночества блудили, с кем только могли. Я тоже не оказался исключением. Самое смешное, что я все это понимал, и, тем не менее, попался на эту удочку.
Надо сказать, что она сдержала свое негласное обещание. У меня нет поводов упрекать ее в изменах. Может быть, что-то и было, но случайно и мимолетно. Я ведь несколько раз в особо подозрительных случаях даже опускался до слежки. Но она, вскружив голову очередному ухажеру, тут же бежала ко мне. И это было лестно: выбирала она все-таки меня…
Никто и никогда даже не заикнулся в нашей бабской конторе, что моя жена мне изменяет. Значит, этого не было. Впрочем, ее все любили. Меня тоже. Может, еще и в этом дело.
И тут я подхожу к самому интересному. Вы не феминистка? Нет? Жаль, а то я бы внимательно следил за вашей реакцией. Впрочем, и так буду. Что поделать? Вы пришли изучать меня, а я буду изучать вас. И это справедливо, не правда ли? Даже вдвойне справедливо, ибо вы наши разговор сохраните в своей памяти надолго, а я, может быть, лишусь памяти вместе с головой уже завтра. Или сегодня…
Мы работали в одной конторе. Точнее сейчас это называется фирмой, но какая разница. Чем мы занимались, вам известно. Я, вообще, не хочу повторять то, что написано в протоколах – вы их читали. Я расскажу вам только то, чего там нет, чего этот дурак-следователь не захотел внести. Кретин, ведь это и было самое главное…
Она всегда шла на полкорпуса впереди. Не то, чтобы она была умнее. Мы были равны и по уму, и по деловым качествам, правда, по-разному. Просто она была женщиной. И при том красивой женщиной. Вы, наверно, сами замечали, что стоит чуть выше колена оголить ноги и все внимание уже приковано к вам. Самые банальные вещи, сказанные вами, выглядят умно – эта куколка еще что-то соображает. А если вы, действительно, скажете что-то умное или бросите начальству в лицо то, о чем все мужчины молчат или стесняются говорить, то вас заметят. Ведь начальство у нас сплошь мужского пола.
Если бы мужчина позволил что-то подобное, то его бы вышвырнули с работы. А женщинам можно: либо это примут за особый дар искренности и радения за дело, либо за женскую непосредственность, что еще более простительно.
Женщине многое можно. Например, во время начальственного разноса закинуть ногу на ногу, чтобы хоть на сотую долю секунды мелькнули кружевные трусики из под мини-юбки. Только самый отчаянный импотент не поперхнется и не сбавит тон. Или можно еще действовать слезами, самым мощным женским оружием…
Но это все не про мою жену. Ее кокетство заключалось в полном отсутствие кокетства. Скромно накрашена, строга и доброжелательна. И ко всему прочему умна. Хоть сейчас на телевидение в передачу о современной бизнес-леди.
Заметьте, я о ней говорю в настоящем времени. Это неслучайно. Я освободил ее от желания быть сильной. Я заставил ее сбросить с себя ненужное стремление к власти и она, пусть на короткое мгновение, стала просто женщиной. Я опять в нее безумно влюблен.
Наши отношения, со стороны, наверно, были трогательны: я оберегал ее от плохой погоды и тараканов, дорожных невзгод и плохого настроения. Иногда мы страшно ругались, но она всегда первая приходила мириться и всегда была такой жалобной, что я тут же распускал крылья, как курица.
У нее не было подруг. Именно потому, что она лидер. Женщины, как кошки, всегда независимы, даже в самом страшном рабстве. Лидерство не дает другому человеку рядом чувствовать независимость. Лидеры полностью поглощают свое окружение, поэтому только оруженосцы их не предают. Я был ее оруженосцем.
Но вернемся к моей любимой жене. Ее главным преимуществом было знание английского языка. Мои познания дальше “What is your name?” не простирались. Поэтому естественно, ей постоянно предлагали заграничные командировки, которыми славится наша контора. Я ревновал ужасно и к ее успеху и к возможности измены, хотя, как уже говорил, она мне не давала повода. Тем более, что когда она возвращалась и ангельским голосом говорила мне: дорогой, как я соскучилась, все переживания уходили в сторону.
Иногда она могла приехать только для того, чтобы через два дня опять укатить. Начальник сочувственно хлопало по плечу и советовал учить язык. Я же нарочно не брался за учебники – мол, езди-езди, я потом все припомню.
Естественно, такие поездки приближали ее к начальству и двигали вверх по служебной лестнице. Но я уверен, понимаете, уверен, что с шефом у нее ничего не было…
Нарыв в наших отношения назрел. Но она умудрялась уходить от выяснения отношений: и дома, и на работе была ласкова до неприличности. Это было вдвойне унизительно: мало того, что она не хотела замечать трещины в наших отношениях, но и вызывала разговоры за спиной, что ж это она такая талантливая так эту серость обхаживает? А он еще и не замечает?
А я не серость, представьте себе. Я сейчас сижу здесь, а фирма живет сейчас по моему бизнес-плану. Без меня они не получили бы и половины денег, которые сейчас имеют.
Дайте еще сигарету.
Последней каплей стала ее поездка в Колумбию. Конгресс, стажировка и прочие прелести деловой жизни.
Что? Нет, речь идет здесь не о зависти. Просто это все было несправедливо, ведь уже тогда без меня не обходилось ни одно серьезное совещание. А как поездка за рубеж – так она. Но все это не главное. Просто она видела, как я переживаю и могла хотя бы на этот раз отказаться. Но…
Я тосковал по ней неделями, пока она развлекалась в командировках. Потом она приезжала и полностью погружалась в текущие дела или отправлялась в новый вояж, а я даже не успевал насладиться ее телом. О, у нее было роскошное тело: маленькие, но крепкие грудки, плоский живот и округлые бедра. Когда она была в джинсах, то на ее попочку оглядывались даже семидесятилетние старцы.
Ой, простите, занесло. Меня всегда заносит, когда я о ней рассказываю. Меня только другой мужик может понять. Или лесбиянка. Вы не лесбиянка? Опять нет. Жа-аль. Мне в жизни так ни разу и не повстречалась ни одна лесбиянка. Или, может, просто не разглядел. Вот голубых встречал. Даже однажды в гостинице с одним жил…
Опять отвлекся, да-а. Так о чем я? А, о Колумбии.
Ее поездка приходилась сразу на два праздника: Новый год и день моего рождения. Когда меня проверяли психи, которые терапевты, они просмотрели один мой явный бзик – боязнь в праздники оставаться одному. Если и есть во мне капля сумасшествия, то она приходится именно на эту странную праздникобоязнь.
Когда все веселятся, я ощущаю, как уходят дни. Они как песок сыплются сквозь пальцы. А эти два праздника, Новый год и день рождения, к тому же напоминают, что сделал еще один шаг к смерти. Я ее не боюсь, но любое ожидание тягостно…
Знаете, я люблю фильм “Лица смерти”. Я его несколько десятков раз смотрел. Я и сейчас иногда в голове прокручиваю сцены из него, когда не сплю. А я почти не сплю. Все жду, что вот откроется дверь…
Опять отвлекся, но… Знаю, что у вас ограничено время. Время. Вре-мя. Странно звучит, правда? Похоже на рвущуюся кожу…
Ей выпало уезжать в Колумбию за два дня до моего дня рождения, так что его отпраздновали вместе с отвальной. В тот вечер я окончательно решил, что ее убью. А до этого все сомневался, хотя методично готовился к акту разрушения ее телесной оболочки, как порой обзывают нашу плоть заезжие миссионеры.
Развестись, вы говорите? Я слишком ее любил, чтобы жить с сознанием, что ее обнимает другой. Кроме того, это опять было бы несправедливо. Она слишком много доставила мне душевных мук, чтобы я ее просто отпустил. Она была достойна смерти. Красивой смерти.
Я заранее все подготовил. По ночам, обнимая ее, я составлял свой хитроумный план. Представляя, как она будет умирать, я возбуждался. И чем дольше мне удавалось удерживать в голове картину смерти, тем сильнее я хотел ее. А потом трахал, трахал, трахал. Она позволяла делать с собой все, лишь бы я ее не будил. Если раньше это вызывало досаду, то теперь можно было говорить о ненависти.
За день до отъезда я дал ей шанс. Я спросил: может, откажешься? Спросил и со страхом ждал, а вдруг невозможное случится и весь мой хитроумный план пойдет насмарку. Даже от подобного предположения я чувствовал себя одураченным.
Но я знал свою жену. Огорченное лицо: извини, любимый, но это никак невозможно. Ты же знаешь, как важна для меня эта поездка. Кроме того отказываться уже неприлично. Но это, честное слово, в последний раз. Я нашему шефу так и скажу…
Дальше все было просто. В день отъезда я перевел все будильник на два часа вперед, и в аэропорт мы попали раньше срока. Когда она удивилась, я сказал, что это мой сюрприз, и она успокоилась. У нас все было слишком хорошо в последние месяцы, чтобы у нее возникли хоть какие-то подозрения.
Я сказал, что мы сейчас поедем на дачу к приятелю. Она опять удивилась, что это у меня за приятель? Но я небрежно заметил, что нужно реже ездить по командировкам. Она вспыхнула и замолчала. Она была гордая и никогда не спрашивала по второму разу.
Позвольте я пройдусь. Здесь мало места, но все-таки…
Эти воспоминания продирают меня до косточек. Возбуждают. Не смотрите, что я размахиваю руками: я вам ничего не сделаю. Да и ваша нежная лапка на кнопке.
Можно я еще возьму сигаретку? Вы уж извините, я вас, кажется разорил. Овес нынче дорог. Но мертвым, наверно, позволительно иногда разорять живых?
О чем это я? Ага, я посадил ее в такси, а сам сел рядом. Я гладил ее по колену, жалобно смотрел в глаза и блеял о том, что не хочу с ней расставаться. Все как обычно, только в этот раз в душе я смеялся.
Не скажу, что она была в восторге от моего предложения.
Моя жена человек методичный и аккуратный. Она всегда предпочитала начинать дорогу помытой и в чистых трусиках. Тем более такую дальнюю дорогу. Но отказать на этот раз она не могла иначе бы стала видна трещина, о которой она не хотела даже думать. Поверьте, я знал свою жену.
Машину мы остановили недалеко от березнячка и через лесок спокойно добрались до дачи. Эта была дополнительная гарантия, что нас никто…
Подожду, конечно. Зря вы кассетами “ТДК” пользуетесь. Поверьте специалисту, лицензированные “Сони” гораздо лучше.
Да, мы пошли по тропинке через лесочек. Пять минут и мы подходили к даче, на которой точно никого не могло быть. Я проверил за сутки до дня “Х”.
Я даже удивился, что она не спросила, как мы будем добираться обратно. То ли она что-то почувствовала, то ли была убеждена в том, что я все продумал. Меня часто занимал этот вопрос, но, увы, я не успел тогда спросить у нее самой…
Когда мы шли к дачке, то вспоминали студенчество. Она немного оттаяла и, кажется, перестала сердиться. При входе в дом она так сексуально пожала мне руку (ну, вы представляете, как это бывает), что я обо всем забыл. Я хотел ее.
Она тоже. Она не посмотрела на шампанское, которое очень любила. Мимолетно взглянула на комплект шикарного белья и даже не поинтересовалась, есть ли здесь душ. А это о многом говорит.
Она сразу кинулась целовать меня и срывать одежду. Пожалуй, впервые за последние два года я видел ее такой страстной.
Что? Не хотел ли я бросить свою затею? Сначала я просто о ней не думал. Мне было так хорошо, что все выходящее за рамки этой постели меня не интересовало. А когда любовный пыл поугас, то я опять почувствовал вкус двойной жизни, которой жил уже несколько месяцев. Мне нравилось целовать ее и ждать… Я ласкал ей грудь и представлял, какой она будет красивой, когда жизнь уйдет из тела. Все это щекотало нервы и придавало силы для любви.
Я прекрасно понимаю ваш вопрос, только он неточно сформулирован: не хотел ли я только думать об убийстве, но не совершать его? Примерно так он должен звучать – извините за отсутствие изящества. Да, именно так все и было. Вы – неплохой психолог. Возможно, вы тоже когда-нибудь сможете испытать то, что чувствовал я. Но, к черту, слушайте дальше.
В этот раз она сделала мне минет. Она не любила оральный секс. А вам он нравится? Не изображайте невинность, я вижу у вас на пальце кольцо. Мы взрослые люди и мы одни. Ну, отвечайте!
Не очень? Вот ей тоже – не очень. А мне нравился, и это несовпадение наших интересов часто портило мне жизнь, но только не в тот раз.
Тогда было все, как я хотел. Не было просьб, не было принуждений. Она сделал все сама. И в тот момент, когда я кончил, у нее тоже наступил оргазм. Я никогда раньше не доводил ее до такого исступления. И в этот момент…
Дайте зажигалку…
…в этот момент мои руки опустились ей на шею. Я слегка надавил. Она приняла это за продолжение и потащила меня вниз. Я не смог удержаться и лег на нее.
После нескольких мгновений она застонала и попыталась скинуть мои руки с шеи, но я все крепче и крепче их стискивал, продолжая двигаться. И тут у нее произошел еще один дичайший оргазм. Ее тело выгнулось и сбросило меня, но рук я не разжал…
Знаете, и сейчас воспоминания о том дне заставляют меня трепетать. Ни до, ни после у меня не случалось такого, о чем бы я вспоминал с таким плотским удовольствием. Даже последующие мои акты правосудия, какие бы острые ощущения не приносили мне сразу, потом забывались. А самый первый остался. Наверно, как первая любовь…
Давайте слегка отвлечемся, а то мне не хотелось бы про должать нашу интереснейшую беседу в мокрых штанах. Кстати, советую вашу запись потом проанализировать по системе старика Фрейда. Любопытные результаты получите, уверяю вас.
Ладно, поехали дальше.
Лишь слегка успокоившись я заметил, что ее руки крепко сжимали грудки. Перед тем как уйти в небытие, она поняла, что не выкарабкаться, и решила отбыть во мрак с удовольствием. Когда я осознал это, то полюбил ее еще больше. Навсегда.
Я лежал рядом с ней и целовал еще более прекрасное в смерти тело. Грудь… Плечи… Шею… Но я не хотел видеть ее лица. Я прикрыл его подушкой…
Потом все было неинтересно. Я оделся, облил все бензином, пустил на кухне газ и, уходя, бросил спичку. Потом пешком 20 километров и заявление через два месяца о пропаже жены.
Ну что вы меня спрашиваете, почему меня не вычислили сразу? Вы милицию спрашивайте. Хотя, признаюсь, все было чисто. Меня можно было поймать только на трюке с часами. Но в аэропорту столько людей…
А вы терпеливая. Не хотите спрашивать об обещанном озарении. Не волнуйтесь, сейчас будет и оно. Я ведь не случайно так подробно рассказывал о первом акте исправления природы. В тот момент, когда я покрывал поцелуями тело моей женушки, на меня снизошло чувство, будто откуда-то извне в мой мозг вливается новое знание.
Ну, почему? Почему, вы так хотите назвать воздаяние смертью? Да, люди лишались жизни – об этом мне твердят постоянно. Но все почему-то забывают, что мои, якобы, жертвы испытывали при этом. Оргазм. Я дарил им блаженство, такое сильное, какое они вряд ли знали раньше. Вы забываете, что перед освобождением от жизни они прежде освобождались от приличий и условностей этого мира. Они становились свободными. Они познавали свою природную похоть и становились счастливыми. В эти моменты они могли запросто разделаться со мной, но я здесь, а они там…
Поймите, что весь мир живет во лжи. Люди сотворили себе различные мифы о жизни и свято в них верят. Например, один из самых распространенных о бедной и униженной женщине. Ложь. Начиная с самого животного состояния мужчины всегда являлись слугами женщин. В матриархат это было явно. Но когда женщины почувствовали, что созданное ими рабство готово вот-вот рухнуть, тогда они проявили дьявольскую хитрость. Они добровольно отказались от власти. Точнее убедили всех, что отказываются. И создали миф о несчастной женской доле.
На самом деле все было совсем иначе. Они просто позволили глупым мужикам почувствовать себя хозяином, который теперь может превратить в рабов бывших хозяев. Женщины позволяли делать над собой все, но при этом они по-прежнему властвовали над миром. Тайным нашептыванием в постели, любовными интригами, а порой мелким самопожертвованием они заставляли вроде бы хозяев выполнять свои прихоти и желания.
Что? Бесправие? Какое бесправие? Положение рабынь позволяла им кроме тайной власти еще и вполне законно удовлетворять самые грязные похотливые желания. Под масками несчастных жертв насилия они скрывали удовольствие, которое от этого получают. Вы по своей работе должны знать, что большинство случаев насилия над женщинами было ими же и спровоцировано. Нет? Но это даже милиция признает.
Вы посмотрите, сколько сейчас развилось различных движений, ратующих якобы за освобождение женщин. О, они, простите, вы почувствовали, что мужская сила слабеет. Мужики подобно римской империи, слишком расслабились, возлегая на лаврах “побед”. Они уже почти не способны сопротивляться возвращению к матриархату.
Вот ваш муж может сделать так, чтобы вы не встречались со всякими сомнительными личностями вроде меня? Нет, не может даже формально. Ибо вы уже изменили даже эти формальные нормы “да убоится жена мужа своего”. Да…
Извините, задумался. Просто я вслушался в то, что говорил и почувствовал, как это все звучит абсурдно. Трудно передать словами то, что приходит свыше. Наверное, и Христос этим мучился.
Ладно, оставим мою словесную неуклюжесть в покое. Если захотите понять – поймете. Важно то, что поняв все это, я решил освобождать мир от наиболее опасных и хищных самок. Я судил и избавлял от них мир.
О господи, опять мы начинаем разговор о праве. Право у меня было уже в том, что я освобождал их семьи от давления, которое они оказывали каждый день на своих близких. Подождите. Вы хоть с одной моей клиенткой встречались? А с их семьями? Долго их близкие, особенно мужчины, горевали о них?
А что дети? Они тоже становились свободными от свой рвущихся во всем к власти мам…
И вообще, хватит меня клеймить убийцей. Я не собирался их уничтожать. Я отпустил бы их, если бы они не побежали в милицию или в свои бабские клубы. Мне важно было, чтобы они почувствовали себя собой: похотливыми, распущенными суками, которые хотят секса, а не власти. Власть дает им только большую возможность для похоти.
Меня обвиняют, что я уродовал их. Неправда. Это все делали крысы, черви и прочая нечисть.
Я сейчас расскажу, ЧТО я делал. Наверное, неинтересно, как я вычислял свою очередную клиентку, приводил в нужное мне место. Интересно становилось, когда я связывал их.
Я предлагал им совершить со мною половой акт. Все, заметьте, все, отказывались, хотя я гарантировал, что отпущу их. И сделал бы это, клянусь. Но они отказывались. Даже тогда, когда я на пальцах доказывал, что единственное женское настоящее желание – получить сексуальное удовлетворение. Они называли меня подлецом и насильником. А одна, простите за неуместный смех, попыталась обмануть меня, сказав, что больна СПИДом.
Я брал в руки опасную бритву и медленно разрезал их одежду: на ленточки пускал их модные пиджаки, вырезал кружевами их блузки, кромсал на кусочки их комбинации. Одни молчали, другие начинали истошно орать. Но ни одна не сказала, что хочет того насилия, которое я предлагаю. Поверьте, я сразу бы отпустил ее и извинился бы вдобавок.
При виде лезвия бритвы в их глазах появлялся ужас. От него даже в комнате становилось светлее. Вы не знаете какого цвета настоящий ужас? Зеленовато-желтое свечение, которое способно рассеять любую тьму.
Они трепетали перед лезвием, боялись его. И это были настоящие, естественные чувства, вырывающиеся из их насквозь лживых натур. Уже не было кокетства, растворялась ложь. Оставался лишь правдивый животный страх смерти. Но мне этого было мало. Я хотел, чтобы они почувствовали Главное в себе.
Наконец я оставлял их в одних трусиках и повторял предложение. Но они отказывались, потому что правда еще не вырвалась наружу из их сердец. И тогда я начинал последний акт освобождения их заблудшей души. Я доставал павлинье перо.
Я щекотал им в самых интимных местах. Я использовал лед и огонь, грубую силу и нежные слова. Я оставлял их в кромешной темноте, пока они не начинали плакать, а потом возвращал свет. Я делал им больно и тут же гладил это место.
Через некоторое время они закрывали глаза, а их губы начинали подрагивать от тайного вожделения. Тогда я развязывал одну руку. Вы думаете, они пытались вцепиться мне в лицо? Нет, они начинали водить ее по своему телу. А я помогал, лаская их.
Я ждал, пока они не становились готовы к тому, от чего долго отказывались. Они желали этого. Я срывал веревки, но они никуда не бежали. Они не хватали бритву, которая лежала у них на коленях. Они в этот миг становились истинными, желая только что бы нашелся кто-то, кто удовлетворит их страсть. Они забывали о так называемой чести, положении, родных и близких. И самое главное – о жажде власти. Они хотели, чтобы их брали.
Мы любили друг друга. Разными способами. И порой моих сил уже не хватало, а они хотели еще и еще. Мне приходилось идти на разные ухищрения, чтобы они получили то, чего страстно желали в эту минуту.
Некоторые из них хватали бритву, которой они раньше панически боялись и резали меня. Но ни одна не полоснула по горлу. Смотрите, смотрите, вот шрамы…
Да, это было примерно так. Конечно, каждый раз это случалось чуть-чуть по-другому, но всегда крайний верх блаженства для них и для меня.
Вы понимаете? Чувствует то, о чем я пытаюсь рассказать? Да-да, именно так. Руку на колено и медленно верх, чуть касаясь бедра средним пальцем.
Кто говорит, что смерть страшна? Это очередная ложь, очередной миф. Люди ее боятся только потому, что она приносит страдания тела…
Глубже руку. Здесь никого нет, не бойся. Приподними юбку. Вот так. И представь, что ты целуешь своего возлюбленного. Не мужа, который уже надоел, а мальчика с красивыми мощными плечами. Обязательно темноволосого. Ты прокусила ему губу. Он отдернул голову, а ты униженно облизываешь кровь с его подбородка…
Так вот, смерть страшна только болью и муками тела. Но уберите их и многие смерть будут приветствовать, как благо. Это не моя мысль, а греков, кажется. Но никто не может избавить от страдания, которые по ублюдочной христианской мифологии, якобы, очищают. А я могу. Могу! Могу…
Кровь. Представь, как ты слизываешь кровь. Вкус спермы и крови одинаков. А вы все любите и то, и другое. Не ври, а только представляй.
Теперь грудь. Какая она мягкая. Нет-нет, не расстегивай – рви. Чтобы треск стоял в ушах. Медленно…
Ты способная ученица. Тебе откровенно хочется секса. В тебе есть правда. Значит, тебе захочется и смерти. Мы каждый раз на мгновение умираем, когда оргазм сотрясает наши тела. Не открывай глаз. Смотри на своего темноволосого мальчика. Смотри, как его мускулы перекатываются под загорелой кожей, как его пальцы щекочут тебе шею. Не бойся, в этом мире никого не осталось кроме тебя и его…
Василий Денисенко
Родился в 1967 году в захолустной деревеньке Псковской области. С детства приобщался к культуре соседней Прибалтики через шоп-туры по продуктовым магазинам. По достижении 18 лет поступил в Ленинградский Государственный университет на факультет журналистики. Однако насладиться учебой не смог, т.к. через год был отправлен в Вооруженные Силы, откуда вернулся с жаждой самостоятельной жизни. Через полтора года жажда была полностью удовлетворена. Перевёлся на заочный, уехал в Мурманск крутить хвосты селедке, а также познавать жизнь через призму областной прессы. Где-то году в 1996 осознал, что призма перестала быть разноцветной, а потому ушел с головой в PR.