268 Views
Моя мама считает, что мне не повезло с подружками, и я ей обычно покорно так отвечаю: «Ну да, уж какие есть, других то взять не откуда». Конечно, это не так. На самом деле уверена, что с подружками мне очень повезло, и других мне не надо, но маме это говорить без толку, проще соврать.
Ну вот, например, Светка, я с ней с первого класса дружу. Она и тогда выглядела нелепой: маленькая, неповоротливая, постоянно чипсы трескает. Помню, мама её успокаивала: вот вырастешь, дочка, весь объём от живота перейдёт к груди. Ну и что? Теперь Светка — толстая блондинка с огромным бюстом, волосы сожгла гидропиритом, да и красится, словно пьяная малярша. Правда, парни на неё частенько вешаются, но либо пьяные, либо идиоты — ну а что ещё ожидать от пацана, если ему больше ничего не нужно от женщины, кроме размера груди?
Или Танька вот ещё — высокая, худющая брюнетка с грудью чуть ли не нулевого размера, а как очки оденет, так вообще наводит тоску. Класса до восьмого строила из себя ботанку, но, правда, списать всегда давала, врать не буду. Мы думали, она в отличницы метит, но однажды как-то на дискотеке угостили её ликёром, и тут оказалось, что Танька жутко сексуально озабоченная! Мы с того времени только и делали, что ей о своих якобы приключениях рассказывали, а она сидит такая, мнётся, пыхтит и просит, чтобы не мучили. Ну а мы стараемся, на два голоса пересказываем всякую хрень о сексе, которую в интернете вычитали. В общем то же прикол тот ещё.
Вот с такими лохушками я и провожу все свои дни, чувствуя себя на их фоне, конечно, чуть ли не Анжелиной Джоли. Хотя я конечно и без этого удалась: ноги стройные, грудь красивая, лицо задорное, в волосах кокетливый бантик, а главное талант и чувство юмора бьют через край! Всё, вроде, при мне: и любопытство к миру, и радость каждый день, но вы же понимаете, что у таких солнышек, как я, полного ажура во всём нет, и быть не может. Так что жизнь моя прискорбно обезображена хищной орхидеей безответной любви, что ни день поедающей своими зубастыми лепестками мою возбуждённую страстью плоть. Думаю, что мои нереальные страдания наверняка свели бы меня в могилу ещё до шестнадцати, но к счастью, в мире остались такие прекрасные вещи, как поэзия и Интернет.
Ну с поэзией то всё понятно, а вот Интернет, например, мне нравится тем, что я почти всех в нём знаю. Зайдёт какой-нибудь человек, скажет пару слов, и ты уже понимаешь, что он твой одноклассник или сосед, а он, вроде, даже и не сопротивляется. Ну а почему бы собственно и нет, когда и так понятно, что весь Живой журнал живёт на Первой, Второй Машиностроения, Шарикоподшипнике, Симоновском Валу и ещё частично на Волгоградке. Поняла я это только после того, как расширила свой детский жизненный опыт. Правда, это произошло не сразу, но первое, главное приключение я запомнила во всех печальных красках.
Началось всё с того, что, когда мне было лет 13-14, мама меня со двора не отпускала, говорила, что повсюду ходят пьяные парни, которые могут возбудиться моими бантиками и обидеть глупую маленькую девочку, которой я тогда являлась. Я, конечно не слушалась, потому что парни как раз и были самым интересным, а обижать они меня не обижали, наоборот, дарили чупачупсы, лезли обниматься и вообще. Так что, не помню уже как, но однажды мы со Светкой решили, что хватит сидеть как дуры в одном своём дворе, надо уже потихоньку врубаться, каков он, этот мир. Выйдя из подъезда, мы были настроены очень решительно, но тут наткнулись на нашу соседку, Олесю Николаеву, и я сразу почувствовала, что день закончится плохо. Глянула она на нас очень косо, ничего не сказала и пошла куда-то по своим, значит, делам.
Вообще-то тётя Олеся любила детей. Когда мы были маленькими, она всем какие-то конфетки постоянно совала, а наши мамы даже не боялись просить её смотреть за нами на детской площадке, когда уходили за пивом. Тётя Олеся и сейчас довольно красивая, а тогда и подавно. И вот бывало, сидит она на детской площадке, а на её улыбку потихонечку начинают сбегаться интеллигентные мужчины со всего района. А она смотрит на них кокетливо, но близко не подпускает, и если кто осмелится и подойдёт, тут же начинает громко говорить о Боге и Царствии Небесном. Все страшно смущаются секунд на десять, пока она снова строить глазки не начинает, а потом снова окружают её плотными обожающими рядами.
Вскоре мы подросли, и тётя Олеся стала на нас смотреть как-то свысока. Я сначала не поняла прикола, а потом поняла. Типа вот мы такие красивые девушки, хорошеем, расцветаем, а она стареет и завидует. Ну ладно, чё, со всеми бывает, я не злюсь на неё. Кто знает, какими лукавыми стервами мы будем в её возрасте. Но так вообще она со странностями, конечно: ходит в длиннющей юбке, всегда улыбается, иногда сама с собой разговаривает, причём стихами, и все стихи о любви к Иисусу Христу, словно больше мужчин в её жизни не было.
Впрочем, что это я о ней, я же о нас со Светкой. В общем, упилили мы сначала куда-то в сторону Велозаводской, но это было скучно, ведь мы там всё уже знали. И тут Светка вдруг говорит клёвую мысль: давай, говорит, сядем в какую-нибудь маршрутку и поедем, куда глаза глядят, а когда надоест, вернёмся обратно. Тут как раз по улице проходила маршрутка с совершенно чумовым номером 999, я замахала руками на неё, она, конечно, остановилась, мы залезли и поехали. «Девятка», — говорю Светке, — «цифра счастья».
Маршрутка свернула сначала обратно в сторону Шарика, а потом как-то хитро вышла на Волгоградку и поехала мимо каких-то заборов, но если уж попадались дома, то они были точно такие же как у нас — либо старые хрущёвки, либо старые многоэтажки, либо башни какие-нибудь, не поймёшь, старые или новые.
— Какой у нас большой район, — сказала Светка, — скорей бы он закончился, а то уже хочется чего-нибудь новенького, интересненького.
Когда мы всё-таки свернули с Волгоградки, оказалось, что там тот же Шарик, только мы там никогда не были. По честняку, размеры нашего района уже слегка начинали нас пугать, но тут вдруг маршрутка остановилась, и водитель сказал, что приехали, конечная. Выйдя на улицу, мы увидели остановку с надписью «138 квартал Выхина», вдали огромное-огромное шоссе, а за ним — густой лес. Это был не просто конец Шарика, это был конец Москвы!
— Светка, Светка, мы до конца Москвы доехали, прикинь! — заорала я в ужасе.
Светка задумчиво смотрела на остановку и, по-моему, ни во что не врубалась.
— Слушай, хрен с ним с Москвой, ты мне скажи, как мы могли приехать в 138 квартал, не заметив предыдущие 137?
Это была непосильная задача для нас, глупых и маленьких. Чтобы не решать её, мы оглянулись по сторонам и увидели, что рядом с нами находится такой же двор, как и наш, рядом такие же гаражи, а около гаражей пьют пиво такие же мальчишки.
— О, бантики, бантики! — послышалось привычное, — девчонки, давайте знакомиться?
Мы никогда не отказывались от мальчиков, и наверно потратили на них много времени, потому что в какой-то момент вдруг стало темнеть, и тут я испугалась, что мы сидим на лавочке на другом краю Москвы, а наш настоящий дом находится ужасно далеко. Правда, наши мальчики оказались настоящими рыцарями, поймали нам ту же маршрутку и попросили позвонить, когда приедем, чтобы они не волновались. Мы их тогда ответно пригласили к себе на Шарик и каждого поцеловали по три раза, но поскольку мы были маленькими и глупыми, то целовали в щёки, а сейчас-то я бы, конечно, оторвалась!
— Вот видишь, Анька, — сказала мне на обратном пути Светка, — вся Москва имеет форму Шарика, и даже окружена московской кольцевой автодорогой.
— Только вот она немножко во МКАД не вмещается, — засомневалась я, — некоторые районы. Солнцево там, Южное Бутово какое-нибудь, до которого хрен доедешь без метро.
— Так это и хорошо! Это значит, что скоро Шарик проникнет во всю нашу страну, и вся Россия, нет весь мир будет иметь форму Шарика!
— Как Земля?
— Как Земля!
— Так это ж клёво, Свет. Прикинь, приедешь в какой-нибудь Лос-Анджелес, а там такие же хрущобы, гаражи, и пацаны пиво пьют.
Мы снова стали мечтать о наших мальчишках, но тут маршрутка свернула с Волгоградки на знакомую нам территорию, и направление мыслей сместилось к тому, что с нами за это путешествие сделают дома. И не зря: как только я вошла с порогу, мне мама — хрясь по лицу! А я краем глаза вижу, что у нас на кухне сидит Олеся Николаева в своих тёмных очках с диоптриями и улыбается.
«За что?», — кричу, — «Я же ничего не сделала!», а она ещё раз — хрясь! И вопит, что я хрен знает где и с кем гуляла, что это называется детская проституция, и что-то ещё в этом духе. У меня слёзы фонтаном, бантик чуть не слетел, я пулей улетела в свою комнату, закрылась на задвижку и рухнула лицом вниз на кровать чтоб никого не видеть и не слышать.
Долго так лежала, до утра. Сначала просто хотела умереть. А потом вдруг поняла, что так просто они от меня не отделаются — и мама моя дурная, и сучка эта Олеся Николаева. И когда я вырасту чуть побольше, все увидят какое у меня высокое предназначение, прославят и полюбят. А этих двух вонючих змеюк проклянут и отправят на вечные муки в ужасный адовский нюрнбергский суд!!!
Сейчас прошло уже года два или три. В щёчку я теперь целуюсь только при взрослых, а после первого мужчины в моей постели на маму мне как-то плевать. И уж, тем более, на Олесю Николаеву, которая понятно ни на йоту не изменилась. А подружек моих они пусть ругают и считают недостойными. Зато они нормальные честные девчонки, которые никогда не предадут и пойдут на самые героичные мучения, если у их подруги в жизни вдруг настанет чёрная злотворная полоса!!!