139 Views
МУЗ
Если к поэту является Муза,
то к поэтессе, наверное, Муз.
Из моих глубоких мыслей
Меня недавно посетил прелестный муз.
Он был невинен, юн, слегка навеселе.
Он в форточку влетел на розовом крыле
и мне сказал: “Мадам, прекрасен наш союз.”
Он увидал мои тетради на столе.
Он разорвал на мне тройную нитку бус.
Он снял свои сандалии, сказал: “Май шуз”,
и на диване сел, как чайка на скале.
Потом немножко сморщил нежный правый ус
и молвил так: “Пишите больше о стреле,
пронзающей сердца, и о добре и зле,
само собой, и уважайте всякий вкус…”
Ага, — сказала я.– А также о козле,
что ест горох, и на фига ему арбуз.
О святости и важности семейных уз.
И что народ и партия в одном узле…
“Ах, так — вскричал мой гость. — Вы дики как зулус,
дражайшая фемина! Скроетесь во мгле
и не узнаете вы счастья на земле!
Да-да, вот так. А я — я больше вам не муз!
Творите сами, без меня! Чёрт, — юный муз
воскликнул — с вами! Вы, однако, прочих муз
спугнули тоже. А сейчас, — какой конфуз!
Мадам, я сматываюсь, вон идет ваш муж.
То, о чем писал пиит,
племя повторять велит.
Пождожди, попей немного,
это не твоя дорога.
Про параметры строчит
очень умный неофит.
Погоди, постой немного.
это не твоя дорога.
Жизнерадостный семит
речь на идиш говорит.
Подожди, попой немного,
это не твоя дорога.
А рябой антисемит
быть по ихнему велит.
Эй, куда-нибудь, в дорогу!
Это блядская берлога!
Златоустая Лилит
жить-терпеть благословит.
Покури “опала” злого.
Это не твоя дорога.
“Вот он, путь!” — другой кричит.
Руку на гору стремит.
Говорит, что он у Бога.
Улыбается убого.
А в окне — закат горит.
Бор зеленый спит-шумит.
Сними веточку с порога.
Это море, не дорога.
Гвоздями звёзд распятый небосклон,
любимая река моя стальная,
тарелка солнца, леса хвойный гребень
и грязный город, пасмурный и мой, —
не спрашивайте больше ни о чем.
Я ничегошеньки сама не знаю.
А сердце канцелярской скрепкой скрепим.
Я вместе с вами. Я иду домой.
(стихи,написанные на обрывках обоев во время
ремонта квартиры)
Мужская рифма – это когда
рифма падает на ударные слоги
Из литературоведения
Я не краснею, когда слышу мат.
Я краснею, слушая “Ласковый май”.
Я не верю в силу мужских рук.
Я верую в силу мужских рифм.
Я признаю только вольный стиль.
Я не люблю дисциплины сталь.
Я не ношу шапок из песца.
Я надеваю берет или платок.
Я о смирении не молюсь —
наверное потому, что предком моим
был бородатый древний иудей.
И потому же не верю в торжество идей
над всеми и всем. Ну хотите — на спор?
Я из избы выметаю сор.
Я не понимаю крика “Го-о-ол!!!”.
А люблю я осенний непервый гром
и грозу одиннадцатого октября,
когда родилась
я.
СТИХИ НАПИСАННЫЕ ОГРЫЗКОМ КАРАНДАША НА ОБОЯХ
подруге, которая знает меня тыщу лет
Когда я надену строгий серый костюм
и блузку с бантом на горле,
когда не смогу решить задачу на построение
по стереометрии,
когда всякое дело выполню точно и в срок
без заминок,
когда не брошу денег на ветер,
а куплю что-нибудь серьёзное и устойчивое,
когда откажу себе в удовольствии
издевнуться над партнёром,
когда разражусь на весь мир стихами о своих детях
и как я их люблю и воспитываю,
когда полюблю кефир и разлюблю катык (кто не знает,
это кисломолочный напиток, продаётся у нас в Казани),
ты дёрни меня, пожалуйста, под локоть и скажи,
только тихо, чтоб никто не услышал:
“Это — не ты.”
Недорастеряв зодчество своё,
за руку взяв одиночество своё,
выбросив с балкона пророчество своё —
так и идёшь.
В бытиё. В забытьё.
Из неба в странный сон
струится тишина.
И в пальцах струнный стон
и отзвуков стена.
Переплетенья слов —
напевы пустоты.
И музыка шагов.
И ты.
Бога умоляла я
дать мне радость бытия,
дать мне свет, и жизнь, и боль,
и в спектакле этом роль.
Дать мне жизнь, и свет, и тьму,
счастье — мне, покой — ему.
Но всесильный добрый бог
сделал только то, что мог.
Лес звенит.
Снежной пылью земля заболочена.
И луна истекает ручьями молочными.
И луна размыкает
сосны, тропы и смех.
Снег.
Я вытянусь по звездному лучу,
у солнца и стекляшек не в плену.
Я насовсем, представьте, замолчу.
И я совсем, представьте, не усну.
И будет день опять и пуст и бел.
И будет ночь опять черным — черна.
И вновь, кто выпить чашу не сумел,
сумеет выплеснуть ее — до дна.