335 Views
Христос и солдат
I
Солдат отставший замер перед ним —
И неуклюже на колени пал,
Хрипя: “О боже, вымотался – жуть!”
Христос, по обе руки серафим,
Среди разрухи фронтовой, сказал:
“Сын мой, гляди: вот руки, ноги, грудь.”
Тот взглядом охватил Христа одним:
“Да парню хватит ран”, пробормотал,
“Чтоб в Англии в больнице отдохнуть!”
Христос шепнул, сочувствием томим:
“Я таинства тебе уготовал,
Над битвами Заступник держит путь.”
II
Солдат швырнул винтовку и суму,
Стёр пот и попросил: “Уйми, Господь
Всесильный, распроклятый этот бред!”
Ржавело небо над холмом в дыму,
Орудия смурной зари ломоть
Кропили алым грохоту вослед.
Солдат вскричал: “С рожденья ко всему
Желания и голод знала плоть.
Здесь не плевать, грешил я или нет?”
Христос спросил: “Так слову моему
Нет веры у тебя и на щепоть?
Не я ли воскресение, жизнь и свет?”
III
Лай пулемётов нёсся средь холмов;
Свистели пули в кронах и кругом;
От мин тянулся шлейф дымов густых.
Христос сказал: “Не зря меж двух воров
Я принял смерть; с твоим управлюсь злом;
Поверь! Я не творил чудес пустых.”
Солдат в ответ: “Коль хочешь, я готов.
Вдруг вера утешенье даст, а в нём
Есть в этом пекле милость для живых.
Но всем ли? Платят мне за смерть врагов,
А ведь скорбят их матери потом.
В твоём ученьи место есть для них?”
IV
К Христу слетела пташка щебетать;
Резвился бриз, волну хлебов гоня.
Фургон с крестом сражался с колеёй.
Отвергнутый, оставшийся мечтать,
Стоял Исус – князь Мира – в свете дня
Являя цель для выстрела собой.
“Ну что, Господь, и нечего сказать?”
Молчал Он, долу тернии клоня.
Солдат поднял винтовку, ранец свой
И похромал своим путём опять,
Кряхтя: «Бог мой, зачем родился я?”
… Ответ никто не дал, и грянул бой.
1916
Гордость женщин
Вы в нас героев любите и то,
Что раны местом знаковым славны.
Вам льстят награды; вам так ясно, что
Отвага искупает срам войны.
Клепаете нам мины. Сладко вам
Под толк про грязь и риск от страха млеть.
Возносите наш пыл в далёком «там»,
И в лаврах ваша скорбь на нашу смерть.
Не можете принять, что от врага
«Вершат отход» британские войска,
Слепы от крови, и по трупам мчась.
О немца мать, пока у очага
Ты дремлешь над вязанием носка,
Его лицо уже втоптали в грязь.
Память
Когда был юн, умом и сердцем пуст,
Я мчал беспечен, резв, как стригунок
В полях на воле утром золотым,
Сминая травы, средь садов в цвету.
О трепет сладкий, радость вольных дней,
Где всюду вёл в боярышнике май
Через луга поющие в июнь.
Сейчас на сердце камень. Я сижу,
Свои мечты сжигая у огня:
Смерть мудрым, жёстким сделала меня;
И я богат всем тем, что потерял.
О, звёздный свет в полях давнишних лет,
Неси мне тайну тьмы и соловья;
Лес в дымке лета канувшего, дом
И тишину; и лица всех друзей.
Siegfried Sassoon. Christ and the Soldier
The straggled soldier halted — stared at Him —
Then clumsily dumped down upon his knees,
Gasping ‘O blessed crucifix, I’m beat !’
And Christ, still sentried by the seraphim,
Near the front-line, between two splintered trees,
Spoke him: ‘My son, behold these hands and feet.’
The soldier eyed him upward, limb by limb,
Paused at the Face, then muttered, ‘Wounds like these
Would shift a bloke to Blighty just a treat !’
Christ, gazing downward, grieving and ungrim,
Whispered, ‘I made for you the mysteries,
Beyond all battles moves the Paraclete.’
II
The soldier chucked his rifle in the dust,
And slipped his pack, and wiped his neck, and said —
‘O Christ Almighty, stop this bleeding fight !’
Above that hill the sky was stained like rust
With smoke. In sullen daybreak flaring red
The guns were thundering bombardment’s blight.
The soldier cried, ‘I was born full of lust,
With hunger, thirst, and wishfulness to wed.
Who cares today if I done wrong or right?’
Christ asked all pitying, ‘Can you put no trust
In my known word that shrives each faithful head ?
Am I not resurrection, life and light ?’
III
Machine-guns rattled from below the hill;
High bullets flicked and whistled through the leaves;
And smoke came drifting from exploding shells.
Christ said ‘Believe; and I can cleanse your ill.
I have not died in vain between two thieves;
Nor made a fruitless gift of miracles.’
The soldier answered, ‘Heal me if you will,
Maybe there’s comfort when a soul believes
In mercy, and we need it in these hells.
But be you for both sides ? I’m paid to kill
And if I shoot a man his mother grieves.
Does that come into what your teaching tells ?’
IV
A bird lit on the Christ and twittered gay;
Then a breeze passed and shook the ripening corn.
A Red Cross waggon bumped along the track.
Forsaken Jesus dreamed in the desolate day —
Uplifted Jesus, Prince of Peace forsworn —
An observation post for the attack.
‘Lord Jesus, ain’t you got no more to say ?’
Bowed hung that head below the crown of thorns.
The soldier shifted, and picked up his pack,
And slung his gun, and stumbled on his way.
‘O God,’ he groaned,’why ever was I born ?’
… The battle boomed, and no reply came back.
1916
Siegfried Sassoon. Glory of Women
You love us when we’re heroes, home on leave,;
Or wounded in a mentionable place.;
You worship decorations; you believe;
That chivalry redeems the war’s disgrace.;
You make us shells. You listen with delight,;
By tales of dirt and danger fondly thrilled.;
You crown our distant ardours while we fight,;
And mourn our laurelled memories when we’re killed.;
You can’t believe that British troops “retire”;
When hell’s last horror breaks them, and they run,;
Trampling the terrible corpses—blind with blood.;
O German mother dreaming by the fire,;
While you are knitting socks to send your son;
His face is trodden deeper in the mud.
Siegfried Sassoon. Memory
When I was young my heart and head were light,
And I was gay and feckless as a colt
Out in the fields, with morning in the may,
Wind on the grass, wings in the orchard bloom.
O thrilling sweet, my joy, when life was free
And all the paths led on from hawthorn-time
Across the carolling meadows into June.
But now my heart is heavy-laden. I sit
Burning my dreams away beside the fire:
For death has made me wise and bitter and strong;
And I am rich in all that I have lost.
O starshine on the fields of long-ago,
Bring me the darkness and the nightingale;
Dim wealds of vanished summer, peace of home,
And silence; and the faces of my friends.
Марья Иванова
Родилась и выросла на Таймыре, большую часть жизни провела в Восточной Сибири, 20 лет в Санкт-Петербурге, последние несколько лет живёт в небольшом городке на востоке Венгрии. Закончила Иркутский институт иностранных языков им. Хо Ши Мина. В переводах больше всего привлекает и трогает тема Первой мировой войны – это, на взгляд переводчика, невозможной силы и честности поэзия. На пару книг, наверно, уже наработала, но публикаций пока никаких нет. Тем не менее, продолжение следует.