97 Views
В светлое воскресенье
Конечнo же вы правы! Правы! Правы!
Да сколько можно жить в таком дерьме,
При нашем-то таланте и уме!
Куются паспорта, меняются державы.
Ведь жизнь одна. Одна. Одным одна.
Другого-то не вытащить билетика.
Как быть? Не удалось столетие.
Не выпала страна. Не вышла. Не годна.
А жизнь одна. Одна горит звезда.
Но пусть мне хватит силы и терпения
Вблизи услышать , как последнее шипение
Раздастся из змеиного гнезда.
5 мая 24
Киевские родственники
За окном деревца.
Удивлялись подстриженным купам.
Угощались щавелевым супом
С половинкой крутого яйца.
Водку пили охотно,
Каждый раз , будто им непривычно.
Одевались прилично
Или, как говорится, добротно.
Вспоминали Подол,
Говорили о ценах на мясо.
В половине девятого часа,
Покидали наш стол.
Дядя Шика – английский шпион,
Тётя Люба, принесшая сласти.
Цифры синие на запястье,
Видно, чей-нибудь телефон.
6 мая 21
* * *
У нас на Москве дождь
Льёт на родной Содом.
У нас на Москве вождь
Сменяется новым вождём
Новый много моложе,
Строен, горяч и свеж.
Правую руку положит
На книгу наших надежд.
Что ты печален, неверный?
Что – ничего не ждёшь?
Бисерный, а не серный
Небо дарует дождь.
Счастливы и смеются
Библия и Коран.
Голуби в небо взовьются,
Станет объёмным экран.
Чудный волшебный ящик,
Наше с тобой житиё.
Прошлое, настоящее,
Будущее твоё .
7 мая 24
* * *
18 век, 19 век, 20 век.
Улиц-то, фонарей, аптек,
Чёрной крашеных тушью
Виевых век.
Однажды я взял и родился
После войны-войнищи… 30 го января.
Снегирём под свист снегиря.
Думал, что пригодился.
Сегодня убедился – зря.
Оказалось – зря.
Зря. Зря.
7 мая 24
1954. Балтика
Сегодня опять пойдём. Дойдём до блиндажей,
Мы редко ходим в такие дали.
Знаем, знаем про пятнышки на лбу ужей.
Не беспокойтесь – мы и гадюк видали.
Лосиные орешки,погремушки брусники,
Не попади ногой в промоину.
Ландыши давно уже сникли.
Блиндажи построены
В середине войны. Нашим было плохо.
Раньше находили пряжки. Даже автомат.
Ну про автомат свистел Лёха.
Кто ж ему поверит. Потом пойдём назад.
Помер Сталин. Расстреляли гада Берию.
В Москве есть оружейная палата.
Всё далеко от нас, как Римская империя.
Далековато.
Напал бы на нас кто-нибудь. Финны там или румыны.
Мы бы ушли в леса.В партизаны. Как в том кино.
Вечером именины у Самковой тёти Нины,
Будут петь и пить вино «Салхино».
8 мая 24
Стоящие у трона
Кроме некоторых спортивных передач телевизор я не смотрю.
Они-то меня и подвели.
В спортивных новостях перед футболом пришлось увидеть марш-бросок по ступеням и коврам новопредставленного руководителя
всего, услышать его глубоко прочувствованные слова.
Поглядеть на элиту могучего государства.
Показывали только спортивных деятелей.
Счастливых и несколько потерянных от счастья.
Нежную конькобежку Светлану Журову.
Легендарного укротителя шайб Владислава Третьяка.
Они говорили хорошо и возвышенно.
Краше всех сказал знаменитый спортивный деятель Шамиль Тарпищев.
Характеризуя инаугурированного он произнёс «гениальный».
Из деятелей культуры я узнал только Ларису Долину.
Может быть, там было много моих знакомцев, людей воистину талантливых, отдавших свой дар делу гуманизации населения.
Надо было глядеть новости культуры.
Нет-нет, заглавие моей заметки не имеет никакого отношения к классической лермонтовской строке.
«Свободы, гения и славы палачи».
Как можно казнить то, чего нет.
Какие же они палачи гения, если про гения нам сказал Шамиль.
А слава – они сами и есть.
Хочется пожелать.
8 мая 24
* * *
За окошком снег да иней,
Гарь и сажа в новостях…
Папа с мамой в Украине,
В разных областях.
Он дитя, она ребёнок.
Мировой раздор.
Больше, чем трамваев, конок,
Век и юн и спор.
Веком правит крови жажда
И чужой земли.
Они встретиться однажды
Всё-таки смогли.
И прошли они живые
В ужасах страны
Через обе мировые
Страшные войны.
И однажды я родился
Над Невой рекой.
Не кривой, не простудился,
Целенький такой.
Миновало время вышек,
Расцветала жизнь.
Прочитал я сотни книжек,
А зачем – скажи?
И стою, ломая руки
Средь времён больных.
И гляжу, как гибнут внуки
Сверстников моих.
9 мая 24
В Большом Кремлёвском дворце
Элита – сливки поколения!
Идущий между ними светлый гений!
Когда бы им велели : На колени!
Они бы опустились на колени.
И как же они вмиг перекуются,
Когда кумир отправится к Харону.
Как хлынут к новому! Как враз переметнутся!
А впрочем, их опять никто не тронет.
9 мая 24
* * *
Белая гвардия! Взрывы сирени, черёмухи, ландышa!
Мы тут с гитарами возле подошвы горы.
Временный наш, беззащитный наш город палаточный,
Хлебушек чёрный, разлив баклажанной икры.
Вот как мы за руки взялись, чтоб не пропасть одиночками,
Здорово как, что сегодня мы все собрались!
Как мы заботой гражданскою все озабочены!
Правильно выпили, правильно не напились.
Как аккуратно текут разговоры горячие,
Впрочем, средь нас отродясь не сыскать стукачей.
Мы тут ни разу не смотрим отравленных ящиков,
Мы тут не слушаем определённых речей.
Костью обглоданной в горле торчит наше прошлое,
Не продохнуть. И на нынешний мир не взглянуть.
Ох, мы какие хорошие, вот мы какие хорошие,
Как нами правильно выбран наш правильный путь.
Я-тo не меньше чем вы, заражён этой оспою,
Песенной этой свободою да стихотворной ботвой.
Как же меня занесло? Ты прости, меня, Господи.
И отпусти меня, зеленоглазый ты мой.
10 5 24
* * *
Вечерний дом в расплывшихся огнях,
Там самовар, там по старинке.
Велосипед на узенькой тропинке
Подпрыгивает на корнях.
Забор с почтовым ящиком направо.
Налево муравейник деловой.
Сосна с кудрявой гордой головой,
За кромкою залива свет и слава
Грядущей жизни. «Нулин» наизусть.
Великолепная беспечность.
Закат. Сестра. Смородиновый куст.
И бесконечность. Бесконечность.
11 5 24
* * *
Мы белого выпьем да красным догонимся
Да пивом ларёчным ещё лакирнем у ларька,
И мимо кентов и ментов – кто в понтах, кто с погонами
По Родине двинем, благо, Родина невелика.
Чего там – меж мысом Дежнёва и мысом Челюскина,
Да мимо «Пятёрочки», «Вкусно и точки», Кудыкиных гор,
Да садика, где отдыхал на скамеечке с Люсею,
Она за версту этот садик обходит с тех пор.
Мы все раньше были с хорошим набором конечностей,
Остались они в Азовстали, в Афгане, в Чечне.
Кто старше, кто младше. Ни юность, ни старость не лечится,
Володя Высоцкий нас объединяет вполне.
Мы что-то умели, мы в джинсах ходили застиранных,
Нам олимпиады показывал плоский экран,
Мы были с желаньями, с этими… с ориентирами,
Мы знали о существованьи народов и стран.
Теперь они кончились. Есть только Родина,
Которую мы приголубим и обороним.
До церкви дошли. По последней складёмся, по сотенной.
И всё. Да и хер бы с тобою… со мною… со всеми… Хер с ним.
12 мая 24
* * *
Не скрывайся в кулисе, но и не ходи к авансцене. Сожмись.
Чтоб не врать не допросах не попадай на допросы.
Это жизнь. Это всё же не смерть. Это жизнь.
Улей жизни твоей безраздельно захваченный осами.
Не имей с ними дела. Не цитируй. Всё прошлое лжёт. Его нет.
Не тридцатые и не пещеры. Не средневековье.
Это время твоё. Это искус, вериги, обет.
Не клянись. Ничего не подписывай кровью.
Много позже напишут «Живаго» и «Жизнь и судьбу»,
Что-нибудь объяснят. Потревожат несильно архивы.
«Покаяние» снимут. Ты перевернёшься в гробу.
И свободные яблони выстрелят белым наливом.
Вновь сменивший названье, будет дружбы искать с твоим внуком чекист,
Назовут твоим именем младшую группу детсада.
В жуткой пьесе сыграет тебя перспективный артист
И посмертно, посмертно, посмертно кому-то присвоят награду.
Будет так. Будет временно, шатко, но так.
А пока рой свой жалкий подкоп под любую кремлёвскую башню.
Всё равно устоит. И усилий твоих на пятак.
Ты – ненужный, не нынешний, не через век, не вчерашний.
12 5 24
* * *
Сколько я помню о Харькове, Харькове,
Да об актерах, актёрах!
Да об Одессе, о мареве, мареве,
О пассажирских и скорых.
Сколько же лётано, хожено , езжено,
Плакано сколько, говорено.
Сколько целовано. Южного, нежного.
Сколько погоды у моря
Вместе ждалось. Сколько лёгкого сыграно!
Сколько есть счастья на свете!
Не в твоего ли, хорошая, сына
Нынче племянник мой метит?
13 мая 24
* * *
Любую возьмите страну на любом континенте
Везде говорят обо мне, как о лучшем иноагенте.
Я против Отчизны. Я полон ужасных коварств.
И кормит меня целый список плохих государств.
Во Франции я завербован Флобером, Дюма и Бальзаком.
Сдаюсь. Приезжайте ко мне со своим автозаком.
В Германии шефы мои и Бетховен и Гёте.
За это лишить меня чести и денег могёте.
Я алчен безмерно! И я к англичанам попёрся.
Мне фунты дают и лорд Байрон, и Тернер, и Пёрселл.
Чтоб хуже сограждане жили мои а не лучше,
Я в Рим с потрохами продался на днях Бертолуччи.
Как сыр ярославский я в масле машинном катаюсь!
С рассвета уже по госдеповским кассам болтаюсь.
И нашим я б тоже продался, став сам себе ворог!
Да нет. Не берут. Говорят – больно сделался дорог.
14 5 24
* * *
На дворе стоит режим,
Дышит, тать такая!
От режима убежим,
Пятками сверкая.
Мы готовы тягу дать
Даже без нажима.
Кто их знает, что нам ждать.
От того режима.
Он тяжёл и недвижим,
Нелюдим, как стужа.
До свидания, режим.
На фиг ты нам нужен.
Правда, общею судьбой
Мы неотторжимы;
И везде везём с собой
Чуточку режимa.
16 мая 23
* * *
Скобари, московиты,
От элиты до черни –
Мы готовы быть битыми,
Мы готовы к сечению.
У наследников славы,
У читателей «Слова»
Ремешки чуть ослаблены,
Чтобы раз – и готовы.
Нас и оптом и в розницу,
Подвергают учению
Батогами и розгами
Солевого мочения.
И для мозга лечение,
И врачует нам душу
Золотое сечение
На кремлёвской конюшне.
17 мая 24
Примечание к «Капитанской дочке»
Найдётся щучие веление
По рыбьи хочете? А чё вам!
Начнётся сучие хотение
Емилиана Пугачёва.
– Вы чья здесь будете, Лягушечка?
Займёмся нежною любовию.
У мя на этом месте пушечка,
У тя зелёная пробоина.
Наедут печки с пулемётами
Под бурный марш менталитета.
Прольются небеса банкнотами
С портретами авторитета.
Чего назавтра уготовано
Не хочет знать братва гулящая;
Гуляй пока не четвертованы,
Распихивай людей по ящикам.
Когда в стране, с бандитской рожею
Бунтуют ящеры из Кащенко
Бунт, Пушкин, вообще, не может быть
Осмысленным или щадящим.
Щадящий бунт, совсем нелепица,
Вовек такого не случается.
В огне трещит благая скрепица
И комендант в петле качается.
17 мая 24
* * *
Пустая голова. Выпотрошенная СВО,
Митинговыми выкриками, волчьей Москвой,
Лисьим Петербургом, сусличьим Бологим,
Ненужным, невысказанным, недорогим.
Эмиграциями, имитациями волнения и покоя,
Значительной интонацией : «Время такое».
Выпотрошеннная. С глазами курдючной овцы.
Хоть бы блядство! Хоть бы пьянство!
Нет. Внутри грохочет цирковой мотоцикл,
Обживает пустое пространство.
19 мая 24
* * *
После твоего отлёта
Четырежды выбирали одно и то же,
Упразднили мелкие деньги, зашили друг другу рты.
После твоего отхода
место стало отхожим,
Книги свалили в прихожей. На погосте свалили кресты.
После твоего отъезда
трижды цвели тюльпаны,
Эльфы посеяли ландыши, мхом зарастает чердак.
Настала бодрая старость. Не стало Льва и Степана.
Бином застрелил Ньютона. Река упала в овраг.
Не дозвониться Чехову, не докричаться матом
До Катулла с Вийоном, до рваных разрезов Земли.
Мы все состоим из молекул. Некоторые из атомов.
Но это вы проходили, и слава Богу, прошли.
19 мая 24
К делу Светланы и Евгении. Самооговор
Мама моя и папа, встретившись в неизвестном следствию месте,
Произвели продукт, результатом которого стал я.
Вынужден настаивать на своём аресте,
Ибо за все годы своего бытия
Относился без восторга, голосовал не за тех, высказывался вслух.
Собрал группу талантливых актёров. В бух-
галтериях ряда организаций
получал деньги за свой подрывной труд.
Выслушивал гром оваций.
Возмущался, когда берут
За горло тех, кого надо носить на руках.
Внедрился в ТВ-вещание, выступал в больших городах.
Считал, что в театре следует говорить правду или не говорить ничего,
Думал, что в суде оправдывают того,
Кто смел и честен, что в правде в самом деле сила.
Прошу простить того, кто на меня доносил /доносила/,
Ибо вы их так приучали и наставляли, Ваша Честь.
Я смотрю – у вас тут скамейка. Разрешите сесть.
21 мая 24