112 Views
Историям, которые случаются с человеком, можно подобрать разные определения. Перечислять их – определения, не истории, перечислять истории – в этом вообще немного смысла, ведь истории надо рассказывать, – так вот, перечислять определения занятие неблагодарное. И в принципе, в зависимости от настроения, о любом из таких определений можно сказать – “стоит особняком”. Звучит это примерно так: “… но особняком стоят истории о любви”, или “… но среди прочих особенно выделяются трагические истории” и т. д. Не просто по принципу “сколько людей, столько мнений”, но по уточненному принципу – “сколько у одного человека настроений…”, а если эту цифру помножить еще и на количество людей…
Историю, которую я хочу рассказать, разные люди воспримут (и воспринимают) соответственно. Так и должно быть. Что может быть более скучного, чем примитивная прямолинейность, когда за описанием, скажем, стола, кроется описание стола. Но! Разве излишнее украшательство не идет порой во вред тексту, его пониманию? Все эти словесные финтифлюшки, которыми мы загромождаем историю. Все эти умствования, когда мы стремимся объяснить скрытый смысл (как мы его видим и как хотим, чтобы его увидел читатель). Все эти навороты, переливания из пустого в порожнее. Зачем? Трудно сказать. Привычка обращаться со словом, как с материалом и одновременно с инструментом в итоге низводит в слове его смысл. И даже искажает. Мы говорим “длинное” подразумевая “короткое”. Мы выдыхаем “да” там, где должно быть четкое “нет”. И все потому, что не слишком хорошо понимаем сами для себя: как же все-таки рассказать историю?
(Вопрос вопросов “зачем?” перед нами не стоит в данном случае! Так иногда бывает – слова бьются в грудной клетке, сбивая дыхание, мешая ровному биению сердца. И ничего не остается, кроме как выпустить их на волю, превратив в общественное достояние. Я думаю, что писательский труд всегда был сродни некой изощренной форме эксгибиционизма. Ну, так что с того?..)
История, случившаяся со мной на стыке нового и старого… И вот опять же: нет, чтобы написать просто “под Новый год”. Но ведь мне хочется, чтобы читатель уловил именно это, именно временнОй стык, когда символика новогодней ночи дополняет наши ожидания чуда.
Ждала ли я чуда? Сложно сказать. Но я ждала нового года, потому что это – МОЙ год. По многим причинам. Крысиный високосный год, венчающий третий двенадцатилетний цикл моей жизни, да еще и долгожданное увеличение зимы на еще один день. И этот день – мой! “Расклада високосного чрезмерность я за продленье бытия приму…” Нелепо предаваться ожиданиям, вкладывать в символику чисел и дат собственные чаяния и надежды – “ах, ах, мой год! случится что-нибудь особенное!” Ничего не случится, если сам не пошевелишься! Под лежачий камень вода не течет. Это я прекрасно знаю. Что не мешает мне ждать вот таких календарных изысков с некоторым трепетом.
Вот их-то – изысков! – я и ждала. А что такое чудо? В чудо пусть верят дети.
… – Никакого Деда Мороза не существует! – заявил Матвейка и добавил чуть более примирительно, – Мне же уже восемь лет! Все эти “Деды Морозы”, которые ходят в ботинках, а на руках у них часы, на которые они смотрят, чтобы не опоздать на следующую “елку”… Пусть в них Глеб верит.
– Нет! – с не меньшей горячностью вступаю я, – Дед Мороз существует. Если ты не видел настоящего, это еще не значит, что его нет.
Зачем мне эти сказки? Может, за тем, чтобы сказка все-таки хоть чуть-чуть, но задержалась, не сдалась упругому и крепкому прагматизму, от которого, как от стенки горох, отскакивает любая нерациональность. Действительно, зачем нужен Дед Мороз, если доподлинно известно, что подарки под елку кладут родители?
Я упорствую в своем материнском стандарте (“мама должна это говорить”). И тут Матвей заявляет:
– Ладно. Я соглашусь с тем, что Дед Мороз существует, если,.. – и делает многозначительную паузу.
Я вопросительно поднимаю бровь, ожидая продолжения. Но мой средний сын тоже не лыком шит!
– Дед Мороз существует, – начинает Матвей повторять мои тезисы.
Я киваю.
– Именно он приносит детям подарки.
Я снова киваю. Предчувствие, что сейчас я могу просто “огрести по полной программе”, робко выползает на свет.
– Причем он приносит именно те подарки, которые дети попросят. Так? – вколачивает Матвей свой вопрос.
Я уже отчетливо понимаю (думаю, что понимаю!), куда клонит восьмилетний рационалист, решивший вывести мамашу на чистую воду. Тем не менее нельзя не согласиться с тем, что Дед Мороз приносит детям именно те подарки, которые они у него попросили. Впрочем, я добавляю жалкую оговорку:
– В пределах разумного, разумеется.
– Конечно, в пределах разумного! – удовлетворенно соглашается Матвей, потом резюмирует: – Я поверю, что Дед Мороз существует, если он в этот Новый год исполнит мое желание.
Не то, чтобы я так уж сильно боялась. Тем не менее некоторые опасения имелись. Однако продолжая игру, которая уже подходит к своей кульминации, я спрашиваю вопросительно:
– Ну и?
– Пусть Дед Мороз принесет мне в этом Новом году… живого… маленького… котенка.
Итак, слово сказано. Желание произнесено.
Как-то в разговоре моя знакомая актриса Лена сказала такую фразу: “Прежде, чем подумать – подумай!” Это к тому что материальны не только озвученные слова, но и мысли. И если ты себе ПОЗВОЛЯЕШЬ думать, будь готов к тому, что подуманное случится. Для меня здесь нет никакой мистики. Я даже не верю в это. Я просто знаю, что так и есть. И подобное знание – раздражает меня своей нарочитостью. Оно кажется мне надуманным, излишне эстетским, что ли? Будто оно уводит реальность в мир (или в миф) философствований. Тогда, когда надо просто жить, без излишних и, тем более, напыщенных рефлексий. Все эти полуинтеллигентские умствования о душе, все эти декадентские мудрствования на пустом месте. Когда сам процесс наворачивания слов видится гораздо более привлекательным, чем конечный результат. Конечный результат же – до банальности прост: слово должно выражать мысль. Правильное слово, стоящее на нужном месте, бьющее не в бровь, а в глаз. Это то самое – “все гениальное просто”. Впрочем, на этот счет у меня наготове всегда другая цитата – “простота хуже воровства”. И тем не менее. И даже так – тем более…
Ну, да, я грешна всем перечисленным. И это странным образом раздражает меня. Особенно, когда надо писать. Не когда хочешь, а когда – надо.
А сейчас? Как я пишу сейчас? Потому что хочу, тем более, что кому это надо, кроме меня самой? Или так – не могу не написать? Или даже так – должна?
Я никому ничего не должна. И мне никто ничего не должен. По-большому счету, если вдуматься, жесткость этих фраз – верная. Понятием долга (традиционным и в общем смысле) могут апеллировать только военные. Что до простых смертных, то оно резко скукоживается до малюсеньких размеров – “самому себе”.
Не надо указаний на эгоизм. Как ни крути, а мы в ответе перед Богом лишь за себя самих, за наши поступки и непоступки, за свои грехи, за свою жизнь. И за свои мысли тоже.
Вот психологи полагают, что до тех пор, пока человек просто думает о чем-то, выстраивает мечты о запретном плоде, который явно порицается общественной моралью, его личными нравственными устоями, но он просто ДУМАЕТ об этом, то никакой патологии здесь нет. Ровно до тех пор, пока он не начал претворять свои мечты в реальность. То есть представлять себе можно что угодно, главное – никогда не делать этого. Так живут миллионы (если не миллиарды) и – ничего.
Да, наверное – “и ничего”. Но знаете, например, как можно показать ад? Это место, где все вдруг могут читать твои мысли. И ты можешь читать мысли других о тебе. И еще неизвестно, что страшнее, если вдуматься.
Прежде, чем подумать – подумай.
Кошку не хотели все. Хотя сказать так – тоже не совсем верно. На самом деле все хотели кошку. Но все – кроме Матвея и Глеба, – прекрасно осознавали ее ненужность здесь и сейчас. Тому было много причин,чисто бытовых, примитивных и нелепых. Но именно по этим причинам лет пять назад нам пришлось отказаться от Кляксы, которая прожила у нас до этого восемь лет. Красивая, бесконечно умная черная красавица. Я ее предала. Принесла в жертву “объективным обстоятельствам”. Так что нынешние разговоры “хочу котенка” пресекались немедленно и беспрекословно.
Матвей, конечно, знал о текущем положении дел. Потому его ход был практически беспроигрышным. Во-первых, он просил котенка не у меня, а у Деда Мороза, что не являлось предосудительным и нереальным (в свете нашего разговора). Во-вторых, он отдавал себе отчет, что если даже “Дед Мороз” в моем лице решит подарить ему живого (и ведь сразу проговорил этот момент, что исключало возможность отделаться плюшевым ширпотребом!) котенка, где же я его спрячу, чтобы в нужный час подсадить под елочку? Как вообще в этом случае я выйду из ситуации? И наконец, в-третьих, поскольку ни о каком котенке не может быть и речи, он мог 1 января торжествовать свое неверие в Деда Мороза на полном основании.
Не на того (или – не на ту?) напал!
Сдаваться я не собиралась. Живого котенка дарить тоже. То есть на всякий случай я проконсультировалась с двумя старшими мужчинами – может, нам все же стоит исполнить желание среднего сына? “Не сходи с ума”, – сказал муж. “Ага. Щас,” – добавил старший сын. Вопрос был исчерпан. И я занялась поисками… хомячка.
На самом деле, концепция, которая придумалась в ходе размышлений о том, как выкрутиться из двусмысленной ситуации, казалась мне практически совершенной. Наступал год Крысы, и купить в подарок маленькую забавную “мышку”, которая к тому же будет сидеть в клетке, было абсолютно в тему. Хомячка легко было спрятать. А под елочку его можно было поместить с какой-нибудь забавной надписью, объяснявшей, почему не котенок.
Как говорится, и волки сыты, и овцы целы.
Хомячка оказалось купить не так-то просто. Перед Новым годом грызунов всех мастей – крыс, хомячков, а также японских декоративных мышек, – с прилавков зоомагазинов смели подчистую. Остались только ленивые лепехи черепах, впавшие к тому же в летаргию зимней спячки.
Концепция рушилась на глазах. В отчаянии я позвонила знакомой, которая занимается разведением… собак. Она-то и посоветовала мне, куда обратиться. Так, практически “через заднее крыльцо”, “по великому блату” за пару дней до Нового года мною был куплен очаровательный хомячок благородной ангорской породы. Я, конечно, не собиралась выпендриваться и купила бы простого. Но выбирать не приходилось, тем более что пушистый белый шарик с красными глазками выглядел просто потрясающе.
В трехлитровой банке он был спрятан высоко на шкафу, заставлен цветами и коробками – ждать часа “икс”. Спрятать клетку было еще проще.
И когда Новый год наступил, хомячок, пересаженный в новую клетку (в двух уровнях, с домиком и лесенкой!), занял свое место под елочкой. На клетке лежала записка: “Дорогой Матвейка! Поздравляю тебя с Новым годом! К сожалению, живых котят у меня на складе не оказалось – всех разобрали. Потому дарю тебе этого хомяка. Но, как знать, может, если его хорошо кормить, то когда-нибудь он вырастет в котенка? Твой Дед Мороз.”
Вот скажите мне, пожалуйста, вы, взрослые люди: существует ли Дед Мороз на самом деле? Или все-таки не существует? Не спешите с ответом. При всей его рациональной очевидности. Допустите возможность этого бородатого волшебника в красной шубе, который раскладывает подарки под новогодние елки миллионам детей. Причем не важно, о Деде Морозе вы думаете или о его европейском варианте. Оставим эти излишние детали и подробности, сосредоточимся на факте: есть или нет такой волшебник для исполнения новогодних желаний, для сотворения новогодних чудес?
С желаниями – не знаю. Может, и нет такого волшебника, который – раз! – и исполнил бы наши желания. А с чудесами… Тут я бы не была столь уверена. Мне кажется, что чудеса все же бывают. Можно их описывать какими угодно словами. Например, так “поразительное стечение обстоятельств”, или “странная цепочка совпадений”, или еще как-то – отдавая дань примитивному рационализму. Это не мешает чуду оставаться чудом. Иметь место быть. Случаться. Происходить. В том числе и в нашей жизни.
Мне нравятся символичные вещи. Или какие-то знаки, которые неожиданно удается прочитывать, именно как знак. Семен по этому поводу говорит: “О, маму опять понесло на разгадывание символов и на поиски знаков!” Так и есть. Подобные упражнения для собственной интуиции мне видятся вполне безобидными, а порой еще и полезными. Например, я знаю, что если запланируешь поездку куда-то, а нужной маршрутки долго нет, то можно не ехать. И, как правило, потом оказывается, что если бы поехала, то зря. Иногда бывает, идешь наперекор предчувствиям, чтобы потом корить себя: “ну, чего не прислушалась к внутреннему голосу? все ведь указывало на то, что не надо этого делать!”
Еще бы уметь правильно прочитывать эти знаки и символы, которые просто рассыпаны вокруг нас! Между прочим, Цветаева писала: “В любви все – знак”. Это как раз о том, что только находясь на эмоциональной вершине, можно легко видеть и прочитывать должным образом знаки, которые не только показывают, но и предостерегают.
Однажды у меня прямо на руке лопнуло толстенное серебряное кольцо, которое я носила не снимая лет пять. С чего бы? Пораженная этим необъяснимым с точки зрения привычной логики фактом, я написала подруге. Галя ответила с присущей ей склонностью к здоровому и спокойному мистицизму, выражающемуся в формуле “все не просто так”. Она написала, что если кольцо лопается вот так неожиданно и необъяснимо, значит, вполне вероятно, оно отводит от человека какую-то беду или неприятность. При этом рассуждения типа “ну, какая неприятность могла со мной случиться, когда все у меня хорошо в жизни в данный момент” не принимаются, потому что – потому и хорошо, что неприятность уже не произойдет. И потом, зачем нам знать, что могло бы с нами случиться?
Бывают такие вещи и случаи, которые нам ниспосланы – для чего-то. То ли для счастья, то ли, чтобы действительно – отвести беду. Кто его знает: где здесь рациональное зерно? Да и можно ли с мерками рациональности подходить к таким хрупким материям? Эти вещи или случаи выполняют заданную программу и исчезают из нашей жизни. А мы даже не подозреваем, ЧТО могло случиться, если бы не…
Никогда бы этого не хотела – знать, что с нами случится! По-моему, только человек с неуравновешенной психикой может этого желать. А человеку с уравновешенной психикой остается вера в чудо. И как называется волшебник его творящий, – Дед Мороз, Санта-Клаус или Кто-то еще, – не имеет, по большому счету, значения.
Имя хомячку на правах владельца придумал Матвейка. Грызуна назвали Джеки. В честь известного китайского комедийного единоборца Джеки Чана. Вечером позвонил шеф, предложил свой вариант имени (точнее фамилии) – Бронштейн. С пожеланием попросить у г-на Бронштейна средств на содержание животного, названного в его честь. Я вежливо согласилась.
Так в нашей семье появился Джеки Чан Бронштейн. Имя вполне соответствует его ангорскому статусу. Но все зовут хомячка, само собой, короче. Мужчины – просто Джеки. А я – Броня, или Броневик. Последнее ему странным образом подходит – несмотря на белый и пушистый окрас. Просто про таких, как Джеки, еще говорят: “прет, как танк”. Ну, или как броневик.
А потом наступил Старый Новый год.
Само словосочетагние видится мне весьма символичным. Его можно крутить и так, и этак, старательно подбирая толкования для этого национального феномена, что не убавит Старому Новому году его странного послевкусия. Это именно – праздник послевкусия. Все уже устали гулять – через Новый год к Рождеству, елки уже осыпались сухим зеленым дождем, все бенгальские огни сожжены, все шампанское выпито. И надо сделать последний рывок – отметить старый Новый год, чтобы окончательно понять: все, теперь уже окончательно – новый год. Без всякой заглавной буквы, обозначающей праздник.
Именно к отмечанию Старого Нового года – с праздничным столом, ожиданием заветных двенадцати часов и бдением у телевизора, – у меня никогда не было пиетета. Проще говоря, мы как-то особенно этот вечер не выделяли. Старый Новый год не входит в нашу обязательную программу. Есть настроение – можно и чокнуться бокалами. Нет – ну и ладно.
В нынешнем году настроения не было вообще. По очень банальной причине усталости и промороженности. Стояли какие-то невообразимые морозы под сорок, а мне пришлось ехать на работу и весь день торчать на совершенно немыслимой конференции, где все выступающие говорили птичьим чиновничьим языком, который на слух я совершенно воспринимать не умею. Спасибо тебе, друг-диктофон! Всегда выручаешь меня в подобной ситуации.
И вот я вернулась домой уже совсем вечером, вся как выжатый и при этом замороженный лимон. Села с застывшим, которое лучше назвать тупым, выражением лица за стол и – зафиксировалась. Хорошо. Тепло. И уже никуда не надо. И даже ноги потихоньку оттаивают.
– Мама! Сегодня же Старый Новый год! – с какой-то подозрительной радостью об этом объявил мне Семен.
“Точно. Тринадцатое же,” – подумала я про себя.
– Надо отметить, – продолжал Семен.
Я кивнула на холодильник, всем своим видом давая понять: вперед, флаг в руки, только самостоятельно.
Семен открыл холодильник, потом закрыл:
– Знаешь, мама, там только бутылка водки. Чем будем отмечать?
– Да! Чем будем отмечать? – в кухню подтянулся народ, в составе двух младших братьев.
– Значит не будем, – сказала я.
Тут же мне пришлось выслушать разноголосое: “Как?!.. Ведь это такой праздник!.. Обязательно надо отметить!.. Как же не отмечать Старый Новый год!?.. Сейчас мы сходим с тобой в магазин и все купим!”
Если ахи и охи еще можно было оставить без внимания, то конструктивную мысль про магазин надо было пресечь в корне.
– Какой магазин? – спросила я с металлом в голосе, – Время почти десять часов, все уже закрыто. И папа к тому же сейчас в душе.
– Во-первых, “Шанс” еще открыт. Во-вторых, я схожу с тобой. В-третьих, ты же не можешь лишить детей праздника, – сказал Семен, а эти два маленьких прихлебайки тут же активно проскулили, что они никак не обойдутся без литра кока-колы, после чего Семен закончил, – а в-четвертых, я иду одеваться.
Как говорится, аргументы не принимаются, обсуждению не подлежит.
Ладно. В конце концов, мне даже одеваться не пришлось, поскольку я еще не успела раздеться. Натянула сапоги, замоталась шарфом. Взяли сумку и пошли.
Когда мы открыли входную дверь, в подъезде на ступеньках сидел котенок.
Знаете, почему я не люблю такие истории? Они слишком литературные, слишком не настоящие. Они выглядят придуманными. Все события в них кажутся притянутыми “за уши” или что там есть у событий? И эта придуманность лишь увеличивается, когда такую историю начинаешь рассказывать. То есть не то, что бы тебе совсем не верят. Но как-то все получается излишне ладно, сверх знаково и чересчур символично.
И вот при всей моей любви к знакам и символам, такие истории мне не нравятся. Слишком простой символ, слишком легко читаемый знак. Но разве от этого менее поразительный?
Да, история с неожиданно под Старый новый год реализованным желанием поразила меня. И даже так – пронзила. И я даже сразу (по рациональной привычке!) идентифицировала ее как чудо. Обыкновенное чудо, повторяя вслед за Марком Захаровым.
Но самое главное чудо как раз не в котенке, который откуда-то взялся под нашими дверями под Старый, но все-таки Новый год. Чудо в том, что эта история – правда, здесь не придумано ни слова. И если все только что прочитанные вами слова выглядят надуманными, то это не беда истории. Это моя беда.
Мне и всегда трудно подбирать необходимые слова, а здесь – особенно. Тут уж никакой диктофон не поможет.
Котенка назвали Гэри.
Вариантов имени было много. Мы с мужем пытались как-то объяснить именем то, что это дедморозовский подарок, чудесность случившегося и все-такое весьма традиционное, включая попытки обыграть абсолютную белоснежность. Мне, например, до сих пор кажется, что имя Вупи было бы в самый раз.
Все наши предложения отвергались как негодные. В конце концов обсуждать имя остались только Семен с Матвеем. Крутили и так и этак, пока не вынесли окончательный вердикт – Гэри.
Кстати, так зовут мультяшную маленькую улиточку – домашнего питомца Губки Боба. В честь нее и назвали.
Гэри оказалась белоснежной девочкой с голубыми глазами. Она совершенно спокойно перенесла экзекуцию с мытьем хозяйственнм мылом – даже ни разу меня не поцарапала. Стояла робко в тазике, пока я поливала ее водой.
Потом, высохнув в специально выделенном для нее махровом полотенце, она сходила на экскурсию по квартире. Думаю, ей у нас понравилось. Вершиной моего удивления стало то, что, подойдя к двери ванной, она робко промяукала пару раз, а потом пописала в приготовленный для нее тазик.
То ли ее уже приучили, то ли такая поразительная кошечка. Думаю, первый вариант был вернее. Потому что у Гэри оказался лишай.
Наутро я позвонила знакомому ветеринару: “Слушай, подобрали кошку, у нее на морде какая-то парша. Что посоветуешь?” – “Свози-ка ее в ветеринарку, попроси, пусть под лампой посмотрят”.
Повезла, засунув под шубу. А куда еще – на улице минус тридцать пять.
Ветеринар – молодой парень, – диагноз поставил сразу: “Ну, у вас лишайчик. Тут, как говорится, к гадалке не ходи. Видите, как зеленым светится”.
“Лишайчик” оказался по всей мордочке с захватом ушей, а также на подушечках лап.
– Это дело такое, – сказал ветеринар, – кошки ведь себя вылизывают, потому могут по всему телу разнести.
И выписал кучу препаратов, с подробным объяснением, как лечить. Он же сказал нам, что – “ваша Гэри – стопроцентная ангорка!” Обалдеть просто! Такое сокровище и задаром.
Пока мы ехали домой, она смотрела на меня своими голубыми глазищами, словно спрашивая: ну, и что ты будешь теперь делать?
Первым делом я снова позвонила Наташе-ветеринару. “Не паникуй, – сказала та, – подумаешь – лишай. Знаешь, сколько я этого лишая вылечила и у кошек, и у собак? Будешь соблюдать правила и ничего ни с тобой, ни с детьми не случится”.
Правил было несколько. Во-первых, изолировать кошку – “желательно в клетку, но если возможности нет, тогда просто закрыть где-нибудь, например, в ванной. Чтоб не ходила по квартире”.
Во-вторых, все тщательно продезинфицировать: пол помыть с белизной, вещи выстирать и прогладить, диваны, кресла и прочую мебель обработать паром при помощи парового утюга.
В-третьих, почаще мыть руки с мылом.
В-четвертых, помнить, что инкубационный период у лишая десять дней. То есть мажешь шесть дней подряд утром и вечером мазью, потом десять дней ждешь, везешь снова “под лампу” и если новых очагов нет, тогда процесс лечения считается завершенным.
Ну, и себя не забывать осматривать, помня, что с момента заражения до проявления проходит все те же десять дней.
Вообще теперь я являюсь просто-таки спецом по микоспории (так по-научному называется лишай). Я знаю, как он проявляется у людей и животных. Почему от него чаще страдают дети. К каким последствиям могут привести запущенные формы. И т. д. Раз за разом я погружалась в недра интернета, выискивая информацию. “Человеческие” сайты пугали ужасами, сайты “про животных” говорили, что все не так страшно на самом деле.
Но у меня была цель – вылечить этот дедморозовский подарок.
Зачем? – такого вопроса не стояло в принципе. Разве у меня был выбор? И дело даже не в некоторой волшебности случившегося, но – разве можно было выбросить (или тем более усыпить!) котенка, которого дети уже взяли в семью, придумали ему имя? Кроме того, я была абсолютно уверена в том, что я вылечу эту кошку. И она будет жить у нас долго и счастливо, прямо как в сказке.
“Это к вам счастье пришло,” – сказала Наташа-ветеринар. И я нисколько не сомневалась в этом, тем более, что в наш первый визит в ветеринарку нам с Гэри было еще одно чудо. Мы видели зимнюю радугу. Она раскинулась по морозному небу точь-в-точь так же, как несколько лет назад, когда я уже видела подобный феномен природы, будучи беременной третьим сыном. Круг солнца, а вокруг него семь разноцветных кругов. Впечатляющее зрелище!
Гэри посадили на карантин в ванную. Как она тосковала там, боже мой! Вымазанная этой вонючей мазью, облезлая – если кто не в курсе, то при лишае у животных выпадает шерсть, – с огромными голубыми глазищами, она смотрела с непередаваемой грустью: ну, когда же вы кончите надо мной издеваться?
Иногда мы выпускали ее погулять по коридору и на кухню. Она пыталась “выкорябать” через прутья клетки Джеки, на что тот смотрел с явным любопытством. Она прыгала на табуретки и урчала, как трактор, от удовольствия. А еще – она смешно чавкала, когда ела. “Фу, Гэри! Где твои благородные манеры?” – смеялись мы над ней. А потом под переделанную пугачевскую песенку: “Гэри, горько плачет Гэри. Гэри, это твоя первая потеря, жизнь такая штука, Гэри…”, снова запирали ее в карантинную тюрьму. Потом я дезинфицировала пол. Заставляла детей мыть руки.
А как иначе?
Потом наступил еще один Новый год – долгожданный год Крысы по китайскому календарю, в ночь с 6 на 7 февраля. Тот самый МОЙ год. Этой же ночью Гэри умерла. Она умерла как-то странно, под вечер – просто легла в уголок на свою подстилочку и стала тяжело дышать. Матвейка встревоженно носил ее на руках, пытаясь развеселить. Он даже не побоялся перепачкаться в этой вонючей мази. Глебка ходил за Матвейкой хвостиком и причитал: “Ну, Гэринька, ну хорошая…”
Уже поздно вечером Семен обеспокоенно спросил:
– Слушай, как думаешь: доживет до утра?
Я была уверена, что доживет.
– Давай-ка ее помоем, а то как я ее завтра в ветеринарку потащу.
Семен помог мне ее помыть. Мы завернули ее в тепленькое махровое полотенце. И Семен пошел спать.
Она лежала у меня на руках, изредка вздрагивая всем телом – словно бы всхлипывая. И столько непередаваемой тоски было в ее потускневших глазах. Она явно не хотела умирать, и в то же время будто чувствовала какую-то зловещую необходимость в этом. Или неотвратимость, или что-то еще. Знаки кошачьего языка я читать, к сожалению, не умею.
Я долго сидела с ней на руках, потом, завернула ее поверх полотенца еще в одну тряпочку и понесла к батарее. До утра оставалось не так и много времени.
Как только я положила ее, она вытянулась всем телом и… все.
Теперь я думаю: может быть, если бы я сидела с ней на руках до утра, то ничего бы не случилось?
Но что толку теперь – так или иначе – думать?
Вечером перед сном Глеб спросил меня:
– А что с Гэри?
– Она заболела.
– И что же нам делать?
– Завтра утром отнесу ее к врачу, и он скажет, как нам ее лечить.
– А как нам ее лечить?
– Ну, вот завтра доктор и скажет.
– А сейчас нам что делать?
Этот разговор мог быть бесконечным. Он и стал бесконечным. Мы говорили с трехлетним ребенком о совершенно невообразимых для него материях, пока неожиданно для себя самой я не спросила:
– А ты знаешь, кто такой Бог?
– Знаю, – ответил Глеб просто.
– И кто же?
– Это такой дяденька.
– А в чем его отличие от всех других дяденек?
Глеб задумался. Все-таки совершенно неподъемный вопрос для трех с половиной лет. Я не видела, КАК он думает – мы лежали в полной темноте, было уже часов одиннадцать, – но я чувствовала, что он старается найти ответ.
После довольно долгой паузы Глеб сказал:
– Это такой волшебный дяденька.
– И какие же волшебства он делает?
– Если его очень-очень хорошо попросить, то он исполнит желание.
– Ну, в целом верно, – сказала я и добавила, – а еще Бог всех защищает.
Если бы я тогда знала, что кошка умрет через несколько часов! Если бы я знала, что буду вот так, беспомощно, сидеть на полу в ванной и плакать по странной кошке, которая непонятно как оказалась в нашей семье и точно также, меньше, чем через месяц, непонятно зачем ушла. Если бы…
Мне предстояло утро. Объяснение с детьми.
Матвейка соскочил рано. Я слышала, что он встал, что он заглядывал в нашу комнату, но притворилась спящей. Потом проснулся и Глеб.
– А где Гэри? – спросил Матвейка. Это была ЕГО кошка.
И я сказала честно: “Гэри больше нет, Матюша. Так бывает. И ничего с этим не поделаешь”.
Сын, конечно, заплакал. А Глебка, который ничего не понял, сказал уверенно:
– Да вы не расстраивайтесь. Я пойду ее сейчас поищу.
И пошел искать. И искал, и никак не мог найти. Я ходила за ним и тоже искала – единственно верные слова. Вдруг он повернулся ко мне и вот так, глядя снизу вверх, громким полушепотом, который звучит страшно пронзительно, сказал:
– Я не понял. Ее, что ли, Бог забрал?..
Это было уже слишком. Такое напряжение – непередаваемое просто. Глеб не дал мне ответить, он закончил мысль сам:
– Но я же его НЕ О ТОМ ПРОСИЛ!
И я поняла, что мой ребенок этой ночью, после всех наших разговоров ДУМАЛ и ПРОСИЛ Бога за маленькую белую кошку.
Ему надо было просто заплакать, ведь слезы рушат любые плотины и перегородки, из-за которых так тяжело дышать и жить. И конечно, он заплакал. И они плакали с Матвеем долго, а я что-то говорила: о том, что так бывает, что ничего не поделать, и что надо сейчас вот так поплакать, а потом постепенно боль пройдет. А они мне, конечно, не верили. Но так и должно быть – такая боль кажется неизбывной.
А потом я, конечно, оказалась права. И хотя болит до сих пор, но уже не так остро.
Я не люблю такие истории – я уже говорила об этом. Они выглядят надуманными, вычурными в своей символичности: сбывшееся странным образом желание, один новый год дал – другой новый год взял, и все такое. И никаких слов тут не подобрать, чтобы попытаться избежать пафосных фраз, вариантов сбывшегося пророчества и чего-то такого еще, отчего нестерпимо несет фальшью.
Насквозь фальшивая поделка, подумала бы я, если бы эта история была мною прочитана. Ничто не мешает вам думать сейчас так же. Но все рассказанное случилось со мной, и я даже знаю, каким словом такую историю определить. В самом начале я пыталась это сделать, да так и не смогла. А теперь знаю.
Это щемящая история. Щемящая сердце. До сих пор.
– В чем принцип лечения лишая? На пораженную кожу надо нанести ожог. Что ты и будешь делать, два раза в день намазывая очаги мазью. И так шесть дней. Кошке, конечно, будет неприятно, она будет пытаться все это дело вылизать – пусть. Но у тебя цель ее вылечить. А тут не до сантиментов. Ожог будет болеть, будешь мазать сафродермом, чтобы заживало. Но это не страшно – всех животных так лечат…
Наносят на кожу ожог. Гриб (а лишай – это гриб) погибает, вместе с какой-то частью здоровой кожи. Выпадает шерсть. Заживать будет долго. Кошка будет ходить лысая, но когда она перестанет “светиться”, значит все – вылечили. Можно выпускать из карантина.
– А шерсть потом вырастит?
– Вырастит. Но не скоро. У кошек вообще медленно растет. А после лишая – тем более.
– Ну, вот, Гэри, будешь ты не красавица! Но не переживай – купим тебе парик!
… нанести на кожу ожог.
… заживать будет долго.
… купим тебе парик.
… ожог.
Заживать будет долго.
Песни про кошек на Яндекс.Музыке
Анастасия Яровая
Родилась в Иркутске. Все остальные жизненные вехи случились и продолжают случаться здесь же. Окончила филфак Иркутского университета по специальности "журналистика". Журналистика и кормит. Замужем. Трое сыновей. В 2012 году основала издательство «Настя».