245 Views
Я привозил гуманитарную помощь в Белгородскую область. Останавливался в доме приветливой одинокой бабушки Вали. Старушка особенная, иногда казалась мне блаженной. Почти ничего не ела, отказывалась от подарков, носила платье-халат, из-под которого угадывалась болезненно-сухая фигура.
У нее была деменция. Она не помнила почти ничего из простых бытовых вещей, но глаза загорались божественным светом, когда она вспоминала влюбленности.
Иногда я приходил уставший, не раздеваясь, усаживался, куда придется, и тут же чувствовал, что за моей спиной, как призрак, стоит Валентина Ивановна.
– Простите меня, Андрей, я ведь вам не рассказала, как в меня был влюблён один офицер?
И начиналась длинная повесть о том, как в музее к ней однажды подошёл лейтенант и сказал, что она «зажгла в его сердце революцию». А потом были какие-то поезда, и офицер ехал с ней в одном вагоне и вышел на станции, чтобы купить для неё солёные огурцы, и отстал от поезда, и догонял на машине. И когда догнал, солёные огурцы были всмятку, а он, раскрасневшийся от неожиданного приключения, вдруг взял и поцеловал её.
– Соленые огурцы, – говорила она и плакала как ребенок. – Всего лишь соленые огурцы. Мы ехали в Харьков из Белгорода. Всего ничего. А он купил соленые огурцы и догонял поезд на машине. А они всмятку.
Таких историй о влюблённостях было всего пять-шесть, но Валентина Ивановна их досконально помнила, несмотря на прогрессирующую болезнь и почтенный возраст. Старушка забывала о том, поела ли она, приняла ли лекарство, покормила ли кота, только с моей подсказки вспоминала, как зовут домашнего любимца, путала числа, предметы, людей, но одно в её памяти оставалось неизменным – истории о влюблённостях. Последней была её встреча с будущим мужем, с которым они прожили долгую жизнь. Молодой капитан только вернулся с фронта и пришёл на телеграф, где работала Валентина. И увидев её, тут же сказал, что она станет его женой. Как в кино. Так оно и вышло впоследствии. Каждый день он дарил ей цветы, а по воскресным вечерам они ходили в ресторан и танцевали. И музыка… да, музыку она помнила… напевала что-то похожее на вальс. И плакала от радости, как ребёнок. Потом благодарила меня за то, что я выслушал её, и уходила. Но через час-другой уже воскресала передо мной с робким и вежливым выражением лица и произносила:
– Простите меня, Андрей, я ведь вам не рассказала, как в меня был влюблён один офицер?
Продолжалось это не день и не два, иногда неделю. Квартирная хозяйка рассказывала мне одну и ту же повесть, которую я уже знал наизусть. Поначалу меня раздражало это, я иногда повышал голос и просил на время оставить меня. Объяснял, что знаю всех её возлюбленных наизусть, что она уже тысячу раз рассказывала мне об этом, что она, наконец, мешает мне заниматься важными делами. Валентина Ивановна извинялась, уходила, едва сдерживая слёзы. Я провожал её худенькую сгорбленную фигурку в халате сочувственным взглядом, однако проходило ещё полчаса, и она появлялась передо мной совершенно преображённая, вежливо извинялась и говорила:
– Простите меня, Андрей, я ведь вам не рассказала…
И я уступал и слушал. Или делал вид, что слушаю.
Старушка погибла во время обстрела. Вышла искать своего кота, который давно вернулся домой. Ходила по дороге, звала своего Тихона, пока не раздались характерные гул, треск и взрывы. Валентину Ивановну посекло осколками, когда я нес ее бездыханное тело в дом, мне казалось, что крови в ней было не больше, чем у ее кота – такая она мне показалась легкая.
Больше в этом доме я не останавливался. Ребята организовали «гуманитарку» в спортзале школы.
Иногда я так изматывался на работе, что валился без ног, закрывал глаза, и мне мерещилось, как Валентина Ивановна бережно трогает меня за плечо и вежливо обращается:
– Простите меня, Андрей, я ведь вам не рассказала, как в меня был влюблён один офицер?