43 Views
* * *
потерянный здесь, как в Донецке солдат:
“что делать? зачем я пришел?”.
а всюду такая же горстка ребят,
и вроде бы всем хорошо.
ругаются, пьют, проклинают свой век
и в лица друг другу плюют,
живут чем на свете живет человек
и ждут, пока всех их убьют.
такая привычка – во всём воевать –
она у живущих в крови.
порою лишь – госпиталь, полка, кровать
и вопль: “ты только живи”.
а я – дезертир в этом мире большом,
и в прочих – поди, дезертир.
слоняюсь повсюду себе нагишом,
смеша весь воинственный мир.
но то ли луч солнца небрежно скользнет,
то ль пуля над шатким быльём –
и кто-то из мальчиков перешагнет
ко мне. и уже мы вдвоем.
и третий, быть может. четвертый потом.
и вот – нас уже большинство.
и мир, что был выпотрошен в решето,
познает свое торжество.
и вот, как один мы все вместе стоим
с небесной своей стороны
пред образом непостижимым Твоим…
и не было будто войны.
* * *
сегодня в упор посмотрел на врага,
увидел чужие глаза.
и вспомнил поля, берега и стога,
и как побежала слеза.
пред мной пронеслись, киев, буча, и днепр,
зверинство, столь чуждое мне.
подумал: “ах, сволочь, ах, я б, ах, ты еб” –
а дальше – мороз в тишине.
а после подумал: ведь там, у него,
вот в этих его же глазах
не то, что я вижу в пределах всего.
ведь там – и весна в образах.
ведь там, стало быть, и пасхальная ночь,
ведь там, стало быть, и жена.
а если жена, то, быть может, и дочь,
и в целом большая страна.
там – родина. там – переписанный гимн,
там радио, пресса, тв.
и что мне взаправду придумалось с ним
долбиться за день вдв.
стоим и глядим друг на друга, враги,
ворочаем грязным бельем.
он видит во мне восемь лет и ни зги
не знает о горе моем.
ведь я – лишь нацист и народная рвань,
за то, что державу люблю.
нас нет – потому что нас создал иван
и дал на хохла по рублю.
нет, ты не поймешь меня, ты – оккупант.
я также тебя не пойму.
я знаю, кто рвал мой одесский талант
в херсоне, донецке, крыму.
мы общим насилием разделены,
и знаю я здесь лишь одно,
хотя и не знаю, чьей больше вины
нам в мире с тобой суждено –
я знаю, из нас выйдет с поля один.
другого я не сочиню.
так что заряжай, московит, карабин,
а я закрепляю броню.
* * *
Тот Кто не был от рук и до пят распят,
Тот не знал, что такое жизнь.
Как не знал, сидящий в штабе солдат,
Как от пули катиться вниз.
Тот бродил по земле совершенно зря,
Кто в ребре не имел копья.
Вся судьба его, участь – до фонаря,
Хоть один он, хоть есть семья.
Если был ты на век пригвожден к кресту
И висел, пока нужно, там.
Значит, верно прошел ты дорогу ту.
Твое тело отныне храм.
И глядят на тебя, как на храм зимой,
И на свет твоих глаз-лампад.
Ну а ты улыбаешься: “Бог ты мой”.
И небесный идёт снегопад.
* * *
вот паспорта, вот поезд, вот вокзал.
я напоследок правды не сказал.
в руке дрожит потрепанный билет,
как у виска взаправду пистолет.
что делать мне? шагнуть туда, во тьму
безвестности, узнать ли, почему
меня мой личный выверенный мир
выплевывает из дневных квартир.
надеяться на лучшее ли там?
бродить за богачами по пятам?
что ждет меня потом, на пустыре,
как пешку в завершившейся игре?
не знаю я, куда теперь, потом.
я знаю, что здесь раньше был мой дом.
теперь он дальше – ближе к небесам.
определишь как вечность по весам?
по метроному как определишь
ты километры, в коих отстоишь
от будущего, что глядишь отсель,
как в правду в досягаемую цель,
что у виска дрожащий пистолет
восходит в твой потрепанный билет.
и я шагаю в маленький плацкарт:
одесса. снег. война. второе. март.
* * *
так предсказуемо и глупо:
еще лет десять от сего
я знал: останется залупа
тогда с именья моего.
и ничего не переделать,
стишочков не переписать –
лишь обвести душонку мелом
и над самим собой плясать.
тогда хотел в эфир я выйти,
а вышел, видимо в тираж.
все вы, мальчишки: дима, витя –
вы молодцы. “а ты что, саш?” –
“а я? я хер сосу, ребята,
курю какое-то гнилье,
пока вокруг идут соладты
по тело грешное мое”.
* * *
заходит солнце рано,
и всходит солнце поздно.
совсем не океана
пейзажи здесь. как гроздья,
сосульки по карнизам
навязчиво свисают.
и кажется, что снизу
совсем не видно рая.
а хочется теплее,
а хочется добротней.
гулять бы по аллеям
каким-то днем субботним.
чтоб тут тебе бонжуры,
а там тебе – гуд морнинг.
и мир литературы,
таинственный и горний.
там, в центре человечьем
виднее смысл века.
в здесь, как в чебуречной, –
тот нищий, тот калека.
да, хочется куда-то,
где звезды на ладони.
где рядом не солдаты –
поэты и мадонны.
но солнце всходит поздно,
заходит очень рано.
и не в ладонях звезды –
а так, на дне стаканов.
* * *
Указательным пальцем поправив очки…
А. Кабанов
указательным пальцем поправив очки,
смерть встречая, глядит пятачок.
так, давно у нас строем идут пятачки
волку серому прямо в живот.
сколько пало на свете таких пятачков
в общепитовском этом бою.
и мне кажется, я – пятачок без очков
и в преддверии чрева стою.
так, из чрева исшел и во чрево войду,
упокой же, свиной нас господь,
чтобы даже в твоем, коль придется аду
волк не смог бы нас перемолоть.
подавился бы нами, да сгнили б вдвоем –
так, едок вместе с пищей – во мрак.
помяни, бог свиной, нас во царстве твоем
и повесь над могилой пятак.
* * *
До вечера дойти, закрыть свои глаза,
Чтоб этот мир на ночь исчез со всех радаров.
Здесь невозможно жить, сверяя образа
С восточной бородой каких-нибудь Умаров.
Проснешься – сразу боль. Мечтаешь только спать.
Так, взятие в кольцо сильней, чем у вражины.
И если ты совсем не можешь воевать,
То жуй в гниющем рту остатки Украины.
Свои же погребут, в расход определят.
Кому ты нужен, бля, без кирзовых ботинок.
Здесь сонные кресты по улицам стоят
Подобием каких октябрьских осинок.
На ложе на своем вращайся, как в аду,
И, может быть, тогда тебе пришьют героя.
За то, что ни с собой, ни с нэнькою в ладу
Ты не был никогда под уличным конвоем.
Быстрее спать иди. Во снах твоих, там, жизнь.
А здесь – обрубок, брешь, плевок, кусок, окурок.
И крепче за свое сознание держись,
Пока их крутит бес, как камерой обскура.
Тогда, быть может, сны и вправду выйдут в явь
И сможешь подвести какие-то итоги.
Что если сам не бьешь, то щеку лишь подставь,
Пока воздушный фронт не знает о тревоге.
* * *
Когда забываешь, где ты,
Когда забываешь, кто ты,
То помнишь лишь это гетто
И где здесь его ворота.
Здесь память реальней мысли,
А мысль реальней жизни.
Так здорово мы прокисли
В страдании об отчизне.
И здорово мы в шеренге
Идём к неродному богу,
Остановясь у стенки
И покурив немного.
Александр Щедринский
Родился в 1992 году в Одессе, где и проживает. Автор поэтических сборников «Четверть комнаты» (2017), «Коды» (2017), «Хронос» (2018).