81 Views
* * *
Я пережил клиническую жизнь
и перенёс последствия атаки.
На мне всё заросло, как на собаке,
да и внутри слежалось — зашибись!
Удары, переломы перемен,
чужие вирусы, убожество родное –
всё позади, и только память ноет
о том, как ныли ноги у колен.
Зато теперь я плачу о других,
не о себе, я думаю о них –
разорванных, сгоревших и пробитых.
Убийство скопом стало общим бытом,
и близких стало больше, чем родных.
Стареет мир и хочет на покой,
и равнодушьем пахнет равновесье,
обман, обвал — не удержаться в кресле,
ты инвалид с ремиссией такой.
Рим пережил клиническую смерть
и долго был любезен тем народам,
которые тащили на подводах
из города классическую твердь.
Я видел Рим, Париж, Йерусалим
и так скажу слезами идиота:
не всё так плохо в выживших оплотах.
Кто старше страха — тот собой храним.
* * *
Сизый город требовал: «Пари!»,
витражи, рискованные треки,
повели по небу сизари –
карлики, великие Лотреки.
А внизу — гаргулий горлодёр,
смешанные разумом химеры:
готикой написанный собор
наполняют магией Месмеры.
Нежным распечатанным вином –
грубая шагреневая Сена.
Пахнет Квазимодою Вийон
и любовью — розовые стены.
Смотришь вверх, за башнею следя,
проплывая воздуха изгибы,
видишь карту, как поводыря,
пятна крови, лилии и гибель.
* * *
Пропал поэт, респондер отключил,
летел на запад, а вильнул к востоку,
как ссучился без видимых причин
поддавшийся пороку и потоку.
Исчез с радаров и контакты стёр
при помощи всемирной паутины.
Ну как ты там, по-прежнему остёр,
всё бузотёр среди липучей глины?
Ищи его по отголоскам слов
единого, затёртого, родного,
по крохам исчезающих основ,
ищи без цели повстречаться снова.
Пропел поэт — и курсом на восток,
хотя к закату время намекает,
к сухим истокам от былых дорог –
и вдохновенье не проистекает.
Вот кто б ты был без греческих легенд,
круговорота ясного бунтарства?
Ищи теперь до греческих календ
других варягов — повенчать на царство.
Путь
Каждый в мире миров
должен пройти свой путь до конца,
белое солнце, чёрное солнце –
это не важно.
Всё вырождается, раздробясь,
от героя до подлеца.
Но чернила плывут
по вощёной бумаге влажной.
И зачем слёзы лить
о несчастной породе своей,
о её продолжении,
о последнем наглядном изводе,
может, это опять
сорок лет проведёт Моисей,
возвращая людей
в железные рамки свободы?
Фараонова конница
тоже не встала на полпути,
мы не верили в чудо –
и мчится она по аллейке…
Надо встретить её,
надо навстречу пойти…
Вырождается время в часах,
если ты не сменил батарейку*.
Остаётся надеяться
на чтение солнца или песка,
на упрямую волю
невидимого закона,
и дойти до конца, до предела,
до горячего в жажду глотка,
до разлома земли и морей.
До предсмертной волны фараона.
*Образ Ильи Кормильцева
* * *
Вино настояно на мухах-дрозофилах,
на осах, пауках, прошедшем лете,
на солнце и дождях — сиянье, струях, крыльях,
на ожиданиях, ошибках и приметах,
на долгом свете и короткой ночи,
пыльце дрожжей на позолоте плоти,
короче –
на сладкой жизни и солёном поте.
* * *
Единоверцы и единоверки
не всех равняют по единой мерке,
кого по стенке, а кого по струнке,
кого по шконке, а кого по шкурке.
И одного не выбрать произвольно:
не больно страшно или страшно больно?
Единоверки и единоверцы,
ключ Буратино от заветной дверцы:
придёт и в счастье ткнёт вас длинным носом.
Надёжное, простое, без износа.
У виртуального камина ожидая,
минуто-киловатты прожигаем.
Тут главное не вера, а единство,
сомнение обиднее ехидства,
и даже одинокие похожи
томленьем выбора и выбором расхожим.
Мы рождены, чтоб сказку сделать рентой.
Единосущны и единосмертны.
* * *
Уже не жалко, что ещё вчера
я проходил по каменистым склонам,
теперь не манит дальняя гора
с её тропы вернуться просолённым.
Что вниз, что вверх — всё тяжело ногам,
на камень сяду, но не пригорюнюсь.
Я новый день за прошлый не отдам
и старость не пущу в обмен на юность.
Уроки лет, историй и стихий,
прямохожденья, противостоянья.
Сошли снега, обиды, пустяки,
остались снежные вершины мирозданья.
Заметки геронтолога
1.
Мужчина в зеркале, которого я брею,
всё более похож на старого еврея.
2.
Жизнь как пасьянс
сползает вверх
к тузам.
3.
Гляжу в календарь, как с обрыва,
пока не оборван листок.
4.
Не подскажет телефон,
сколько сгинуло племён.
5.
Параноидальный нытик-интроверт –
грязный, рваный и пустой конверт.
6.
Словно пуля свистнула,
не задев виска, –
проскочила систола
свысока.
7.
Какие наши годы!…
Да, кстати, а какие?