59 Views
* * *
как в жизни человек томится,
я это видел, и не раз.
как будто раненая птица,
что в клетке ладит свой парнас.
то он сидит один на стуле,
то полежит, то вдруг поест.
то купит зуб себе акулий,
изведав новый интерес.
он с кем-то говорить желает
и перед зеркалом молчит.
он хочет побыстрее к раю,
но жизнь бежит, а он стоит.
томленье – признак тленья праха
и страха перед бытием.
и, видно, лишь одна бумага
все это сохранит потом.
* * *
спасибо воздушным сиренам, спасибо разрухе,
что я теперь знаю: не может хороших быть русских.
и если когда-то в душе оправданья теплились
о пушкине, бродском, каком постклассическом стиле,
то все это рухнуло. этот хорошенький русский,
что спрятан весь за вереницу благого искусства,
засадит вам нож, коль узнает, что вы украинцы,
пусть он защищает давно демократии принцип.
и этот вот русский, который себя демократом
считает, вдруг сразу становится вроде пилата,
когда говоришь ему о преступленье режима:
положим, режим нехорош, только русь-то едина!
и про украинский скажи ему выбор и опыт,
то он позабудет про равенство, братство европы.
подонок, убийца, кастрат, лицемер и фашист, он
живет, словно барин с извечной судьбой тракториста.
и он не простит никому сей оторванный ломоть
моей Украины от плоти родного содома.
* * *
Неле Татарниковой
Так, искать себя в этих трущобах промозглых и тусклых,
Не выискивая оправданий грехам поколенья.
Мы и так долго ждали, надеялись. Вера в искусство
Заменяла иные, что крикнуть хотелось: “Мгновенье,
Мол, ты остановись. Ты прекрасно…”. Не остановилось.
И вот так мы живём в обиталище грусти и снега.
А все то, что до этого, – словно нам вовсе приснилось.
Детство, юность, кровать, и влюбленность, и вечная нега.
Так, нам больше не ждать теплоты в этих венах столетья.
Я спросил: “Может нам, повезет ещё как-нибудь в этом?”.
“Знаю: точно не нам, – ты ответила. – Может, хоть детям.
Может быть, из них кто-то хотя б не родится поэтом”.
* * *
Закрыть глаза. Как будто нет войны.
Я спрятался, я в домике. Не троньте.
Нет выстрелов, смертей, ничьей вины.
Исчезло, словно дождь на подоконник
Упавший. Так, нет ничего вокруг:
Беды, несправедливости и Бога.
Нет, милая, тебя, тебя, мой друг,
Нет слова – даже нет в нем и полслога.
Нет прошлого и будущего нет.
Нет городов и крыс, что ты раздавишь.
Окурков даже нет от сигарет.
А главное больниц нет и нет кладбищ.
Так и живёшь, небытие сказав.
Что чуть – и от земли осталась малость.
Но понимаю, что закрыв глаза,
Меня – здесь нет, а прочее – осталось…
* * *
ты думаешь, мне весело и броско
оставить этот город без меня?
ты говорила, что я – очень бродский,
и это все для будущего дня
сыграет очень стоящую ценность.
но думаешь ли ты, что я горю
в своих словах, печальных и обсценных,
что родину бросаю к январю?
ты думаешь, что просто уезжать мне,
оставив эти улочки, дома.
пусть знаю я, что вы, что мне, как братья,
здесь не сойдете без меня с ума.
но каждый вздох, паденье утром снега
с чем я смогу хоть где-то там сравнить?
мне было здесь тепло… любовь, и нега,
и рождество, и яркие огни.
но только я, конечно, уезжаю.
но никогда и слова не скажу,
что родина меня не провожает
и не манит к родному этажу.
я знаю корку черствую изгнанья,
как вправду говорил себе поэт.
но не ищу ни слез, ни оправданья,
что нет меня в стране отныне, нет.
* * *
бессмысленные дни бессмысленного лета.
бессмысленные дни бессмысленной зимы.
собаками дворов слоняемся по свету
мы, голые сердца; мы, светлые умы.
не про войну теперь. ведь это неизменно.
про что-нибудь еще, что видимо за ней.
должно быть, эта боль не ведома вселенной:
боль собственных ее покинутых детей.
перейденный рассвет перейденного лета,
непрожитый закат непрожитой зимы.
и где-то в тишине потухнет сигарета,
и бросим взгляд наверх оставшиеся мы.
* * *
я помню так, что ранее – любовь,
и ты сидишь и смотришь так в глаза мне.
и кажется, основа из основ –
о нашем единенье предсказанье.
но не сбылось. как многое потом.
на противоположных континентах
мы с кем-нибудь другим лежим вальтом,
запечатлев грядущие моменты.
и ничего здесь больше не сквозит
от прошлого, что в этом не продлилось.
и только снег в окне изобразит
какую-то замедленную сырость.
* * *
да, видимо, как ранее не будет,
не принесут нам радости на блюде.
но, может, будет как-то по-иному
как добавленье к блюду основному.
но, может, как-то раненое счастье
и сложится, и соберет все части,
перевернет планету, как котлету,
где ранее казалось: жизни нету.
и, может, вправду, снова потечет здесь
ручей, опять осваивая четкость.
и рябь, что представлялась неизменной
предстанет сингулярностью вселенной.
* * *
покуда ночь за окнами темна
и все мы в головах своих живем,
в реальности давно идет война,
да, вот война, вот мать, вот отчий дом.
пока ты столько жил в своих мечтах
и страхах, за тебя решали жизнь.
теперь ты соберешься ль впопыхах
все заново начать и взмыться ввысь?
жизнь так легка, покуда не с тобой,
и тяжела, когда к тебе впритык.
а за окном идет последний бой.
так выбирай, что будет: хлеб ли, штык.
* * *
Эта жизнь – шаг вперёд, а потом, как положено, два назад,
Где у страха такие большие глаза.
Ещё один день прожили и слава Богу.
Правительство отменяет воздушную нам тревогу.
Когда мир разделяется на полюса,
Выбирай, чтобы занимаемая полоса
Не оказалась встречной. Отключи все телеантенны,
Где одни только новости об окончанье вселенной.
Когда все друзья помешались на ненависти одной,
Ведомые то ли злобой, а то ли виной,
Ты сам пытаешься сохранить это шаткое лето,
В душе, где давно не горит никакого света.
И, может, хоть что-то ещё качнется к кончине тьмы,
Но главное, чтоб вместе с этим дожили мы,
Привыкшие из Отче наш вычитать полслога.
Воздушная тревога отменена. И слава Богу.
* * *
пишу тебе, словно изгнанник какой со двора,
пишу исподволь, втихаря, будто спрятанный в задний
забытый карман. за окном все снует детвора,
как будто наш год завершается снова внезапно,
хотя календарь не сулит новостей никаких.
давно все известно. моя нежелательность тоже
давно здесь известна. порхают в огнях мотыльки,
бегущие в зиму холодным морозом по коже.
пусть я отлучен от тебя, неизбывно пишу.
ищу хоть какой-то случайный, нелепейший повод.
пусть и при дворе я прослыл как насмешливый шут,
и был вечно чуден, и весел, и ясен, и молод.
пусть это письмо не послужит совсем ничему,
помимо стремления к точке луча в акварели,
что, преображаясь из схемы в ночной азимут,
становится там золотым полотном в самом деле.
Александр Щедринский
Родился в 1992 году в Одессе, где и проживает. Автор поэтических сборников «Четверть комнаты» (2017), «Коды» (2017), «Хронос» (2018).