679 Views
* * *
Хочется быть подростком,
Резким и инфантильным,
Обличающим, жестким,
Мужественным и сильным,
Знающим смысл и правду,
Глупым, умным, бесстрашным,
Словом, стрелком по башням
В давней книге Стругацких.
И нечего улыбаться.
Только не помогает…
Хочется стать ребенком,
Снова проситься на ручки,
Плакать долго и громко,
Видя черные кучки
Чьей-то недавней жизни,
И ведь уже не развидишь,
Не спрячешься, нету мамы,
Что же со мню будет,
что же со всеми нами?
Только не помогает….
Хочется стать ортодоксом –
Православным, евреем,
Мусульманином, Бог с ним,
Только бы поскорее
Хоть в кого-то поверить
И спастись, и исчезнуть
Даже посреди боли,
даже посреди боя –
чудо спасет. Любое.
Может, оно поможет?
Как это – быть собою?
Вот, я болтаюсь дома.
Нас не бомбят сегодня.
Правда, вчера бомбили.
Явно и завтра будут.
Кашель к чертям, упадок
Воли к чертям, откуда,
Я их в себе замечаю,
Им говорю, ну ладно.
Нас не бомбят сегодня.
Надо к себе вернуться,
Сказать себе здравствуй,
Время сварить себе кофе,
Время сделать вдох-выдох,
Время идти работать,
Может быть, будет завтра,
А пока что – сегодня.
У взрослых – всегда сегодня.
* * *
июль
неоканчиваетсянепрекращаетсяне
Всего слишком много
Опять
Убитые дети
Все пишут про убитых детей
Все поэты пишут про убитых детей
Все новости пишут про убитых детей
Все находящиеся в своем пространстве
пишут про убитых детей
Как будто возможно писать о чем-то еще
Как например
Валяющиеся в грязи ноги и руки
Разметанные дома
Растертые города
Под корень вырванные деревни
Могилы в песочницах
Могилы на тротуаре
Мертвые незахороненные
Вокзалы залитые всем
Раскачивающиеся толпы
Глаза оставшихся
Подвалы без хлеба
Подвалы без воды
Подвалы без живых
И так далее
Я просто перечисляю
Просто называю словами
Я не могу ничего осмысленного
Никаких метафор
Просто стучу зубами
И пока я это пишу
Еще кто-то валится в лужу
В черную грязь
В разрушенные перекрытия между этажами
На своего еще не мертвого ребенка.
посвящается всем, кто
ну вот. и я говорю с людьми
из зоны военных действий.
а по какому, собственно?
по собственному желанию,
чужому неравнодушию,
глубинному единению,
по праву моей профессии,
по опыту и без опыта,
по скайпу, вотсапу, вайберу,
всему, чему научилась,
а главное – потому, что мы
по образу и подобию,
нельзя об этом забыть.
ну вот. а что они говорят?
одно и то же и разное –
страх и окаменение,
бесстрашие и безумие,
тревога, тревога, паника,
нет паники, только есть не могу,
лекарства уже кончаются,
едой запаслись с соседями,
я волонтер, мама сердится,
брата призвали, я дома одна,
пока интернет работает,
пока есть свет и вода и газ,
мы все в подвале четвертый день,
мы вырвались и в другой стране,
а дочь часами криком кричит,
мне бывший приносит еду три дня,
а вдруг ему не захочется,
а я в инвалидном кресле,
а мне уезжать или переждать,
а вдруг обстреляют на том шоссе,
а я из дома не выхожу,
в обстрелы прячемся в коридор,
там все-таки нету внешней стены,
а я беспокоюсь за сестру,
мы все здесь вместе, она там одна,
там не застрелят, там рот заткнут,
а я все плачу – девятый день,
и оставаться или бежать,
мама не хочет, дети не спят,
и воздуха нет, и нечем дышать…
а что я на это могу сказать?
молчу. задаю вопросы.
пытаюсь понять, к кому еще
обратиться за помощью
и говорю об этом,
и слушаю. слушаю. слушаю.
и снова и снова прошу дышать.
и сама дышу вместе с ними
и с каждым из них по отдельности.
потом заканчиваю разговор,
пытаюсь вспомнить, кто это – я
и как меня зовут,
и все начинаю заново.
в общем-то это одно и есть:
выдохнуть и вдохнуть.
Алиллуйя Одессе
после войны
ненадообъяснятькакой
(хотя теперь уже надо)
мои дед и бабка не вернулись в одессу
дед-детдомовец с его талантом выживания
и бабка внучка хазана
лучший голос еврейской одессы
на грампластинках
только там и остался
выжили
только они из семьи в 57 человек
тонули шли пешком в самарканд
выступали во фронтовых бригадах
спасибо товарищу сталину
за указ о демобилизации работников искусства
мама выжила
и все детство я слышала:
одесса! одесса! одесса!
я никогда там не была
твердо знала никогда не поеду
это было вернуться на войну
гибель всех
фашисты
голод
страшно
невозможно вернуться
туда где бомбы и смерть
а теперь снова фашисты
обвиняющие в фашизме
тех кого они бомбят.
война.
что бы ты сказала
двухлетняя моя мама случайно не утонувшая
при взрыве парохода взрослые плыли
на руках держали друг другу передавали
что бы ты сказал мой дед немец
всю жизнь успешно выдававший себя за еврея
актер синеблузник и матерщинник
бежавший по горящим улицам
с чемоданчиком
с театральным реквизитом
что бы ты сказала
моя бабушка
любимая внучка
повешенного в своем дворе девяностолетнего раввина?
фашизм имеет разные обличья
нет им числа
но мы знаем их имена
выживи одесса.
* * *
Вдруг понимаешь: страшно и хорошо.
Дух захватывает не у тебя, а всего тебя.
Холодно, ветрено, снова дождик пошел,
Снова зима началась. Снова трубы трубят.
Но ведь не у тебя, не в твоей стороне,
Что тебе, мало твоей войны, страхов и бед,
Много всего достается крошечной этой стране,
Может, поэтому ясно – чужого нет.
Вот и выходит строка, как военный марш,
Вот и садится голос, трудно дышать,
Вот превращается время-пространство в фарш,
Нет оболочек, кожа саднит, не тебе решать.
Кажется, вот проснешься, но нет конца,
День наступает, грозен небесный лик,
Снова и снова слушаешь голоса
Из параллельной вселенной, с другой Земли.
Разность и равность, разрывы снарядов, шум
Толп на вокзале, ранимое естество…
Милости Я прошу, не жертвы прошу –
Так говорит Господь. Кто слышит Его?
Ольга Агур
Ольга Агур (1961) родилась в СССР, жила в Баку, с 1990 года живет в Израиле. Поэт, переводчик. Пишет по-русски и на иврите. Автор двух поэтических сборников "Легкое небо" и "Ad Libitum", сборника стихов на иврите "Стихи на линии горизонта" ("שירים על קו האופק" ) и книги переводов израильской поэтессы Йоны Волах "Творенье любви". Состоит в СП Израиля. Публикуется во многих периодических изданиях, печатных и сетевых. Живет в Хайфе. Психотерапевт.