398 Views
* * *
В Кременчугé взрывной волной убило журавлей.
“А что поделать”. “Ну, война”. “Такие времена”.
Мы больше не боимся зла, мы сами стали злей.
Но журавли в Кременчуге уже не гомонят.
Он просто взял да и нажал, да и не раз, на жаль.
И самый воздух вопиял, но кто его спросил.
Ты, как помстится кровь на блике хлебного ножа, –
Сломай его и выброси, землёй его присыпь,
Чтоб дети не играли больше в прятки от боёв,
И “дальше ноги от земли”, от собственной земли.
Ты не убьёшь. И не возьмёшь того, что не твоё.
Уже немало.
Кременчуг. Ракета. Журавли.
* * *
На после войны отложенный вдох,
Непрерванный сон и встречи с роднёй.
На время боёв всё важное – в долг.
Опора на дно, на новое дно.
До после войны. Минута в кредит.
Неделю за так. И месяц взаймы.
Полгода пожить, а там поглядим.
Отдам к холодам, отдам до зимы.
Тогда заживём. Дыша без долгов.
Всерьёз хохоча. До дна веселясь.
И мы позовём нестрашный огонь –
Свечу и камин. Спалить векселя.
* * *
Взрослые – это взрослые,
Их не исправить, бог с ними.
А безобидных, маленьких,
Надо ли перемалывать?
Слёзы их – что ли топливо?
Вот он моргает тёпленький,
Что-то поняв едва ли,
Стынуть идёт в подвале.
Мягкие мишки-зайчики
Едут на фоне зарева.
Неба подол распорот,
И никакой опоры.
Время детей украдено,
Время сползает в кратеры.
Тихо шагая в гору,
Дети несут не горбясь,
Что недоступно бомбам –
Небо над бывшим домом
(Алый уходит в розовый).
Все, кто доедет – взрослые.
* * *
Что стряслось, душа моя? Ну, поранилась.
Не впервой же? То-то, что не впервой.
Раньше реагировала по-разному,
А теперь то ярость, то ничего.
И молчишь сутуло, и ходишь пасмурно.
Тени под глазами до самых щёк.
Дети в относительной безопасности?
Близкие на связи? Чего ещё.
Всё твоё, нательное и подвздошное,
Тошное и горькое, “ох” и “тсс”,
Крошится торопя́щимися подошвами
Или ждёт качаясь, что облетит.
Выжила, не выжжена, не оплавлена.
Не впервой же? Именно, не впервой.
Сделаешь дела, утолкаешь маленьких,
Не усну, дождусь. Приходи. Повóй.
* * *
В коридоре затмений темно,
Выбираюсь из стадии “торг”,
Вдоль по стенке, сливаясь со мной,
Промежуточный ходит итог.
Забирает листву водослив.
Сообщается с передовой,
Что стихи никого не спасли
(Никого, никого, никого).
Дописать – и наплакаться всласть,
Поделиться, и пусть раструбят!
Но не буквы просили прислать,
А ботинки и пауэрбанк.
Просто панцирь у каждого свой,
Приглашаю ко мне – в речевой,
Чтобы не разрушалось от войн
Ничего, ничего, ничего.
* * *
Буквы по анкете ползут неровно.
А бывает национальность “прочерк”?
Можно не признавать никаких народов?
Все же люди, очень или не очень.
Чем твоя согреется идентичность,
Если дом заснежен и обесточен?
И нигде не мирно, нигде не тихо,
Все воюют, очно или заочно.
Чем ты подпитаешь сухие корни?
Может, ты из этих, аэрофитов?
Без угла, без иконы. Кому такое
Пригодиться может худое сито?
Пришлый, коренной или перекатный,
Сберегись, пожалуйста, не исчезни,
В каждой капле море. Ты – суперкапля.
В остальном не уверена, если честно.
* * *
Никакого права не маешь, одну вину.
В чьей-нибудь (твоей хотя бы уж) голове
Шестерёнку самомалейшую повернуть б.
Ведь война. Беда-махина. Год-Гулливер.
Ничего-то не возгонишь из ваших букв,
И статьями не согреешься, ноты – пыль.
Развязала праздничный бант? А могла бы бунт.
Откупись донатом от совести, откупись!
Сфокусируйся на ставшей чужой себе.
На предновогоднем запахе булочной,
На живой руке, качающей колыбель,
На сопящей колыбели, на будущем.
* * *
Тот новый год. Люди, как мы точь-в-точь,
Режут багет, в пост помещают тост,
Смотрят старьё, входят без запятой
В этот январь (вот уже скоро тот).
Астигматизм, фокус не отловить,
И ни к чему, в кадре не мы – они ж.
Мы с февраля в горестной нелюбви.
Путь запетлял, скоро не распрямишь.
Выключим свет (сами, когда хотим).
Масло, икра, ёлочка раз-два-три.
Мнительный и квёлый от духоты
Мирный мой мир. Холодно от двери.
Сделаем вид. Норма и мишура.
Ради детей! Песня свалилась в рык.
Дед, Николай, Санта, ит сéтэра,
Жгите. И пускай уже догорит.