1192 Views
“Disbelief/Нереальность”, Сто русских антивоенных стихотворений (на русском и английском). Ed. by Y. Nemirovskaya. Smokestack Books, UK. 2023.
С начала войны в Украине прошел почти год, но до сих пор иногда просыпаешься утром с ощущением затянувшегося кошмара: вот сейчас умоюсь, приду в себя и пойму, что все происходящее лишь дурной сон. Фаза отрицания спасает психику от саморазрушения при столкновении с катастрофой космических пропорций. Стадии адаптации начинаются с ощущения нереальности – отсюда название двуязычной антологии “Disbelief/ Нереальность”, вышедшей в издательстве “Smokestack Books” под редакцией Юлии Немировской. С первых недель войны Ю. Немировская начала собирать стихи в “Копилку”, проект, продолжающийся и поныне. Проект стал особенно важен поэтам, находящимся в России: не будучи уверены в собственной безопасности, они спешили передать стихи на хранение. В “Disbelief” вошла малая часть всех собранных стихов. Обложка художницы Марии Казанской готовит к погружению в период изначального шока, характерного для первой половины 2022 года (рот закрыт рукой, глаза расширены, выражение “этого не может быть”). Семьдесят поэтов и пять блистательных переводчиков, Дмитрий Манин, Мария Блоштейн, Аня Крушельницкая, Андрей Бураго и Ричард Кумбес овеществляют, облекают в слова нереальность невероятного.
Война — это слон из притчи. Сто стихотворений как семь слепцов ощупывают разные его части и пытаются определить для себя, как жить рядом со смертью, предательством, кровью, ложью. То, что удалось нащупать авторам, зависит в большой мере от ракурса и от местонахождения vis-à-vis кровопролитие. Кто-то видит события в ленте новостей — причем новости подразделяются на подлинные и фальсифицированные, на новости официальные и выкраденные через ВПН:
сестра ему пишет в ватсап: открой же глаза
посмотри вот что пишет ваш начальник эф
эс бэ он же не может врать он же должностное
лицо, – и копипастит длинную цитату
он отвечает ей: погоди почему не может-то
а она ему кидает гифку из фильма волга-волга
и потом цитату из лукашенко…
(Ксения Букша)
Кто-то с ужасом вглядывается в лица прежде близких людей:
Среди фикусов в Бабушкино тебя бросила я одну.
Смотришь то в окно, то в экран обезьяньего бога.
Что еще тебе нужно, чтобы поверить в эту войну?
Двухсотых мальчиков? в микрорайоне их будет много.
Съешь иx мертвые головы, ковыляй в луковый храм,
исцеловывай вокруг ликов резное железо.
Любовь и месть рвут меня пополам.
Днем плачу, ночью точу луны смертельное лезвие.
(Юлия Немировская)
— и в беззаботные лица зомбированных москвичей:
отмотайте чуть-чуть назад
этот бред котара и ад
дети мертвые тихо спят
тихо дети в руинах спят
как не спятить когда все спят
ну так спять
(Надя Делаланд)
Кто-то собирает себя по крупицам в вынужденном изгнании, в эвакуации:
Мы размазаны, мы разбросаны по городам Европы.
Города прекрасны, но их не строили наши предки.
Там, где нас нет – летают снаряды, юноши роют окопы,
нежные девы плетут камуфляжные сетки,
в подвалах, скорчившись, сидят мои однолетки.
Ветер войны срывает людей, как осенние листья — с ветки.
(Борис Херсонский)
Кто-то пытается найти себе место, стать полезным, определить собственную роль в происходящем:
Но теперь сам Бог меня возвысил,
Сотворил последнее со мной.
Я сегодня – пощажённый пиксель
На стекле, раздавленном войной.
(Вадим Гройсман)
Группа из десяти человек. Половина — глухонемых.
Волонтёр-пакистанец не знает, кому поручить билет?
– “Вот этой девочке.”
–”Но ей же двенадцать лет!”
–”Я говорил с ней, бро, она взрослее, чем мы…”
Боже, вот я стою в белом своем пальто,
В бесполезном своём пальто, в самом тылу добра.
Боже, будь ласка, дай ей немного детства хотя бы потом,
Верни ей то, что сейчас забрал.
(Александр Ланин)
Но каждый из представленных в антологии авторов — страдающих, не верящих собственным глазам, гневных, беспомощных и оказывающих помощь, — переживает и личную катастрофу, и личностную трансформацию. Подавляющее большинство вошедших в антологию авторов на сегодняшний день находятся вне России. И это всего-то хронология первого года, первого полугодия!
В полемике со знаменитой фразой Адорно, в поиске новых выразительных средств голоса авторов объединились в хор. В ходе презентации сборника Юлия Немировская отметила ценность хора, хора поэтических голосов а-ля греческая трагедия, оплакивающего множественные смерти и обвиняющего виновных, хора, берущего на себя моральную ответственность за происходящее. Когда на сцене появляется подобный хор —суперэго, обозначающее рамки, моральный императив, — это значит, что против аморфного, всепроникающего Зла выдвигается мощь коллективного разума. Постепенно мы преодолеваем шок, начинаем подбирать слова, становящиеся в ряд, формирующие заградотряды, причем форма приспосабливается к содержанию.
Антология систематизирована по алфавиту, но когда читаешь подряд, постепенно проступает основное, сплетается эмоциональная канва, становящаяся сама по себе свидетельством, достойным военного корреспондента. Одна определяющая эмоция — интернализированная вина:
Дух святой в дома крадётся по небесному лучу.
Я сижу в своей Сибири, макадамию лущу;
Или это наноробот, или это лысый хрен.
Прорубай окно в Европу через сервер ВПН,
Прорубай окно в Европу – антилопой станешь гну.
Стих, наверное, херовый, если он не про войну.
(Ольга Гуляева)
Накажи нас, Господи, накажи,
Заведи нас ночью за гаражи,
Пригрози нам ножичком, придуши,
Все равно ни духа в нас, ни души.
(Ксения Казанцева)
Другая, не менее болезненная, всепоглощающая — это бессилие:
В темнейшие, темнеменьшие времена,
Все то, что ты можешь думать: война, война.
Все то, что ты можешь делать… да ни хрена.
(Лена Берсон)
Но уже поднимает голову гнев:
Бродит шобла, бряцая туш,
Средь разрушенных наших душ,
Морды скотские нам кроя. Мы
Здесь как вытоптанная трава.
– Что за ямища там?
– Москва.
– Отойдите от края ямы.
(Дмитрий Коломенский)
Гнев — это зачастую действие. Гнев ведет в бой, и даже сейчас, когда иллюзии сопротивления в РФ развеяны, и подавлены или изгнаны практически все несогласные, его индивидуальные проявления означают, что русский народ не окончательно сломлен, что народ сможет когда-нибудь возродиться, пусть и вне страны.
Нельзя умолчать о самоуничижении как о новом способе психического выживания, возникающем во многих стихах:
я больше не имею права голоса
и даже права быть при разговоре
(Евгений Клюев)
Юрий Гуголев отстирывает ежеутренние, под стать платку Фриды, пятна несмываемой крови:
Не сошло, как ни тер, не слезло,
и ползет по моей руке.
И соленый привкус железа
в небе, в воздухе, на языке.
Татьяна Вольтская просит прощения у опозоренных орденов деда:
Я держу их в горсти
И говорю — прости
Деду Ивану, врачу
В блокадном военном госпитале. Хочу
Услышать — что он сказал бы
На ракетные залпы
Наши — по Киеву. Опускаю голову и молчу.
Для постсоветских людей это повторное попадание, иссечённые шрамы первого приближения к травмирующей, иррационально разрушительной сущности войны. Самоуничижение оказавшихся на стороне Зла гораздо более интимно, чем публичное признание собственной вины. Заживет ли глубокое как шрам чувство собственной несостоятельности в этом поколении?
Важно сказать несколько слов о переводчиках и той титанической работе сердца и ума, которой потребовали эти тексты. Переводы выполнены с величайшей бережностью, с сохранением но только формы и стиля, но и эмоциональной составляющей, с точностью камертона, позволяющего со-настройку всей книги, так что она звучит как оркестр. Это благодаря им англоязычная публика сможет в полной мере со-пережить происходящую катастрофу. Мировая война требует общности языка. Перевод объединяет нас с миром, объединяет усилия.
Читаешь подряд, и возникает ощущение подслушанной исповеди, настолько личны стихи в этой антологии. Именно автобиография, отдельный голос в хоре, служит как внутренний стержень, на который наращивается опыт войны. Нам еще предстоит прожить и найти выразительные средства для того, что ждет нас во второй год войны, и собрать моральные силы для следующей стадии, героической. И уже появляется из стыда и мрака голос надежды:
пока война разворачивается как гроза
мы переливаем из руки в руку
холодную стыдную воду любви
говорим ей:
прорасти из прошлого
прочерти нам будущее
пока глаза выколоты у настоящего
пока наше сердце упало
на дно чужого колодца
и больше никак до него не добраться
мы переливаем из руки в руку
холодную стыдную воду любви
(Татьяна Виноградова)
Может быть, вылупится в этой неживой холодной воде что-то, что переживет интеллектуальную и эмоциональную потраву. Возможно ли, что этот групповое усилие искупить вину невинного языка, групповой плач по утерянной невинности откроет некие апертуры, вызовет волну, общественный резонанс, и раскачает безмолвствующих? Может ли так статься, что новая русская поэзия вочеловечит россиян и остановит кровопролитие? Не говорите, что я наивна. Надо же держаться за мечту. Надо же что-то делать.
Полный список участников антологии:
Михаил Айзенберг/Mikhail Aizenberg
Ольга Андреева/Olga Andreeva
Ася Анистратенко/Asya Anistratenko
Полина Барскова/Polina Barskova
Лена Берсон/Lena Berson
Алла Боссарт/Alla Bossart
Мария Ботева/Maria Boteva
Ксения Букша/Ksenia Buksha
Дмитрий Веденяпин/Dmitry Vedenyapin
Ольга Виноградова/Olga Vinogradova
Татьяна Вольтская/Tatiana Voltskaya
Анна Гальберштадт/Anna Halberstadt
В. Г./V.G.
Андрей Гришаев/Andrei Grishaev
Вадим Гройсман/Vadim Groisman
Михаил Гронас/Mikhail Gronas
Юлий Гуголев/Yulii Gugolev
Ольга Гуляева/Olga Gulyaeva
Иван Давыдов/Ivan Davydov
Надя Делаланд/Nadya Delaland
Александр Дельфинов/Alexander Delfinov
Ольга Дернова/Olga Dernova
Олег Дозморов/Oleg Dozmorov
Владимир Друк/Vladimir Druk
Валерий Дымшиц/Valerii Dymshitz
Ирина Евса/Irina Evsa
Вадим Жук/Vadim Zhuk
Кристина Зейтунян-Белоус/Christine Zeytonian-Belouss
Гали-Дана Зингер/Gali-Dana Singer
Ольга Зондберг/Olga Zondberg
Игорь Иртеньев/Igor Irteniev
Галина Ицкович/Galina Itskovich
Александр Кабанов/Alexandr Kabanov
Ксения Казанцева/Ksenia Kazantseva
Ксения Кириллова/Kseniya Kirillova
Евгений Клюев/Eugen Kluev
Дмитрий Коломенский/Dmitry Kolomensky
Нина Косман/Nina Kossman
Лена Крайцберг/Lena Kraitsberg
Сергей Круглов/Sergei Kruglov
Анна Крушельницкая/Anna Krushelnitskaya
Александр Ланин/Alexander Lanin
Ольга Левская/Olga Levskaya
Сергей Лейбград/Sergei Leibgrad
Герман Лукомников/German Lukomnikov
Шаши Мартынова/Shashi Martynova
Ирина Машинская/Irina Mashinski
Юлия Немировская/Julia Nemirovskaya
Алексей Олейников/Alexei Oleinikov
Вера Павлова/Vera Pavlova
Юлия Пикалова/Julia Pikalova
Сергей Плотов/Sergey Plotov
Мария Ремизова/Maria Remizova
Анна Русс/Anna Russ
Дана Сидерос/Dana Sideros
Оля Скорлупкина/Olya Skorlupkina
Игорь Сухий/Igor Suhii
Алексей Тарасов/Aleksei Tarasov
Данил Файзов/Danil Faizov
Юля Фридман/Yulia Fridman
Аля Хайтлина (Кудряшева)/Alja Khajtlina
Борис Херсонский/Boris Khersonskii
Майя Цесарская/Maja Ceszárszkaja
Сергей Шестаков/Serge Shestakov
Вита Штивельман/Vita Shtivelman
Татьяна Щербина/Tatiana Shcherbina
Михаил Юдовский/Mikhail Yudovskii
Юрий Якобсон/Yurii Yakobson
Санджар Янышев/Sandzhar Yanyshev
Галина Ицкович
Галина Ицкович родилась и выросла в Одессе, живёт в Нью-Йорке. В 1998 году получила степень магистра социальной работы. Психотерапевт, преподаватель-эксперт (вопросы детского развития и психологической травмы), клинический консультант института ICDL, лектор, автор профессиональных статей, с февраля 2022- координатор нескольких проектов по работе с беженцами. Стихи, рассказы, переводы и публицистика регулярно публиковались в русскоязычной периодике, а также в англоязычных журналах и альманахах. Автор книги стихов «Примерка счастья». Публикации 2022 года — «Времена» (публицистика), «Южное сияние», «Слово/Word», «Среда», «День зарубежной русской поэзии», «Западное Побережье», антология «Копилка», на английском - «Unlikely Stories» и «Harpy Hybrid Review». Публикация серии путевых очерков в «Формаслове» была прервана войной.