328 Views
Эта сказка совсем не для детей. Она вряд ли и для взрослых, разве что для тех, кто хорошо знает, что не во всех сказках случается хороший конец. У этой сказки нет хорошего конца. У нее, собственно говоря, нет никакого конца вообще, потому что она начинается с середины и там же заканчивается. Это еще одна причина, почему она ни для детей, ни для взрослых.
Она для тебя.
В одной деревне жил один еще не старый мужчина. У него все было крепкое – и кряжистое сильное тело, и умное жесткое лицо, и большие сильные руки. И хозяйство у него было тоже крепкое – уток, кур и гусей без счета, упитанные рослые свиньи, пара пуховых коз, коровы и телята, а еще огромный огород, на котором хозяйничала его жена – такая же крепкая, рослая и немногословная, как муж. У них и дети были, и лишне будет говорить, что и дети унаследовали отцовскую и материнскую крепость и скудость на слова. Зимой дети учились в городе, а летом помогали родителям. И если смотреть на эту семью со стороны, то все у них было крепко и ладно и по уму – от дома до одежды, и только одна странная вещь бросалась в глаза. У них одних на всю округу был цветник.
В наших деревнях почти не осталось цветников – цветы ведь бесполезны, вот их и не заводят. Так, кое-где можно заметить чахлые маковые головки, подслеповатые анютины глазки, да сорную садовую ромашку. Но таких цветников не было даже в соседних городах, поэтому всякий прохожий надолго приникал к крепкому забору, пытаясь вдоволь налюбоваться и надышаться красотой, сотворенной природой и облагороженной умелыми руками человека. Здесь были цветы всех сортов и мастей – садовые и дикие, местные и выписанные из далеких заморских стран, цветы-черенки и цветы-лианы, цветы, приносящие плоды и цветы, полезные лишь одним своим видом, цветы, источающие чудесный аромат, и цветы без запаха и вкуса, цветы-жертвы и цветы-хищники, цветы всех цветов и форм, когда-либо выходивших из-под рук творца. И всем этим великолепием занимался хозяин. Жене и детям не разрешалось даже поливать цветник, не то что прикасаться к нему руками. Когда хозяин входил в сад, он начинал насвистывать какую-то веселую беззаботную мелодию, и цветы словно откликались – мигом поворачивали к нему свои изящные головки, испуская самый лучший аромат, на который только были способны. Он без устали высаживал, полол, окапывал, окучивал, присыпал, прищипывал, поливал цветы, а они платили ему невиданной любовью – цвели так, словно жили в раю. Да это и был настоящий цветочный рай на земле, и все это знали. Деревенские любили говаривать, что никто не без изъяна и добродушно прощали хозяину эту странность. Даже домашние животные и шкодливые мальчишки обходили цветник стороной, а заезжие городские люди ждали милости хозяина – возможности купить у него хотя бы скромный букет в подарок. Иногда хозяин бывал щедр и разрешал самому выбрать понравившиеся цветы, но никогда и никто не получил от него в подарок ни единого стебелька, даже его крепкая и трудолюбивая жена. Односельчане знали об этой слабости, а вот проезжим дамам это было невдомек, и напрасно они нетерпеливо сидели в дорогих колясках, ожидая милости хозяина – он был непреклонен и цветы мог продать, но подарить – никогда. В сердцах топнув ножкой, дамы уезжали, а цветник с новой силой льнул к своему хозяину.
И так было до тех пор, пока однажды хозяин, проходя по улице, не бросил рассеянный взгляд за забор деревенского дурачка, жившего неподалеку. Дурень был известен всей деревне тем, что хозяин он был никудышный, двор у него зарос лебедой и крапивой, живность у него не задерживалась, а сам он промышлял на жизнь тем, что расписывал всякую посуду, притом, так затейливо, что простые вещи в его руках превращались в необыкновенные, сказочной красоты предметы. Порядка дурень не знал совсем, и там, где ушлый хозяин преуспел, дурачок то и дело перебивался с хлеба на воду, без счета раздавая ложки, тарелки, половники собственной работы или, когда нужда поджимала, почти за бесценок продавая городским перекупщикам лучшие свои произведения. На вырученные деньги дурень покупал и готовил краски, и так без конца. Хозяин дурачка не уважал, но его утварью охотно пользовался, поэтому и бросил взгляд за забор – проверить на всякий случай, как бы не помер.
Бросил, да так и остался стоять, словно пригвожденный к месту. В заросшем, запущенном огороде очаровательно нес головку к солнечному свету не известный ему цветок. Нигде и никогда не видел он такого нежного прозрачно-зеленого стебля, таких скромно опушенных бархатных листьев, такого волнующе-округлого бутона неопределенного цвета, обещавшего стать и розовым, и пурпурным, и коралловым, и сиреневым одновременно с примесью потемневшего старого шоколада. В левом боку у хозяина закололо, и он понял, что отдаст все в жизни, лишь бы заполучить прекрасный дикий цветок. Хозяин знал наизусть лучшие садовые каталоги мира, и ему было понятно, что это дичок, случайная игра природы, которой можно воспользоваться, чтобы получить настоящее сокровище, если все получится. Ясно было и то, что дурню все это ни к чему, а соседские козы быстро смекнут, в чем дело, и оприходуют цветок по-своему.
Одним прыжком перемахнул мужчина через забор, наклонился над цветком и чуть не умер от терпкого и нежного аромата, который напомнил ему запах молодой девушки, ставшей ему женой, аромат завитков на затылке его первенца, свежесть холодного августовского утра на лугу, тепло дома с мороза. Он осторожно достал острый нож и уже собрался вырезать легкий и слабый еще цветок из земли, как вдруг на крыльцо, зевая и почесываясь, вышел дурень. Он, казалось, ничуть не удивился тому, что сосед склонился над дивным цветком, ведь все в деревне знали, что калитка у дурачка всегда нараспашку. Все еще потягиваясь, дурень подошел к цветку и с гордостью сказал хозяину:
– Ишь, какая красота вымахала! Выхожу, понимаешь ли, я неделю назад в огород, и тут на тебе – растет, – и он осторожно дотронулся до нежных светло-зеленых листьев.
Хозяин спрятал за спиной нож и нарочито небрежно спросил у дурня, что он собирается делать с такой неземной красотой.
Дурень зевнул и широко махнул рукавом:
– Да ничего не собираюсь, пусть себе растет и глаз радует. Я ее тут пишу помаленьку, на ложки-поварешки, да на вазы всякие перевожу, народ покупает и еще просит.
Хозяин решил не мешкать и сразу же перешел к делу:
– А ты продай мне цветок-то, а? У меня за ним уход особый будет, опять же семена соберу, еще лучше выведу, и тебе же первому и пересажу? Что скажешь?
Дурень почесал в затылке и замотал головой:
– Нет, ты того-этого, даже и не проси. Тут понимаешь, заковыка имеется, – и дурень понизил голос, – с этим цветком против его воли никак нельзя.
Увидев, что у хозяина глаза на лоб от удивления полезли, но дурень продолжал:
– Надумал я его подальше от забора пересадить, чтобы рисовать сподручнее было, только приступился, а он как выпустит колючки, да такие огромные, что твой чертополох, и как я к нему ни подойду, он все норовит мне в ладонь вцепиться, словно собака. Изловчился я, схватил его, да и ношу отметины, – и дурень повернул ладонь, широкую как лопату, складнем вверх, и хозяин ясно увидел свежие розовые следы от глубоких рваных ран.
– То-то и оно, закончил дурень, – я его с тех пор и не трогаю. Издали любуюсь, приласкать могу, а трогать ни-ни. Его и козы не щиплют, и собаки не топчут. Так что брат, сам понимаешь, я бы и рад, да не могу – нет на то его воли, чтобы это место покинуть.
Хозяин молча выслушал рассказ дурачка и испросил себе разрешения хотя бы ухаживать за цветком – укрывать его в холод, поливать в зной, полоть сорняки, отгонять насекомых. Дурень сразу же с радостью согласился, и с тех пор хозяин стал так же много времени проводить у дурня, как и в своем цветнике. Он возился с цветком, словно с малым дитем, вскоре и цветок к нему привык, стал поворачивать аккуратную головку в его сторону, качаться в такт его незамысловатой песенке. Ни разу не видел хозяин, чтобы цветок выпустил шипы, и вскоре вся история стала казаться ему очередной выдумкой дурня. Ни на секунду не переставал он думать о том, как выкупить цветок у дурачка.
Тем временем цветок становился все краше, бутон наливался светом, словно внутри него жило самое настоящее солнце, пробивающееся сквозь шелковые лепестки. Вся деревня сбегалась к дурню любоваться цветком, вдыхать его нежный аромат, такой разный по утрам и вечерам, но неизменно нежный, глубокий и очень свежий. Дурень пускал всех без разбора в огород, который вскоре вытоптали до последней травинки, а вслед за деревенскими пожаловали городские, и всем подавай одно – дай на цветок поглядеть. Сердце у хозяина кровью обливалось, когда он смотрел, как все без конца нюхают, теребят, гладят цветок. Приезжали и художники – чтобы запечатлеть красоту цветка на холсте, фотограф с огромным черным ящиком, владелец городской оранжереи – с твердым намерением купить цветок. Но дурень все гнул свою линию – мол, растение своенравное, и он против воли цветка ни за что не пойдет. Хозяин молча ухаживал за цветком, гладил его бархатные теплые листья, вдыхал его аромат, пел ему песенки, и все время мечтал о том, чтобы выкопать цветок и посадить за домом, в укромном месте, и никогда и близко к нему не подпускать. Не раз пенял он дурню за то, что тот бесстыдно выставляет красоту цветка напоказ, да только что с дурачка возьмешь, тот отвечал, что такая у цветка судьба – быть на виду, людей радовать, мир собой осенять. Дурень даже до того договаривался, что и цветку это нравится – быть на особинку, всегда на виду, но тут уж хозяин ему не верил. Он и сам, когда никого поблизости не было, беседовал с цветком. То есть, ему казалось, что цветок его понимает. Тогда он говорил цветку, что хочет забрать его домой и всю жизнь ухаживать за ним, и вывести от него знатное красивое потомство, и жить с ним душа в душу до самой его, то есть цветка, старости. И цветок смотрел ему прямо в сердце и кивал нежной головкой. Через несколько дней бутон должен был бы раскрыться, и все с нетерпением гадали, что же у него внутри.
В это время у деревни остановились цыгане, люди вороватые и хитроватые. Само собой, что вскоре то тут, то там стали всякие вещи пропадать. И тут у хозяина родился в голове хитрый план. Он-то и привел цыган к дурню, а те, завидев цветок, стали восхищенно цокать языками и просить дурня продать красоту. Добродушный дурак знай себе отнекивался, а хозяин все подливал да подливал масла в огонь – цветок нахваливал, дурня уговаривал. Разошлись, однако, ни с чем, только хозяин, уходя, дурню сказал, чтобы за цветком присматривал – не ровен час украдут.
И точно – утром, когда хозяин пришел к дурню, обнаружилась пропажа – цветка не было, от него осталась одна голая сиротливая ямка. Дурень глазам своим поверить не мог, плакал словно малое дитя. Хозяин действовал не мешкая – созвал односельчан и отправился к цыганам, а тех уж и след простыл. Делать было нечего – не идти же в город с жалобой, что цветок не уберегли. Погоревали деревенские и разошлись по своим делам. Только дурень был безутешен, словно близкий человек умер. Неделю ни ел, ни пил, молча лежал на печке спиной к входу, и единственный человек, кого он в дом пускал, был хозяин – тот и еду носил, и в избе убирал, и по голове гладил. Через недельку-другую стал дурень потихоньку вставать, за краски свои браться, вроде отошел понемногу. Только цветы больше не писал – камни, деревья, дома, пожалуйста, а цветов больше и видеть не мог.
Но сказка не о нем. Уходя от дурня, шел хозяин прямиком за дом, надевал толстые рабочие рукавицы, словно вор, прокрадывался в сарай, отпирал амбарный замок и плотно закрывал за собой дверь. В сарае было светло, словно в праздничный весенний день, потому что посреди земляного пола в раскрывшемся бутоне горел яркий свет в глазах маленькой огневолосой девочки с крохотными крыльями за спиной. Она сидела посреди цветка на мягкой пушистой подушечке из пыльцы и горько плакала, потому что очень хотела увидеть солнце, небо, цветы, милых подружек, живущих в соседних бутонах и родившихся чуть раньше. И напрасно хозяин пытался убедить ее в том, что вокруг ничего этого нет, и все цветы живут в темных и тесных сараях, где пахнет сыростью и гнилью, она упрямо качала головой, а цветок выпускал огромные острые шипы. И напрасно хозяин приносил девочке мед и козье молоко, она отказывалась от еды и продолжала безутешно рыдать. Она была лучше всего, что хозяин видел в своей жизни – красивее жены, милее детей, дороже цветов. Хозяин был готов все сложить к ее ногам, но ей ничего не было нужно – она хотела жить на воле, перелетать из цветка в цветок, радоваться жизни и радовать самой. Но она никак не хотела провести остаток своих дней в сарае, в одиночестве, без свободы и любви. Она топала ножкой и ломала руки, но хозяин был непреклонен, ведь и в гневе она принадлежала ему и только ему.
Надо сказать, так было с самого первого дня, когда хозяин исколол себе все руки, неся цветок домой. Так было и на следующий день, когда хозяин заглянул в сарай и увидел, что в цветке лежит крохотная неземной красоты девочка, и в глазах ее сияет солнце, озаряющее все вокруг. Но стоило хозяину наклониться над цветком, как тот вдруг выметнул в воздух огромные уродливые шипы, едва не лишившие хозяина глаз. С тех пор все пошло не так, как мечталось, – девочка плакала, худела день ото дня, и однажды утром, хозяин зашел в сарай и увидел, что свет померк – посреди цветка безжизненно лежало крохотное серое тельце. Головка цветка нежно покачивалась, словно баюкала мертвую девочку, а потом и вовсе закрылась. Хозяин хотел было подойти к цветку, но передумал. На девочку он старался не глядеть. В тот день он ни разу не был в цветнике, и даже его ко всему привычная жена, заметила, что с ним что-то не так, но привычно промолчала.
На следующий день сарай встретил хозяина ужасным зловонием – цветок стал багрово-красного цвета, словно гнилое мясо, и испускал такой запах, что хозяин чуть не задохнулся. Ничего другого не оставалось, кроме как разрубить цветок на мелкие кусочки, сложить их в глухой мешок, тайком отнести в лес и закопать от греха подальше. Пока хозяин нес мешок, через холстину проступали нежно-розовые капли, словно разрубленная девочка истекала кровью. Даже мертвый, цветок сильно поранил хозяину руки, и эти раны еще долго гноились и не заживали.
В тот же вечер хозяин безжалостно вырубил под корень цветник, охапками бросая стонущие цветы за забор, безжалостно расправляясь с созданной им красотой. Наутро изумленные деревенские увидели, что цветника нет, а на его месте молчаливая крепкая жена хозяина разбила грядки. В деревне и городе еще долго судачили о странностях хозяина, но вскоре и это забылось, как забылась странная история с пропавшим цветком.
У хозяина все хорошо, его жена ухаживает за новым огородом, петрушка уже взошла. Недавно в доме дурня вдруг объявилась странная рыжеволосая девушка необыкновенной, неземной красоты. Говорят, она просто проходила мимо, зашла полюбоваться на расписные ложки, да так и осталась. Говорят, что она чудо как хороша и целый день порхает вокруг дома дурня, словно бабочка. Вся деревня уже ходила на нее смотреть, и даже жена хозяина, только хозяин ни разу не был. Ему и ходить не надо, он просто ждет, пока случай представится. На этот раз ошибки не будет.
И девушка, и дурень это знают, но в том-то и сказка, что никто ничего не может изменить. Поэтому она и заканчивается на середине, как, впрочем, и начинается. Ее можно начать сначала, и она никогда не кончится.
Как не кончается жизнь.
Мария Полянская
Родилась в 1966 году, живет и работает в Москве. Окончив в конце восьмидесятых филологический факультет и аспирантуру МГУ, прожила несколько лет в Нидерландах, где преподавала русский язык, писала диссертацию и работала переводчиком. Была владелицей арт-кафе "Колония" в Москве. Автор книг «Чужестранка» (1998), «Сон городского воробья» (2008), «Терминал» (2012). Лауреат премий «Золотое перо Руси» (2006), «Добрая Лира» (2008), победитель театрального конкурса «Премьера» (2010), конкурса «Хай концепт» (2018), «Москва инноваций-2050» (2020. Писатель, блогер, консультант, руководитель социальных проектов.