173 Views
Как будто раньше было в жизни что-то удивительно простое и самое главное, а потом исчезло, и только тогда стало понятно, что оно было. И оказалось, что абсолютно все, чего хотелось когда-то раньше, имело смысл только потому, что было это, самое главное. А без него уже ничего не нужно.
Виктор Пелевин, «Жизнь насекомых»
Часть первая
Она ушла.
Он проснулся и, лежа в постели, рассматривая сдержанное августовское небо, понял это так ясно, как если б на небе этом было высечено: «ОНА УШЛА».
Тщательно почесавшись во всех местах, он попытался сообразить – с чего бы это? Ну вот, то есть – откуда свалилось на него столь определенное знание, эдакая уверенность, граничащая с откровением?
Как все было?
Он закурил, чтобы сосредоточиться.
«Я уезжаю». – «Куда?» – «В командировку». – «Надолго?» – «Да». – «А-а…»
И взгляд…
Необычный для нее. Такой объемлющий, глубокий и… жадный какой-то. Хотя это неправильное слово… Ненасытный…
Нет.
Он раздраженно дернул рукой, уронив пепел.
Прощальный у нее был взгляд, вот и все.
Ну и что?
Дурь какая!
Встать!
Он механически совершал утренний ритуал – кофейный замес, заправка кровати, душ, цеппелиновская «Since I’ve been loving you» на всю катушку – и никак не мог начать радоваться жизни.
А ведь с сегодняшнего дня – новая жизнь. Наконец-то.
Он сделал это – ушел с работы. Развязался с постылой тянущей душу обязаловкой. Насовсем. Взял – и отрубил, как удавку, в которой болтался целых полтора года. Все-таки любые отношения – хоть с людьми, хоть с женщинами, хоть деловые, хоть личные – прекрасны и замечательны только внешне. Внутренне – это разные виды и степени рабства…
Что дальше?
Дальше – сегодня пятница. Пятница!
О-ля-ля…
Из дел – съездить за расчетом. Получить, стало быть, бабки, купить жратвы – надолго, чтоб не думать…
И – елки-моталки – она ушла!
Он вскочил и прошелся кругом по комнате, распахнув полы халата, как бэтмен.
Ушла? – Не знаю. – Знаю, что сегодня она не придет. – А значит…
Он плюхнулся в кресло, глотком прикончил кофе и потянул к себе телефон.
Вечером Андрюха звал шары покатать в «Классике»…
Сотня номеров из памяти мобильника с мягкими щелчками ползла по экрану.
Ну, это успеется… Эта не уйдет… О! Вау! Леночка из клуба!
Он зажмурился и почувствовал, как сладкий холодок родился под коленками.
Вот кого давно пора окучить… А то всё намеки-экивоки, строительство глазок…
Она, кстати, работает неподалеку…
Хм…
Он посмотрел на часы. 10. А дел-то – до обеда с запасом…
Перехватил поудобней телефон и бодренько набрал на экране: «Приветик!»
«Привет =) Завтра товарняк Ливерпуля показывают в кафе Челси =)))», – не менее бодро высветилось в ответ.
«Ржака».
«Пойдешь?»
Он подумал и решил – где я, а где завтра?
«До завтра еще дожить надо. А вот сегодня…»
«А сегодня я сижу с бабушкой после операции =(»
Он закурил и напечатал: «А сейчас?»
«А сейчас у меня скоро обед =)»
«Предлагаю вместо обеда пить «Lavazza» – и цалавацца!» – полетела решительная sms-ка.
Телефон взял паузу. Он успел разыскать по квартире носки и влезть в штаны, сполоснуть чашку и застегнуть все пуговицы на рубашке.
Постоял перед зеркалом…
«Отвечай без разговоров – а то передумаю!»
Телефон, явно поколебавшись, написал: «Ыыы… Нее. Я в обед в офисе =( Терпи ;=)»
«Ух, попадешься ты мне!..» – набрал он и захлопнул дверь квартиры.
В троллейбусе в голову пришло, что, конечно, все не по плану, но негоже разговор завершать неопределенностью.
«Ладно. Отныне запасаешься бутерами, и вместо обеда… Ух!»
Подождал две остановки и добавил: «Чё-та не дошла твоя sms-ка с радостным «да»…»
«Да!!! =)))», – вспыхнул в ответ экран.
Он улыбнулся и снова почуял мурашки под коленками.
«Молодец. До связи ;-)», – поставил победную скобку.
Однако… Какая ж она победная? Денек располагает к любви. Да и вечером что – набухаться в бильярдной?
Она ведь – ушла? Или пригрезилось на фоне житейских пертурбаций?
Да нет, этот взгляд…
Ну и, в конце концов, как бы ни было – нужна передышка. Время надо – осмыслить, разобраться… Я ведь почти совсем жениться решил…
Вежливый глухой голос из динамика пробубнил остановку. Он вздохнул, вскочил и выскочил.
* * *
Хлопоты подзатянулись. Почти час пришлось дожидаться главбуха – хотя время назначила она сама. Директор, встретившийся в коридоре, посмотрел сквозь и пожелал успехов неискренним голосом, а потом затащил в отдел, где еще минут 40 разбирались с бумагами…
Впрочем, радостного боевого настроения испортить не смогло ничто. Выйдя на крыльцо, он саблезубо улыбнулся окнам, нежно протянул: «Гадю-ушник…» и вприпрыжку сбежал по ступеням.
Август, все-таки, правильный месяц. Он гулял себя по тротуару и, прижмурившись, любовался миром. Умеренное солнце давало на домах нечеткие тени. В воздухе, шевелящем побледневшую от пыли и старости зелень, разлита умиротворенная грусть…
Все правильно: грущу – значит, живу…
Но позвольте, елки-моталки! Какая там еще грусть! День давно заполдень – а нету плана!
Он купил бутылку холодного пива, два жирных, сочащихся чебурека и с приятностью расположился на солнечной скамейке. Мимо фланировали все еще недлинные юбки…
По экрану вновь поплыла телефонная книжка.
Хм… Хм… Люда-буфетчица… Интересный вариант… Безотказный в общем-то… Но – унылый слегонца, что ли… Хотя…
Он зажмурился и отхлебнул пива.
Ладно… Это будет нулевой вариант… Стоило б, конечно, позвонить заранее – мало ли, планы какие у мадам…
Он поколебался и нажал кнопку.
– Да-а?! – удивленно протянуло из микрофона.
– Здравствуй, дорогая! – бодро сказал он, улыбаясь.
Улыбаться, разговаривая по телефону, его научили психи – то ли -аналитики, то ли -логи. Еще в предыдущей его конторе директор баловался всяческими тренингами – повышал эффективность работы в команде. Абонент тебя не видит, но чувствует положительную энергетику, уверяли психи, да и звучишь ты оптимистичней, и слова находятся правильней… Как-то так.
– О-ой… – на том конце несуществующего провода явно улыбались в ответ. – Как я рада…
– Трудишься?
– Ну… Да…
– Отвлекаю?
– Ну… Ничего…
– Тогда буду краток. Изучаю варианты проведения сегодняшнего вечера. И подумалось мне – а не выяснить ли, как намереваешься провести сегодняшний вечер ты?
Он говорил раскованно, без запинки, как говорят с человеком, который тебе безразличен, о вещах, на которые тебе плевать.
– О-ох… Домой – и валяться без задних ног… Неделька выдалась… Но если ты…
– Знаешь, – в точный момент перебил он, – у меня еще пока все в тумане. Я вообще пока не в городе. Путешествую… Если все пойдет по плану, к вечеру вернусь. Но это не точно. Словом, я тебе позвоню. Оки?
– Хорошо… – улыбка с той стороны телефона побледнела. – Буду ждать…
– До связи! – подмигнул он небу.
* * *
Дома он загрузил в холодильник пиво, поставил жариться пельмени и, скорчив страшную рожу, принялся за уборку. Пикирующе завыл пылесос, усиливая надрыв громко-прегромко включенного «The Cure». Собирая и сортируя висящие по всем спинкам одежки, он мимолетно удивился – сколько ж я шмотья развел! Просто уму помрачимо… В Уставе мушкетера было сказано: «Мушкетер обязан менять рубашку не реже одного раза в год». А я всё ношу, на каждый случай разное надеваю… И так во всем… У мира – избыточность качества! Ресурсы планеты и душевное пламя человечества тратятся на бессмысленное разнообразие вещей… Такую бы энергию – да в мирных целях!..
Он помотал головой – но как же! Красота спасет мир, бла-бла-бла… Вот женщины, опять же… Всё ведь, в принципе, у всех одинаково, хоть бы у одной поперек… А – влечет, несет… Дело не в пьесе, а в новых актерах…
Или вот посуда! – это его занесло на кухню, взгляд споткнулся о переполненную раковину. – Ее должно быть много! Не то – придется же мыть каждый день…
Короче, не все так просто! – поставил философическое многоточие и отложил мысль в кучу других недодуманных мыслей, так избыточно загромождающих мир.
* * *
Он извлек из шкафчика чистую тарелку, навалил чуть не сгоревших пельменей, облил их последовательно майонезом, кетчупом, горчицей, аджикой и откупорил бутылочку «Holsten». Гуляй, босота – мать пенсию получила!
Янтарные пузырьки рождались и умирали в пене, как ответы на сегодняшний главный вопрос. Он размеренно жевал, прислушиваясь к себе и, по мере насыщения, находя, что – не так уж и важно, как решится с сегодняшним вечером, нулевой вариант есть, даже два, потому что на бильярде с Андрюхой ведь тоже кого-нибудь выцепить можно, да и с Людой тыщу лет уже как, точнее – никак, в общем, вечер дня мудренее…
Удовлетворенно покачиваясь, выбрался из-за стола, втиснул тарелку в мойку, к несчастным товаркам, захватил недопитый бокал и побрел из кухни.
Дрессированное кресло, специально обученный стол – подставка для ног, сигареты под рукой… Жмурясь в подступающей дремоте, выпустил длинную струю и посмотрел на книжную полку – с чем бы это улечься на сиесту…
Мураками дочитал… Хотел же у Ольки продолжение взять… О!!!
Он сел в кресле и хлопнул глазами.
Да как же я… Олька! Я же с ней давно собирался… Надо ж – из головы вон!..
Послеобеденная истома испарилась. Доминирующее на сегодня желание встало во всей наготе. Он часто затягивался, сосредоточенно глядя на телефон в руке. Выдохнул. Глотком допил пиво, прокашлял горло и нажал вызов.
Три гудка… Четыре…
Он никогда не ждал дольше шести гудков. Если вызываемый абонент за это время не отвечает – стало быть, не может, не хочет, не слышит. Барабанить дальше – просто свинство. Лучше набрать еще раз, позже…
Пять гудков… Шесть…
Он напрягся – ладно, последний…
– Да! – грянул веселый запыхавшийся голос.
Ф-фу…
– Здравствуй, дорогая! – губы растянулись в автоматическую улыбку.
– Не может быть! Что такое сдохло в лесу?! – подмигнула трубка.
– А-а… Э-э… Вы зачем это, девушка, надо мной глумитесь? – нашелся он.
– Ну надо же… Я – глумлюсь! – воскликнула трубка. – Пропадает неизвестно сколько, а глумлюсь – я!.. Как дела?
– Все хорошо, только без тебя скучаю… – замогильным голосом сказал он.
– Ахха! – захлебнулась трубка. – У тебя совесть есть? Кто уже полгода меня в гости зовет?!
– Я стеснялся… – заканючил он. – Я не мог побороть свою нерешительность… Но вот сегодня я плюнул, я стукнул кулаком по полу, я разорвал лучшую рубашку на спине и сказал себе: «Да!!!»
– Вот словоблуд… – протянула трубка. – Так и что?
– Ну… Это… – он почему-то закашлялся. – Я уставил дом свечами, устлал пол лепестками роз – и жду тебя!
– А я вот возьму – и приду! – через паузу сказала трубка.
– Жду! – рубанул он воздух ладонью.
– Пока-а… – раздумчиво ответила трубка.
* * *
Вечерний ритуал был уменьшенной копией утреннего – кофейный замес, цеппелиновская «Since I’ve been loving you» на всю катушку…
Сегодня – возвращение к старой жизни. В конце концов. Она ушла. Круг замкнулся. Или, наверное, хочется думать – это движение по спирали. Все что было – не только позади, а еще и внизу. Ты шагаешь на новую ступеньку винтовой лестницы…
А теперь?
Теперь, пожалуй, стоит закончить уборку.
Он глотком прикончил кофе, выпрыгнул из кресла и двинулся на кухню.
* * *
Он, пританцовывая, додраивал плиту, подвывая громкому-прегромкому «The Cure». Ослепительная груда посуды лучилась рядом с мойкой, ожидая расстановки по местам. Весь угол пестрел клочьями пены и брызго-лужами – как будто здесь взорвался ящик шампанского.
Он трудился с вдохновением, свойственным своему полу, когда изредка и без принуждения приходится заниматься женской работой. Движения были несуетны, точны, эргономичны – разве что он часто поглядывал на подоконник, где лежал телефон.
И пока молчал.
Он совершил последний росчерк тряпкой по полу – подписал акт капитуляции с победившей стороны. Остановился на пороге с бутылкой холодного «Holsten»’а, зажмурился в комическом ужасе и простонал: «Счас ослепну…» В любимом кресле сладчайше затянулся сигареткой и вкуснейше хлебнул пивка. Строго посмотрел на часы и укоризненно – на телефон.
Тот молчал.
Постриг ногти на ногах, принял душ и раскопал в шкафу новые носки. Поставил диск «Gotan Project» и приглушил звук. Расправил симметричными складками штору на окне.
Телефон молчал.
Потянулся за очередной сигаретой – но ощутил, что от курева уже першит в горле. Вышел на балкон и некоторое время созерцал, как расцветает огнями вечер. Подумал, что не может ни о чем думать.
Тогда он схватил телефон.
«Ку-ку», – отправилась sms-ка, наполненная сложным психологическим подтекстом.
Без ответа.
Он сварил незапланированную кружку кофе, закурил и пронаблюдал, как уголек добрался до фильтра.
Все-таки – без ответа.
«Чё, не приедешь?» – набрал, дослушал что-то внутри и нажал клавишу «послать».
Телефон помолчал, помолчал и вдруг, уже почти неожиданно, ответил:
«М-м-м… Не сегодня, прости».
* * *
Жар ударил в голову. Рука сдавила корпус.
Он сделал по комнате круг и остановился, глядя на экран. В глазах отпечаталась ненормативная лексика. Думается, душа телефона ушла в пятки…
Ничего не произошло.
Он метнул аппарат в кресло, двинулся на сияющую кухню, выдернул из холодильника бутылку водки, налил рюмку и вернулся. Пошевелил одеревеневшим лицом, выдохнул, залпом выпил и сел. Послушал физиологические ощущения, отметил занывший висок и вдруг успокоился.
Зевнул.
Безразлично подумал о том, что… что стоило бы подумать над таким оборотом… Как это вот так могло, учитывая то, что было раньше, и каким рисовалось будущее, с какого вдруг перепугу, но с другой стороны почему и не так, всё логично и закономерно, как справедливо сказано – необычайное сходство женщины с человеком не должно вводить в заблуждение, да ладно, лучше потом, потому что сейчас нет ни сил ни желания думать об этом…
Разве что…
Он потянул из-под себя телефон.
Как говорил Штирлиц – запоминается последняя фраза…
«Тогда – четверг!»
«А с субботы до среды уже все занято? :)»
«Увы! ;-)»
* * *
Вечер за окном расцвел вовсю.
Пятничные вечера вообще склонны расцветать по-особенному. Город, посеревший в своем размеренном угаре, вдруг будто раскрывает глаза. Гудящий после трудовой недели хребет распрямляется, натянутые жилы улиц расслабленно провисают. Цвета, огни, звуки, сбросив натужность, проясняются…
Это все смешно, конечно. Подневольность натуры сказывается. Напоминает раба на галерах, которому позволили опустить весло и перевести дух…
Но, с другой стороны, разве могли бы мы так радоваться весне, если б не пережили долгую стужу с метелями?
* * *
Он колыхался в троллейбусе, сжимая в руке телефон и переваривая три рюмки водки. Целеустремленная энергия, поддерживавшая и направлявшая весь день, сейчас клокотала внутри, заблудившись. Кроме того, мозг все время поворачивал, лизал и обсасывал умирающий голос Люды из телефонной трубки: «Да… Дома… Хорошо…»
Она была в халатике и тапочках. Пушистый короткий халат в сочетании с помпончиками на тапках, да еще примятая с одного боку прическа и голос, почти заплетающийся: «Рада тебя видеть… Не ожидала…» – на него вдруг пахнуло застоявшимся мещанским уютом, бессмысленным и беспощадным. По телевизору менты гнались за братвой…
Романтическое свидание…
– Кофе? – вяло предложила она.
– Давай… – вяло согласился он, разуваясь.
– Тапочки там… – кивнула она и уплелась на кухню.
Он прошел в зал и прямо в тапочках рухнул на диван, расстеленный по-ночному. Комплект белья пестрел крупными цветами, как трусы у Волка из «Ну, погоди!» Уставился на хрустальные висюльки люстры, вздохнул…
«Уезжаешь, значит… – припомнился вдруг прощальный взгляд. – Ну, и…»
– О-ой… – вошла Люда с большой дымящейся чашкой. – Ты зачем?.. Давай, я…
– Иди сюда, – строго сказал он и потянул за полу халата.
– Подожди… Разольешь… – Люда одернула халат и поставила кофе на столик. – И вообще… Шустрый какой… Пропадаешь месяцами… Потом как снег на голову… А у меня как раз… – потянула пояс халата и завязала узлом. – Лучше рассказывай… Как живешь?..
– Все хорошо, только без тебя скучаю… – он опять поймал рукой халат.
– Ха… Скучаешь… Нет, подожди… – халат снова вырвался. – Хоть бы позвонил когда…
Он молча развязывал узел на поясе.
– Нет, ну настырный какой… – одна его рука продолжала бороться с узлом, вторая нашарила вырез халата и полезла вглубь. – Подожди… Ладно… Я сейчас… Мне надо в ванную…
Он обмяк.
Люда встала, оправилась и долго посмотрела на него.
– Соскучился… – улыбнулась. – Подожди… Я сейчас…
Он проводил ее взглядом и дернул ремень на джинсах. Запустил руку вовнутрь, некоторое время щупал и перебирал…
От основания туловища веяло холодом.
Он встал и отхлебнул из чашки.
Растворимая бурда, да еще с сахаром!
– Значит, у-ез-жа-ешь! – проговорил вслух со странной интонацией и застегнулся. Ровно, но неслышно ступая, прошел в прихожую, сунул ноги в кроссовки. Постоял, глядя на себя в зеркало. Выражение лица было глупым.
В ванной шумела вода.
Повернул барашек замка, выдохнул и аккуратно притворил за собой дверь.
* * *
В бильярдной «Классик» было классно – приглушенный тон с яркими зелеными пятнами, цокающий стук шаров на фоне журчания-бурления вокруг столов, официанты с пенными кружками… У бара в телевизоре 22 бугая делили мяч, и за этим томно наблюдали две девицы с непропорционально длинными ногами. В манерных пальчиках дымились тонкие сигаретки с заляпанным помадой фильтром.
Он задержался на них взглядом, хмыкнул и отправился на поиски Андрюхи.
К удивлению, у русских столов того не было. В снукерный угол он даже не стал заглядывать…
Ну, конечно! Так и знал…
Андрюха с увлечением сражался в пул с девицей, как две капли похожей на тех, у барной стойки. Рядом ждал славно накрытый столик – запотевший графин, чайник, нарезанный лимон на блюдечке…
– Извращение – мать удовольствия? – подмигнул он, остановившись прямо за девицей. Та, старательно изогнувшись, целила кием в шар. Было очевидно, что не попадет.
– Ты о чем? – Андрюха оторвал взгляд от изгиба и шагнул навстречу.
– Я говорю про вид бильярда, коий ты избрал на сегодняшний вечер… Ладно, до высокого снукерного искусства английских джентльменов ты не дорос… Но почему не благородная русская пирамида? Почему – глупая америкосовская забава?
Девица киксанула и с недоумением уставилась на него.
– Да – я извращенец! – заявил Андрюха и обнял девицу. – Бойся меня, крошка…
– Пива! – возгласил он в сторону официанта и отобрал у Андрюхи кий. – Дайте-ка я покажу вам класс в извращениях!..
* * *
Вечер набирал обороты.
Приглушенные тона бильярдной мельтешили, жужжание превратилось в какофонию, растворившую в себе стук шаров. 22 бугая продолжали метаться по экрану в погоне за мячом, но напрасно – девицы из бара их бросили. Они теперь сидели за славным столиком, хихикали с Андрюхиной девицей – то ли подругами оказались, то ли по приметам сошлись, как болельщицы «Ливерпуля» в баре «Челси». Пепельницу переполняли окурки с испачканными фильтрами. Появлялись какие-то полу- или малознакомые люди и женщины, текила мешалась с пивом, шары летели через борт…
Голова была тяжелая, как земной шар.
* * *
Он плюхнулся на диван и обнял ближайшую девицу.
– Много куришь, – заметил остроумно.
– Ты заметил, – парировала девица.
– Вот скажи, Виолетта… – он выпустил струйку дыма.
– Я Маша! – хлопнула девица нарисованными глазами.
– Хм… – он пожал плечом. – Вот скажи, Маша – что мы с тобой делаем в этом кавардаке?
– Отдыхаем… – неуверенно проговорила Маша.
– Алкоголизм – это не отдых! – он поднял палец. Наклонился затушить окурок, рука с плеча сползла на талию девицы. Приблизил губы к розовому ушку. – Поехали отсюда…
– В «Макс-шоу»! – повернулась к нему Маша и еще раз хлопнула глазами.
– Ну… Так дык так! – он обхлопал карманы и разыскал на столе свою зажигалку. – Вперед!
* * *
«Ну и ценничек тут нынче…» – с неудовольствием подумал он, продвигаясь к кассе. Маша-Виолетта преданно переминалась рядом с одной непропорциональной ноги на другую.
Тоннель, в котором у них отобрали билеты и поставили на руку штампик, уводил к жерлу кипящего вулкана. Бушевала телесная лава, гвоздила по мозгам ритм-секция, дробил взгляд стробоскоп. Виолетта-Маша рванула в гущу, он послушно следовал за ней. На лице застыла странная гримаса – сплелись в схватке похотливый подъем с озадаченным «чё я здесь делаю?»
Толпа выдавила их к барной стойке.
– Знаешь, – проорала Маша, – ты возьми себе выпить, а я сейчас приду.
– А тебе? – рявкнул он в ответ – но Виолетта уже булькнула, как рыбка в штормовое море.
Он отвернулся и, поймав скользкий взгляд бармена, заказал водки.
* * *
Прежде чем пришло осознание, что девица не вернется никогда, он дважды повторил заказ и выкурил две сигареты, а также рассмотрел публику.
Женская часть тусовки (преобладающая, надо сказать) определялась просто – студентки нестарших курсов из окрестных общежитий, да стареющие полусветские недольвицы. И те и другие резали глаз категорическим боевым раскрасом, тщащимся прикрыть пушистую юность и блеклую пожилость. Как лошади, взнузданные сережко-браслето-цепочко-колечками, рыли копытом землю. Мужской контингент классифицировался сложнее, а если подумать – так не классифицировался совсем. Мелькали тут и незрелые маргиналы в гребнях и серьгах, и прыщавые студенты тех же нестарших курсов, и азербайджановидные мачо с Комаровского рынка, самые активные, и бодибилдеры в узких напоказ майках, самые громкие, и скучающие денди, тусклыми глазами выискивающие себе приключение длиной не далее утра… Да и просто люди были – и клуб не без людей…
Он кружил по всему этому взглядом и чувствовал, как спадает возбуждение, притупляется восприятие и накатывает усталость – да такая грустная усталость, тяжелая, с которой сразу и не уснешь. Вот прошло несколько лет с тех пор, как произошло то, что было до того, как прозвучало: «Я уезжаю…» И что? – всё то же самое! Отупляющий ритм, ослепляющие цвета, ищущие лица под маской кайфа… Отравоядные животные… Времена всегда одинаковые… Всё суета…
Он подумал про Машу-Виолетту – и вздохнул с облегчением. Повернулся к стойке, купил бутылку пива и шагнул в толпу.
* * *
Он пробирался по людскому месиву как через покореженный бурей лес. Мужское переплетение стволов, женский густой кустарник, а также их совсем непролазное сочетание вынуждали слаломировать и неумолимо выталкивали на край, к болоту столиков.
Он выбрался из танцующих тел на противоположной от бара стороне. Выдохнул, всосал пива, огляделся. В этом взгляде не было специального смысла – просто ты вот путешествуешь, ищешь новые ощущения, и находишь их, и даже с избытком, да только всё как-то не то, всё разочаровывает вблизи – как женский макияж под лупой… Ты испытываешь недовольство, и от этого усталость, и останавливаешься передохнуть, подумать о смысле, но взгляд продолжает сканировать пространство – ну, а может, ну, а вдруг…
Через два столика сидел его старинный приятель Дима. Когда-то они вместе работали, играли в футбол, собирались на преферанс. Рыбачили. Пьянствовали, разумеется. По бабам, само собой… Потом, постепенно, размело житейским ветром. Дима женился, у него появилась она… С полгода даже и не перезванивались.
– Сколько лет, сколько зим… – задумчиво сказал он, усаживаясь напротив.
Дима посмотрел на него, фокусируя взгляд, будто возвращаясь из астрала, налил из графина, подвинул рюмку. Кроме рюмки и графина на столе была только пепельница. Абсолютно чистая.
Он выпил, понюхал рукав, кашлянул.
– Как жизнь?
– Мы играли в футбол на турнире, – монотонно сказал Дима. – Потом собрались – трое капитанов команд и судья. Вмазали…
И я поехал домой. Со мной сумка большая с формой на команду. Прихожу на остановку – а там сидит девчонка: ну вылитая Глюкоза! Я и думаю: ё-моё, чего это она тут одна, такая… С огоньком! Ты же знаешь – такси с огоньком свободно, а женщина с огоньком – всегда занята… «Посторожи сумку», – говорю ей, а сам иду за пивом. Взял. Себе и ей. Возвращаюсь, а она мне – у вас мобильный звонил! Оказывается, я его в сумке оставил. Ну, познакомились, разговорились. Болтаем, а я все время думаю – чего она тут, ждет кого-то? Ну – не просто же так? И говорю: «Тут в трех остановках есть хорошее кафе. Поехали?» И – она соглашается!
Едем, а проблема-то в том, что никакого кафе там нету на той остановке, зато есть река с бережком и кустиками. Ну, я и думаю – как ей сказать? А потом и говорю, довольно просто: «Знаешь, кафе тут, наверное, не работает. Давай наберем шампанского и на речку пойдем!» Соглашается! Ну – кто ж предлагает…
Дима повел плечом и надул шею.
– Купил я ей мороженого, 2 бутылки шампанского взял… Сидим, пьем, трындим, в кустики по очереди писать бегаем. Рыбаки неподалеку с удочками, солнышко садится… Наконец я говорю: «Ну, что – пора целоваться!» А она: «Давай!»
Бли-ин, как она старалась, я тебе не объясню – как она старательно целовалась! Это было что-то…
Дима замолк. Надолго.
– Ну, – шевельнулся он, – и дальше что?
– А дальше… – Дима развернул взгляд изнутри наружу. – Проблема в том, что у нее дома телефона не было… И мобильного тоже не было… Ну, я свой номер ей оставил, мы еще напоследок поцеловались, потом встали, я привел ее на площадь, на остановку, там поставил, а сам ушел. Мне надо было уйти… Я был уже почти никакой…
И вот, с тех пор прошел месяц – а от нее ни слуху, ни духу…
Дима вздохнул и снова крепко замолчал. Потом встрепенулся.
– Это самая романтическая история, которая со мной приключилась за последние не знаю сколько лет! Веришь, вот даже сейчас рассказал – и в душе опустошение… Так долго внутри держал… И ведь – ничего вроде не было!..
«А может, если бы что было, – подумал он, – ты б и не воспринимал это сейчас романтически. Даже скорее всего. Ты бы эту историйку просто забыл…»
– И тут депресняк… – сказал вслух, налил из графина и выпил.
– А классно, что ты пришел! – вдруг оживился Дима. – Смотри, какие телочки вон за тем столиком… Мне как раз товарища не хватало!
– Ладно… – он даже не взглянул в ту сторону. – Ты занимайся, а я пойду покурю на воздух… Звони, если что.
Дима взялся за рюмку.
Он встал и ушел.
Часть вторая
Я ушла.
Она проснулась и, лежа в постели, рассматривая светотени на потолке, пыталась разобрать и выстроить скачущее внутри.
Особенно ничего не получалось – слишком калейдоскопично скакали воспоминания. И не то чтобы так уж много их лезло в голову, но очень живые, верткие – не ухватить.
Оставалось то, что оформилось еще вчера… Зрело раньше, давно – а сформулировалось почему-то вчера… Облегчение и опустошение.
Только вчера было больше облегчения. А сегодня – почти сплошное опустошение…
Как все было?
«Я уезжаю». – «Куда?» – «В командировку». – «Надолго?» – «Да». – «А-а…»
Но он все понял.
Или нет?
Да нет – понял. Этот его специальный взгляд. Редкий для него. Вглубь…
Ох, ладно.
Пора вставать. Опаздываю…
Утренние процедуры оказались утомительны. В квартире родителей все было не так, от всего отвыкла – кофе оказался только растворимый, пылеобразная бурда, разыскала пачку какао – не оказалось молока, а тостера тут отродясь не было… Привычная с детства тахта будто разучилась заправляться – одеяло либо свисает, либо комячится посередине… И пыль везде, неопрятность. Ну правильно – сидят себе на даче, в усы не дуют, в город являются раз в месяц, за пенсией…
Веселенькое начало новой жизни…
Новой жизни?
Она уселась на диван и осторожно пригубила из кружки чай.
Новая жизнь…
Так…
По работе дел… Надо съездить в контору, доделать экспертизу, подписать договор, отвезти на тракторный… И все, кажется! К обеду управлюсь… Продуктов купить – а то не понятно зачем вообще холодильник включен… Вечером автошкола… И сегодня пятница…
Пятница?..
Вася-подрядчик говорил на прошлой неделе про корпоратив. Юбилей у них, кажется… Неделю назад это было, конечно, смешно – идти с Васей на какую-то гулянку… Как делает он в таких случаях – ну, чтоб не травмировать словом «нет» – говорит, созвонимся… Но это неделю назад… А сегодня – я ушла!
Она вылила в раковину безвкусный чай и тщательно вымыла кружку. Подошла к зеркалу.
Ушла? – Не знаю. – Знаю, что сегодня я свободна. – Так что, быть может, созвонимся…
Она еще раз просканировала свое отражение, махнула помадой, поправила челку, потянула рукав и двинулась в прихожую.
* * *
Она ехала в маршрутке, как всегда мучительно переживая – пересуществовывая – дорогу.
Новая жизнь – это как путешествие. Поездка в неизвестные места. Одновременно интересно и утомительно. Сначала интересно…
Вот эта маршрутка. Как бы я ни ненавидела перемещения своего тела в пространстве, в начале каждой поездки душа испытывает предчувствие приключения. Это не просто так – это защитная реакция моего опыта, опыта скуки и тоски движения по знакомому маршруту. А если маршрут незнакомый – просто дольше будет жить ожидание чуда. Смерть этого ожидания неизбежна все равно… Может, оттого так, что мои фантазии слишком экзотичны для этой жизни?..
Вот я ушла от него… Я отправилась в путешествие… Как передышка от рутины, как способ разобраться… Как ожидание чуда…
Ой!
– Ой! Остановите, пожалуйста!
За окном промелькнули ее офис, светофор, остановка. Она вскочила и ринулась к двери.
* * *
С экспертным заключением вышел скандал.
На прошлой неделе она приехала на объект и столкнулась с почти рядовым случаем: неразбериха в документации, вопросы по аттестации специалистов, ряд несоответствий техническому регламенту… Ну, словом, привычно все, по-совковски, как неизвестно сколько еще будет на крупных госпредприятиях, где никто толком ни за что не отвечает…
Как она в таких случаях поступала? Строчила донесение со списком недочетов, сроками, новой суммой к оплате, ставила на нее в приемной большую-пребольшую печать, отправляла – и, как говорится, до новых встреч в эфире!
Ну, а тут… Что-то накатило – то ли поцапалась с ним накануне, то ли дождь с утра, то ли главный инженер похмельный, то ли просто критические дни… Короче, зашарашила на всю катушку отрицательную экспертизу! Широким, так скть, росчерком пера…
А заказчик оказался непрост. Приехал лично к начальнику департамента с пухлой папкой…
Едва она в это обещающее утро переступила порог конторы – была вызвана на ковер. Вперились в нее 4 прищуренных глаза…
Следующие 3 часа прошли в угаре. Она металась между компьютером, библиотекой, факсом и приемной. Заказчик оспаривал половину пунктов экспертного заключения. Половину из них – с полным документальным обоснованием. Прическа растрепалась, юбка провернулась вокруг талии на 15 градусов, лицо горело. Вдобавок, ноготь о клавиатуру сломала…
* * *
В разгаре угара она налетела в коридоре на Васю.
– О-о! – расплылся тот. – На ловца и зверь бежит!
– А… Здравствуй. Я спешу, извини, – она попыталась пройти.
– Ну как же? – Вася растопырил руки. – Неужели так-таки спешишь?
– О-ой… Не спрашивай… – она выдохнула, провела рукой по волосам и жалобно улыбнулась. – Ва-а-ся… Меня обижа-а-ют…
– Кто?! – Вася скорчил героическое лицо и поддернул рукава. – А ну, покажи мне этого негодяя!
– Да нет… – она махнула рукой. – Я сама, дура, виновата…
– Красивая женщина – это алиби! – заявил Вася.
– Ладно, пойду… – она повернула на место юбку и прижала ладони к пылающим щекам.
– Так как насчет сегодняшнего вечера? – Вася тронул ее за плечо.
– Ой, где я, а где вечер?
– И все-таки?
– Ну… – она мягко отвела руку. – У меня курсы до пол-восьмого… А потом… Созвонимся.
* * *
Денек подзатянулся. Августовское солнце уже облизывало крыши, размытые дневные тени навели резкость и загустели, когда она вышла с тракторного и остановилась, соображая.
До курсов 40 минут… Добираться полчаса… Полголовы болит – как у Понтия Пилата, будь он неладен… Это потому, что с утра маковой росины…
Есть не хотелось, но иначе придется пить таблетку.
Она огляделась.
Киоск по продаже горячих собак… Бр-р… Только не это… Гастроном…
Она шлепнулась на бурый дерматин трамвайного сиденья. В одной руке булочка с марципанами, в другой – пломбир в шоколаде. Вздохнула. Откусила булку. Принялась жевать, не чувствуя вкуса.
Да уж… Давненько же мне так не доставалось… Да вообще никогда!.. А что я такого сделала?.. Чем я такое заслужила?.. Болваны бесчувственные… Мужланы…
Она мусолила в себе, копала, ковыряла раны, шмыгая носом и механически двигая челюстями. Глаза смотрели сквозь спинку переднего сиденья. Осколки и отблески внутри напоминали выстреленное конфетти, которое уже невозможно собрать и засунуть обратно в хлопушку.
А все он… Вот кто виноват… Все из-за него…
Она вдруг поняла, что сейчас разревется в голос. Быстро запихнула в рот остатки булочки, разорвала обертку мороженого и принялась обламывать и поедать шоколадную глазурь.
Хватит!.. У меня сейчас вождение по городу… Я подумаю об этом завтра…
Пискнул телефон.
Sms-ка.
От Васи.
«Позвони, когда освободишься».
* * *
Инструктор в автошколе – профессия страшная. Человек, прошедший через это, становится либо законченным мизантропом, женофобом и неврастеником, либо усталым философом с ницшеанским оттенком презрения к человечеству. Даже на внешность общение с начинающими водителями накладывает отпечаток: неровный цвет лица, развитая нижняя челюсть, взгляд пограничника в дозоре. Чаще всего человек небрит, одет в темное.
Она села в машину уверенная, настроенная, устремленная. «Жигули», ощетинившиеся дополнительными зеркалами, настороженно хлопнули дверцей. Николай-инструктор оглядел ее с головы до ног и обратно, ёрзнул седалищем и привычно обхватил дополнительный руль.
– Заводи, – сказал тусклым голосом.
Она ухватилась за ключ зажигания.
– Нейтралку! – повысил голос Николай.
Она ухватилась за рычаг, поболтала его в стороны, посмотрела вопросительно.
– Заводи, – повторил Николай.
Она ухватилась за ключ, повернула. Авто фыркнул и загудел.
– Поехали, – сказал Николай.
Она ухватилась за руль и нажала на газ.
– Передачу? – удивленно сказал Николай.
Она ухватилась за рычаг, выжала сцепление, двинула рукоятку вперед.
– Это третья! – повысил голос Николай.
Она ухватилась за рычаг, дернула на себя, подала влево, двинула вперед.
– Поехали, – повторил Николай.
Она ухватилась за руль, выдохнула и начала отпускать сцепление.
– Ручник! – рявкнул Николай.
Она ухватилась за ручник, нажала кнопку, хряпнула его вниз, посмотрела вопросительно.
– Ну? – сказал Николай.
Она ухватилась за руль и отпустила сцепление. Машина дернулась и покатилась, раскачиваясь.
– Газу! – рявкнул Николай.
Она нажала педаль.
С парковки было два выезда – правее и левее. Автомобиль, набирая ход, ехал между ними, прямо в бордюр. Она крепко сжимала руль, глядя вперед огромными глазами.
– Стой… Ты… Что… – Николай врезал по педали тормоза. Авто клюнул носом и заглох.
– Ты что творишь!!! – заорал Николай, брызгая слюной.
– А? – она вздрогнула и обвела салон взглядом. Руки отлепились от руля. – Я… Не знаю… Я забыла…
Николай сглотнул и выдернул из замка ключ зажигания.
– Ты что вообще?! – выговорил придушенно.
– Я? – она прижала ладони к щекам и почувствовала, что глаза наливаются слезами. – Я – ушла.
Она открыла дверцу и вылезла из машины.
* * *
Она добралась до дома как в тумане.
До дома?
Сквозь туман она отчетливо подумала, что отвыкла считать родительскую квартиру домом. Ключ в замке, словно в подтверждение, никак не желал поворачиваться. В конце концов, она чуть не оторвала дверную ручку – и тогда запор сдался.
Она, в чем была, рухнула на тахту с намерением срочно разрыдаться. К удивлению, не получилось.
Она перевернулась на спину и уставилась сухими глазами в потолок. Обои на потолке напоминали скисшее молоко.
Ну и ладно!.. И прекрасно!.. Все гармонично… Я тут киснуть не буду!
Она выкопала в сумочке телефон.
– Вася?.. Привет… Ну, и?.. Где?.. Что значит – встретишь?.. Приезжай за мной! Я буду готова через полчаса. Пиши адрес…
* * *
Васина организация отмечала некоторую годовщину своего образования. Происходило сие в старинном ресторане, лучащемся свежим псевдоевроремонтом.
Вася усадил ее между собой и директором – обширным мужчиной с двусмысленной лысинкой в форме тонзуры.
Подавали «Советское Шампанское».
Большой босс мастерски вскрыл бутылку и прицелился в ее бокал.
– Нет-нет-нет! – она накрыла бокал ладонью. – Водки!
– Хо-хо! – сказал биг-босс и подмигнул Васе.
Вася суетился. Вася был изнуряюще-предупредителен. Ее тарелка напоминала натюрморт кисти жизнелюбивых фламандцев. Ее рюмка, стакан и бокал были полны. Вася говорил, смеялся и говорил. А она сосредоточенно ела, не отвлекаясь на реплики, лишь изредка кивая и хмыкая, озадаченная свербящим чувством голода, обрушившимся на организм – будто распахнули шлюз.
– Ну – как дела в нашем родном департаменте? – наклонился к ней директор.
– Все лучше и лучше! – задорно ответила она и подняла рюмку.
Загремела музыка. Что-то играло и раньше, и не шепотом, но тут почему-то, показалось, просто взорвалось!
– Потанцуем? – прокричал Вася, промакивая салфеткой губы.
– Легко! – она пригубила из рюмки, сунула в рот кусок помидора и вскочила. Вася еле успел отодвинуть стул.
Она влетела в круг и заискрила гранеными шпильками во всполохах цветомузыки. Вася чуть поспевал следом. Солист на сцене подмигнул, взмахнул плечами и добавил жару.
* * *
Ресторан преобразился. А точнее, он исчез. Пространство потеряло объем, перешло в другое измерение. Из атмосферы будто выкачали воздух, вдув взамен какой-то сплющивающей и коверкающей дури. Свет расщепился, перемешал спектр и проявил мир не то с изнанки, не то изнутри.
Зал бушевал. Менеджеры среднего и низшего звена, синие и серые воротнички, преобладающие здесь, либо неуклюже отплясывали, размахивая средними и дешевыми галстуками, либо кучковались у столов, выпивая и перекрикивая друг друга вместо закуски. Степень опьянения легко определялась по тому, на плечах ли еще пиджак, или уже на спинке стула. Женский персонал показывал себя сложнее. Зажигали ночь секретарши с практикантками в исчезающих юбках, наливались игристым вином молодые мамы из технических отделов, все в строгих деловых костюмах, рвала глаз объемами и беспощадными оттенками нарядов бухгалтерская армада, поражали сложностью причесок жены заслуженных сотрудников…
Вася был давно без пиджака. Вася не отпускал ее ни на шаг. Вася танцевал, пил не закусывая, провожал ее к туалету, выходил с ней покурить, говорил, смеялся и говорил. Большой босс, как-то невзначай, тоже оказывался рядом. Один раз, улучив момент, а для солидности сказать – действуя на опережение, умыкнул ее на медленный танец. Облапил, навис, прижал, похвалил музыку и как-то очень быстро рассказал, что жена у него в отъезде, а на даче – бильярд…
Она смеялась, чувствуя жар в груди и тяжесть в затылке. Она ощутила вдруг, как ноют лодыжки от десятисантиметровых шпилек. Она поморщилась, когда рука на талии особенно придавила, и подумала мимолетно, что вот у всех мужиков тяжелая грация – а не только у него…
Танец закончился, Вася тут же вынырнул из толпы, и она, в сопровождении двойного эскорта, вернулась к столу. Села, и кавалеры плюхнулись с двух сторон. Она ухватила бутылку и лично всем налила. Подняла рюмку, блеснула глазами и провозгласила:
– За путешествие!
– Отлично! – проорал Вася. – За путешествие!
Директор крякнул.
– А скажите, Василий, – веско произнес, шаркнув рюмкой по столу, – что там у нас с Сухаревским объектом?
– С Сухаревским? – Вася выпрямился. – Я вчера уволил двух монтажников. Я ж вам говорил…
– Сдача через месяц! – перебил биг-босс.
– Я знаю, – затараторил Вася. – Перебросим людей с Каменной Горки, а еще Запад-3, там оборудование прибудет к концу недели только, заберем со вторника бригаду…
– Извините, – она сняла со спинки стула сумочку. – Я вас оставлю…
* * *
Такси плыло по ночному проспекту. Легкий августовский туман размывал фонари и обессмысливал надписи на рекламных перетяжках. Неэвклидово пространство…
Она откинула голову на спинку, вытянула гудящие ноги. Водитель кинул взгляд-другой и чему-то вздохнул. Она улыбнулась. Улыбка тут же умерла. Внутри звенела пустота.
Ну и гадюшник… Болото… Зря я это… С Васей так всегда было легко… А теперь… Да нет – он нормальный парень, но как теперь… Зря я поехала… Но ведь я ушла, и что-то надо… Ох…
Она встряхнулась и нашарила в сумочке телефон. Посмотрела на часы. На экране зияли 4 непринятых вызова. От Васи. Поколебавшись, удалила.
Время – детское… Что мне в пустой – чужой! – квартире делать?.. О! Ирка-соседка… Мы с ней тыщу лет…
По экрану поползла телефонная книжка. В микрофоне потянулись гудки.
Ну конечно… Счас она в пятницу вечером дома будет сидеть!.. Звонка не слышит… Клубится где-нибудь…
За стеклом зарябил штрих-код чугунной ограды, выдвинулась подсвеченная колоннада, напротив мелькнули рябые щиты кинотеатра.
– Знаете, что! – вдруг сказала она. – Давайте в «Макс-шоу»!
Таксист хмыкнул, принял в крайний ряд и включил левый поворот.
* * *
Жерло бурлящего вулкана выплескивало брызги телесной лавы. Зал был набит людьми, как корзина – цветами.
Человек в тоннеле бросил наметанный взгляд, осторожно приложил штампик к ее запястью и спросил:
– Вы одна?
Она сдвинула брови.
– Дело в том, что во-он за тем столиком сидят солидные ребята… Они скучают…
– Спасибо! – она дернула плечом. – Вы оч-чень любезны!
Она купила в баре коктейль и направилась в другую сторону.
* * *
В темном углу очень кстати освободилась половина столика. Она уселась и поболтала трубочкой в стакане. Нашла в сумке пачку сигарет.
На другой половине стола отчаянно ссорилась молодая парочка. Слов слышно не было – долбил по ушам звукоряд – но гримасы и жесты не оставляли сомнений.
Она улыбнулась. Улыбка умерла. Она потянула из трубочки и закурила.
Конфликт у соседей дошел до кульминации. Девушка шлепнула ладошкой и вскочила. Юноша схватил ее за руку. Девушка вырвалась и бросилась в толпу. Юноша, жарко шлепая губами, ринулся следом.
Она, сколько могла, проводила их взглядом. Потом взгляд вернулся и уткнулся в парня, стоящего рядом, почти нависающего.
Студент, конечно… Но уж, во всяком случае, старшекурсник… Хотя – студент…
В руках у парня была бутылка вина и два бокала.
«Хм… Неплохо!» – подумала она.
– Свободн…? – проговорил парень, слегка наклонившись. Стучаще-звенящая атмосфера проглотила последнюю гласную.
Она шевельнула плечом и вытащила из пачки сигарету. Парень эффектно щелкнул зажигалкой и сел. Расставил бокалы, налил. Сделал чокающий жест, глотнул.
– Меня зовут Кирилл, – взгляд был прямой, внимательный и безучастный. Как у хищника.
Ей вдруг стало скучно. Так невыразимо скучно, что весь этот гремящий, мельтешащий, пенящийся зал показался вдруг совершенно пустым.
– Знаешь, мальчик… – она поиграла струйкой дыма, нарисовав ею в воздухе восьмерку. Парень смотрел на нее, склонив голову к плечу, поэтому восьмерка показалась знаком бесконечности. Она стряхнула пепел. Парень поднял бровь.
– …Как я впервые выпила? – губы сложились колечком и пыхнули. Нарисовался ноль. Парень выпрямился.
– Жила я летом в деревне. Тусовка была у нас классная – озоровали с утра до ночи, коленки сбитые… Однажды свадьба была. Как водится, гуляли там все, от мала до велика. Ближе к ночи родилась у нас мысль попробовать этого волшебного напитка, от которого все взрослые становились как ненормальные или больные. Послали меня и одного мальчика. Улучили мы момент и, когда на дворе пляски разгорелись под гармошку, юркнули в хату. Бутылку стырить забоялись, а – быстренько насливали-насливали из рюмок-стаканов в банку… Огурцов еще прихватили соленых, хлеба… – она раздавила тонкий окурок в пепельнице и усмехнулась. Парень осторожно долил в ее бокал и закурил.
– Собрались мы в пчельнике, закрылись изнутри и давай, как большие – отхлебываем по очереди из банки, морщимся, хлеб нюхаем, огурец кусаем… И я помню, что пью, как воду, ничего такого особенного не происходит, только мир становится постепенно какой-то медленный, да еще цвета вокруг яркие, резкие… – она прищурила глаза. Парень слушал с широко открытыми.
– А потом мы пошли в рощу на краю деревни. Там мы позалазили на деревья и начали громко, с наслаждением ругаться матом! Нас всех как будто распирало изнутри – и мы изливали наружу отборнейший, сокровеннейший, в глубине души таимый матище! Представляешь? – она сжала губы. Парень шевельнулся, и колбаска пепла отломилась от забытой меж пальцами сигареты.
– Мы орали до надрыва, нам хотелось, чтобы нас слышала вся деревня! Наизнанку выворачивались! Да… Мне 6 лет было… – она продолжала смотреть прямо в глаза. Парень откинулся на спинку стула.
– Вот…– она медленно провела рукой по бедру, собирая юбку, поправила чулок, вытянула ногу, поиграла граненой шпилькой в искрящемся от дискотечных фонарей полумраке, – прошло много лет. Но с тех самых пор, каждый раз, когда я выпью, мне очень хочется послать всех на хуй! Понятно?
Парень молча встал, забрал свою бутылку, повернулся и смешался с клубящейся толпой.
Она вздохнула, долгим глотком прикончила вино, сгребла сумочку и, испытывая странное грустное облегчение, встала и ушла.
Часть третья
Он стоял на парапете кинотеатра, прямо над входом в клуб, и обкуривал ночь. Ночь возмущалась – набухала предосенней сыростью, шибала резким, совсем осенним ветерком. Листва каштанов, отгораживающих проспект, укоризненно перешептывалась.
Он всего этого не замечал.
Он наблюдал.
Внизу шла движуха. По площадке тусовался народ. Позиция на парапете оказалась замечательна тем, что у девушек, направляющихся от стоянки такси к клубу, сперва в поле зрения появляются из-за каштановой завесы – ноги. Их можно не спеша оценить… Потом появляется все остальное – и тоже подвергается неторопливому досмотру…
Такой вот любопытный ракурс.
За время жизни сигареты он сделал вывод, что из всех появившихся ног примерно треть достойны внимания. А из достойных внимания ног – примерно опять же треть обладает соответствующим верхом. Итого – как нетрудно подсчиталось, «репрезентативная» выборка показала наличие всего лишь около 10% достойных внимания девчонок в этом мире.
Или в этой стране.
Или в этом городе.
Или…
– Дай прикурить, – сказала она и оперлась руками о парапет.
Он не то, чтобы вздрогнул… Он ведь – почти ждал. Потому что в голове сгустился августовский ночной туман. Странное ощущение, подобное тому, как сидишь без денег или, предположим, в морду получишь – чувство неуверенности, страха перед послезавтрашним днем, почти безнадега…
Двое рыли тоннель с разных сторон горы – и столкнулись.
Повернулся, щелкнул зажигалкой.
– Ты сухарь! – заявила она. Затянулась, закашлялась и почувствовала, как к глазам подбираются слезы. Который раз за сегодняшний день? Он смотрел на нее, и от этого слезы стали проступать.
– Ты бесчувствен. Ты весь в себе. Ты то спишь, то за компьютером, то в телевизоре… Я не помню, когда мы в последний раз где-то были, хоть бы в кино… – она махнула рукой назад и отчаянно шмыгнула носом, тщась удержать рвущийся наружу поток. Он смотрел на нее.
– …А если и были – то по моей инициативе! Тебе до меня нет никакого дела… Мы не разговариваем… В тебе ни на что, касающееся нас двоих или меня, нет времени или желания… – слезы уже текли вовсю, но голос был ровный. Он шевельнулся.
– Да, я попрошу – ты сделаешь. И все. И точка… Ты мне не помогаешь. Ты меня не утешаешь… А в результате во мне растет безразличие – ко всему, ко всему на свете! – голос начал дрожать, тембр приподнялся. Он достал носовой платок и осторожно промокнул ее щеки.
– Ты считаешь, что я должна быть счастлива, что ты не алкоголик и не псих, уравновешенный, рассудительный… А мне нужно-то немного внимания! – голос рванулся, как собака с поводка. Он тихонько обнял ее за плечи и подумал: «Черт, а ведь это был единственный шанс…»
В кармане завибрировал телефон.
Он одной рукой прижал ее к груди, другой – телефон к уху.
– Да, Дима… И чё?.. М-м-м… Нет… Не сегодня… Я уже познакомился с девушкой… И мне надо ее спасать.
Артур Петрушин
Родился в 60-х. После некоторых скитаний по городам и странам осел в Минске. Жизнь проходила в суете – служил, учился, зарабатывал деньги, бил баклуши… Смыслом жизни положил борьбу с этой самой суетой.