317 Views
На крах Рейха
Ты всего лишь кирпич в стене,
Ты одна из букашек.
Ты уверен, что Бога нет,
И никто не накажет.
Ты наивен, как детский смех,
Остальное – детали.
Ты ведь просто любил свой Рейх,
А другого не дали.
Ты всего лишь такой, как все –
Не подлей и не хуже.
И в привычной твоей стезе,
Ты же знаешь – так нужно.
Ну подумаешь ¬– взмах рукой,
Ритуальные жесты.
Ты ведь здесь не один такой,
Вы всё делали вместе.
Ты всего лишь подвез дрова –
Незаметная лепта.
В общем деле твоя глава –
Вклад в большую победу.
Посмотри, как пылает печь –
Как душа у солдата!
Все сомненья пора отсечь,
Ты же знаешь – так надо.
Ради целей, благих вполне,
Не гнушаются ложью.
Если хочешь помочь стране –
Не солгать невозможно.
Важно выжить любой ценой
И не думать про средства.
Нет дороже земли родной,
Благодатной немецкой!
Посмотри, как цветет весна,
Как рождаются листья,
Триумфально гремит страна
В нерушимом единстве!
И как радостно быть теперь
Малой частью народа,
Чтобы вместе встречать апрель
Сорок пятого года…
Никогда мы не будем прежними
В каждом веке свои проклятия
И потери у всех свои.
Никогда мы не будем братьями
Даже с братьями по крови.
Никогда не забыть о прожитом,
Никогда не понять, за что.
Вечной боли своей заложники,
Мы запомнили каждый стон:
От страдавших и не страдавших,
От понявших, но промолчавших,
И от всё до конца отдавших,
Чтоб остаться в аду людьми.
От желавших и от жалевших,
От с годами простить сумевших,
И от боли своей сгоревших
В эти годы и в эти дни.
Хватит тешить себя надеждами,
Философия здесь проста:
Никогда мы не будем прежними,
И другими уже не стать.
Чтоб теперь мы с тобой ни делали,
Перерезана будет нить.
Мы навеки уже поделены
Тем, что нам довелось прожить:
На продавших – и не предавших,
Не деливших «чужих» и «наших»,
А по совести выбиравших,
Заступаясь за тех, кто прав.
На своих – но уже нездешних,
На внезапно осиротевших –
И на тех, кто теперь поспешно
Прячет кровь на своих руках.
Параллельная вселенная
Где-то там, в параллельной вселенной,
Где кончается звёздный предел,
Существует и мир параллельный –
Тот, что сбыться у нас не сумел;
Что мелькнул, проступая в истоке
Искаженной петли временной –
Мир прекрасный, знакомый, далёкий,
Не задетый кровавой войной.
В этом мире покоя и смеха,
Недоступном безумию войн,
Мы б могли никуда не уехать,
А уехав, вернулись б домой.
Мы б друг друга с тобой повстречали,
В той вселенной столкнувшись опять,
И уж если б друзьями не стали,
То врагами могли бы не стать.
Мы б встречались на странных банкетах –
Утешении мирных времён.
Говорили б о том и об этом,
И про то, что не каждый поймёт.
Мы с тобой, усмехаясь не к месту,
Вспоминали бы, как старики,
И детали безумных поездок,
И минуты тягучей тоски.
В этом дивном, невидимом мире
Только правда была бы сильней.
Мы бы мирное небо ценили
Одинаково в каждой стране.
Мы б смеялись над тем, что забыто,
Мы б умели друг другу не врать…
Сколько б было тогда не убито
Тех, кто просто поверил в слова?
Ты б разрушить наш мир не пытался,
Преступления пряча свои.
Но к чему этот деланый пафос,
Если руки по локоть в крови?
Ты бы жил человеком – и только,
Делу света и мира служа…
Только мирного неба осколки
На земле почерневшей лежат.
Алексею Горинову
Застыли часы, метроном отбивает такт
За всех, кто погиб под каскадами «братских» бомб.
И в общем, неважно, ты дворник иль депутат,
Ты совесть страны навсегда воплотил собой.
И каждый в итоге решает свою судьбу
Как минимум в том, для чего и зачем страдать.
Минута молчанья и слово длиной в пять букв,
И чистая совесть, и пытка длиной в года.
А ты убеждаешь, что что-то в стране не так,
Они же не спорят, им попросту всё равно,
Когда полицай закрывает собой плакат,
Чтоб мы не посмели войну называть войной.
И хочется верить, что будет небесный суд,
И высший Судья нам объявит в последний час,
Как важно порой промолчать шестьдесят секунд,
Как страшно порою полжизни своей молчать.
Лиза
Мы привыкли коситься на даты, на возраста,
Мы завидуем тем, кто старше, не тем, кто моложе –
Тем, кто больше, чем мы, мирной жизни сумел застать,
Кто был счастлив, когда это было ещё возможно.
Наше время ведёт свой отсчёт не вперёд – назад:
Минус восемь иль минус один – уж кому как легче.
Мы застряли в плену у кошмарных кровавых дат,
У потерянных дней, погребённых в военном смерче.
Мы готовы, что будет, наверно, еще страшней,
Будет много смертей – это всё так понятно и ясно.
Мы привыкли к смертям, мы же знаем, как на войне…
Только Лиза не знала, толкая вперёд коляску.
Ну какая война, если солнцем пропитан мир?
Если лето звенит, если мама смеётся рядом,
И коляска скрипит, и галдят воробьи в пыли…
Но сирены поют, и летят в вышине снаряды.
Лиза любит сиреневый цвет – и он ей идёт!
Лиза любит цветы, и собак, и в воде плескаться,
Рисовать на шарах и коляску катить вперёд,
И на пляже сидеть, и песок пропускать сквозь пальцы…
Наше время ведёт свой отсчёт не вперёд – назад –
В это летнее утро, где Лиза идёт, живая,
Поднимает головку и маме глядит в глаза,
Ничего о войне в свои годы ещё не зная.
Мы привыкли считать, отнимая себе года,
Только что отнимать, если года всего четыре?
Мы твердим: хорошо, что не выпало ей страдать,
Что не выпало жить в этом страшном, проклятом мире…
Моя страна
Моя страна теперь совсем чужая,
Зажатая в кровавые тиски
В пространстве от потопа до пожара,
В отрезке от безумства до тоски.
А жизнь опять проходит где-то мимо,
Как солнца свет за стенами тюрьмы.
И если мертвецы позор не имут,
То остальным его уже не смыть.
К чему бороться? Гибнуть проще скопом
В надежде выжить, если повезёт.
Здесь даже самым преданным холопам,
Как ни крути, на всех один исход.
Теперь один на всех кровавый омут,
Один угар безумный боевой.
Моя страна имён уже не помнит,
Не ведая сиротства своего.
Исповедь калеки
Я, наверно, испортил вам праздник опять,
Я сегодня явился не к месту.
Я хотел бы уйти, да вот только не встать
Самому с инвалидного кресла.
Телевизор твердит, как опасны враги,
Англосаксы особо коварны.
Я хотел бы похлопать обрубком руки
И сражаться, не помня про раны.
Я ведь тоже любил наш торжественный шум,
Звуки гимна и вспышки салюта.
Я ведь также кричал: «Истреблю! Придушу!
Уничтожу проклятую хунту!».
Я хотел за Россию сражаться свою
До последнего вздоха и стона;
Я готов был дойти в нерушимом строю
До Берлина и до Вашингтона.
Я не мальчик, я был даже к смерти готов –
Смерть воспета в десятках религий.
Что нам судьбы чеченцев, бурят и хохлов
Перед родиной нашей великой?
Дорогая, ты помнишь, как я, уходя,
Положил тебе руки на плечи,
И сказал так серьезно, почти не шутя:
«Не вернусь – так тебя обеспечу.
За кончину мою ты получишь сполна,
А вернусь – так не меньше заплатят,
Ведь детей не бросает родная страна
Из своих материнских объятий».
Не пойму, что творилось в моей голове,
Я был слишком наивен, наверно.
Помнишь, бывший шпион выступал на ТВ
И на подвиги звал вдохновенно?
Говорил про служенье, про жертвы и долг –
Я запомню его до могилы:
Его речи верны, его голос глубок
И часы на руке дорогие.
Что теперь говорить? Я поверил не тем,
Я от долга и смерти не бегал.
Да, родная, я видел десятки смертей,
И прости, что вернулся калекой.
Я сражался, как лев, я из ГРАДов стрелял –
Даже птицы от взрывов оглохли.
Полыхали дома и взрывалась земля
В направлении Новой Каховки.
Я смотрел на остатки вчерашних квартир,
На обугленных плюшевых мишек;
Ни собак, ни детей не жалел по пути,
Даже криков старался не слышать…
А теперь я вернулся – без правой ноги,
Неумелою тычась культею.
Говорят, заплатили кому-то другим,
Ну а я, очевидно, не стою.
Ты прости, что я все же вернулся назад –
«Гробовых» ты теперь не получишь:
Для своих – инвалид, для чужих – оккупант,
Ветеран Бородянки и Бучи.
Нам твердили, что мы у истоков элит
Обновления нашей державы.
А ты помнишь, как раньше мы горсти земли
На ладонях когда-то держали;
Как любили порою возделывать сад
В нашей мирной бескрайней Сибири,
Как любили деревни, снега и леса,
Как мы мирное небо любили?
А теперь, умирая один, в нищете,
Под галдеж непрерывный с экрана,
Я уже осознал, что поверил не тем,
И цена велика у обмана.
Девятый год войны
К чему себя винить?
Возможно, это нервы.
Девятый год войны
Порой сложней, чем первый.
И вроде, все с тобой:
Кто «против», а не «за»,
Но даже им порой
Так трудно рассказать…
У них вина и шок,
Страданья и разводы,
А у тебя – расчёт
Убийственно-холодный.
Ты прячешь пустоту,
Вновь зубы сжав до боли,
Но даже боль – и ту
Нельзя себе позволить.
Ты веришь только тем,
С кем шёл в огонь и в воду;
Друзей погибших тень
Уже длинною в годы.
И как вам объяснить,
Как много значат фразы?
Сказавши «до войны» –
Мы говорим о разном.
Но если было всё,
Что прежде, бесполезно –
К чему пустой расчёт,
Характер твой железный?
И, также, как они,
Ты всё-таки заплачешь.
В девятый год войны
И боль болит иначе…
Источник
Ты знаешь, всё равно, хоть это и смешно,
Я верю в чудеса.
Когда чужая жизнь становится родной –
Как это описать?!
Когда чужая кровь пульсирует в горсти,
Горит в твоих глазах.
И молишь об одном: «Ну как его спасти,
Ни слова не сказав?»
Любое слово – смерть, любое слово – страх –
Такие времена.
И всё ж чужая жизнь горит в твоих руках,
Почти обречена.
Источник, конфидент – ну как его назвать?
Но как ни назови,
Почти что каждый день он говорит слова
Бесценные свои.
Ты знаешь, приговор всегда неумолим
Безумству храбрецов,
И всё же до сих пор ты ловишь каждый миг,
Как свет перед концом.
Нет ценности в словах, добытых на крови,
На адовом кругу.
И хочется кричать: «Пожалуйста, живи!
Не надо, не рискуй!»
Но выбор совершён, он сделан не тобой,
Ты всё-таки не Бог.
И только бьётся боль, чуть больше, чем любовь
И чуть слабей, чем долг.
Ты знаешь, всё равно я верю в чудеса
И на земном веку.
Нам в жизни не дано спасаться и спасать,
Но всё же – не рискуй…
Мобилизованным
Что за глупый вопрос: зачем? –
Малодушный, ничтожный.
Умереть за отчизну – честь,
Нынче это несложно.
Значит, делай, как долг велит,
Будь всегда наготове
Наглотаться сырой земли,
Захлебнуться от крови;
И, с другими сойдясь в толпу,
Стать живою преградой,
Распластавшись под шквалом пуль,
Под осколочным градом;
С обгоревшим обрубком ног
Доползти до подвала…
Если царь приказал, сынок,
То и этого мало!
Позабудь про семью, детей –
Хватит думать о личном!
Нет на свете других идей,
Только долг и величье!
Это наш неизбывный крест,
Что же здесь непонятно?
За империи прошлый блеск,
За дворцы и за яхты!
За безумье чужих обид
И иллюзий опасных,
Умирать, как приказ велит,
Будь готов ежечасно!
Всех врагов разбивая в пыль:
От старушек до кошек,
Забывая о том, кем был,
Не жалея о прошлом.
И о будущем не жалей,
Зову следуя слепо.
Убивать на чужой земле –
Наша главная скрепа.
Ксения Кириллова
Ксения Кириллова – журналист, писатель, поэт, эксперт ведущих американских аналитических центров, специализирующийся на анализе политических и социальных процессов в современной России и международной политики. Родилась в Екатеринбурге, последние 9 лет проживает в США. Автор нескольких романов, изданных в России, Украине и Америке, включая роман «В паутине безумства» – первое художественное произведение, отражающее подлинные реалии советской карательной психиатрии и противоракетной обороны. Книга была издана на трех языках и дважды попадала в несколько перечней рекомендуемой литературы известных украинских изданий. Другие подробности биографии - в интервью на Точке.Зрения.