614 Views
Из предыдущего издания свалил через полгода. Просто понял, что деловая журналистика – не мое. Недвижимость, сделки, суды, банкротства, экспорт, импорт, нефть, газ, индексы… Все это неслось перед глазами, словно бурный пенящийся поток, сбивающий с толку. Тогда меня интересовали военные конфликты. Но если на дворе нулевые, а ты живешь на Урале, то свидетелем чего-то поистине эпического стать было невозможно. Закончив журфак, я очень быстро обернулся каким-то приблудным сусликом. Шарахался между редакциями, не умея найти баланс между внутренним и внешним. Сидя в очередной каморке, писал, не понимая, о чем, и для чего. Наверное, ради зарплаты. Но зарплата не отличалась объемом.
Увольнение стало лишь этапом на маршруте. Беговая дорожка привела к девятиэтажному зданию в виде ромба. Оно состояло из лестниц, кабинетов и гигантских панорамных окон от пола до потолка, кое-где завешанных старыми пыльными металлическими жалюзями. Сей допотопный конструктор населяли городские и областные телекомпании. Их всё устраивало, ведь офисник, в котором они обитали, громоздился в центре города. А точнее — за Горным университетом, возле Зеленой рощи, примыкающей к женскому Ново-Тихвинскому монастырю.
На третьем или четвертом уровне располагались ТВ «Кортес» и информационное агентство «Давеча». Я попал в агентство. Им требовался корреспондент на федеральную ленту новостей. В основном, следовало писать об экстремальном: вооруженных разборках, убийствах, авариях, судах, уголовных делах, катаклизмах, разных происшествиях. Например, жених и невеста после свадьбы решили поплавать в лодке по озеру. Жених зачем-то прихватил ружье. А на озере утки. Невеста сидела на носу и, увидев птиц, захотела рассмотреть их получше. А жених решил поохотиться, приметил крякву, вскинул ствол и нажал на курок. В итоге невеста осталась без головы. Жених причалил, вышел на берег и снес голову себе. Завораживает, правда?
Рулила всем этим хозяйством Николаенко Татьяна Владимировна. Она же НТВ. Полная крашеная блондинка предпенсионного возраста, похожая на продавщицу из советского продуктового. Обладая изрядной долей наглости и напором, она умудрилась завести связи в президентском полпредстве и обеспечить своим медиа-детищам более или менее надежную крышу на уровне федерального округа. Может быть, потому к ней не возникало вопросов, когда «Кортес» давал чуть ли не в прямом эфире сеансы магии от известного в Екатеринбурге колдуна Синякова, режущего головы курам, а «Давеча» не стеснялось пропагандировать сталинизм.
Вообще, Николаенко обожала Сталина. Его портрет висел у нее в кабинете. И когда она вызывала к себе провинившихся сотрудников, создавалось впечатление, будто Иосиф Виссарионович тоже присутствует при разносе. «Отец народов», слегка прищурившись, взирал на неугодного, пока НТВ проводила сеанс политической психотерапии. Сталинизм пропитывал все большие материалы агентства. Поэтому, дабы увернуться от сомнительной чести делать аналитические статьи, я прикинулся дурачком и в рабочее время, не включая мозг, строчил новости про насильников, убийц и кровавые ДТП. Изложенные сухим языком, они не отдавали гнилью, в отличие от крупных текстов, снабженных комментариями «правильных» экспертов.
Тут надо заранее предупредить – в изложенном режиме я умудрился проработать три с половиной года. «Давеча» относилось к тому типу СМИ, где вкалывают пожизненно и, почему-то, не уходят. Именно так трудились руководившая мной выпускающий редактор, коммерческий директор, исполнительный директор, спортивный корреспондент. Особенно выделялся автор грозных антилиберальных филиппик, страдающий алкоголизмом колумнист Николаевский, чей стол украшала россыпь разноцветных крышечек от пивных и водочных бутылок. Он запрещал уборщицам выбрасывать эту коллекцию и периодически, словно угадывая подвох в моем поведении, сипло шипел: «Ты что, родину не любишь?»
Удивительно, но именно там я встретил свою будущую жену. Она заявилась в «Давеча» после меня, некоторое время работала в соседней комнате, а затем ушла в какую-то благотворительную контору. В редакции мы не общались, но через пару недель ей понадобилось что-то уточнить про очередного несчастного и наша переписка обернулась походом в ресторан, а дальше завертелось и спустя шесть лет в березовском роддоме я держал на руках появившуюся на свет покрытую жиром и кровью малышку. Жена до сих пор спрашивает: «Что ты во мне нашел?» А я отвечаю: «Волосы, черные, точно крыло вороны, и классную задницу».
Закончив каждый свою смену, мы гуляли по вечернему весеннему городу, обсуждая художников, книги и политику. Иногда покупали бутылку вина и усаживались где-нибудь во дворе, а обыватели с удивлением ловили обрывки наших разговоров о Ван Гоге, «Илиаде» и нюансах Второй чеченской войны. Про Чечню, разумеется, трындел я. В то время как раз обострился конфликт между Кадыровым и Ямадаевыми. А поскольку новейшая история Северного Кавказа очень занимала меня еще со школьной скамьи, то ваш покорный слуга разливался соловьем, повествуя посреди Екатеринбурга о тейпах, тукхумах, адатах, шариате и кровной мести.
В «Давеча», между тем, кое-что немного изменилось. НТВ задумала переезд. В итоге агентство переместилось в двухэтажное кирпичное здание дореволюционной химической лаборатории. Объект ютился тоже в центре, но на берегу реки Исеть, за недостроенной гостиницей «Дели». Мужская половина редакции весь день таскала и расставляла мебель. Позже тут случилась загадочная история. Попасть внутрь раритетной постройки можно было только через главный вход с двумя дверьми. Внутреннюю, — деревянную, массивную, еще советских времен, с проржавевшим засовом, — не трогали, а вот внешнюю, металлическую, также оснащенную с обратной стороны щеколдой, на ночь закрывали вместе со всеми окнами. И вот однажды утром прихожу я в редакцию, а сотрудники толпятся на улице. В чем дело? Внешняя дверь не открывается. Вызвали специалистов. Те сняли ее с петель. Посмотрели. Оказалось, кто-то запер дверь изнутри на щеколду. Стали открывать внутреннюю. Тоже не поддается. Сняли с петель и ее. Аналогично. Заперта на древний ржавый засов. При этом окна не тронуты. Какого-либо объяснения найти не удалось.
Впрочем, очень скоро о полтергейсте забыли. Коллективу не позволяла о чем-то задумываться главный редактор Женя «Космос». Миниатюрная шатенка, постоянно в черном и обтягивающем, она до трясучки боялась НТВ, а потому стремилась обеспечивать тотальный контроль. В ее присутствии содержание воздуха как будто менялось. Кругом воцарялись напряжение и нервозность. Корреспонденты с удвоенной скоростью печатали новости, дрожащими руками набирали номера экспертов и постоянно озирались. Женя жила одна, а значит могла посвящать работе все свое время. К счастью, несколько лет спустя она вышла замуж и уехала в Москву. Поначалу ее оформили в качестве представителя «Давеча» в столице, а затем последняя ниточка оборвалась. «Космос» прислала заявление об увольнении и пропала в недрах ТАСС.
Да, Женя сеяла возле себя психоз, но у меня имелись дела поважнее. Публикуя на автомате новости, я размышлял о втором высшем образовании. Торчать до пенсии в «Давеча», или другом подобном месте, не планировал. Зато интерес к происходящему на Северном Кавказе подталкивал в соответствующем направлении. Рассмотрев различные варианты, остановился на ростовском университете, в составе которого числился, если не ошибаюсь, факультет регионоведения. Иными словами, там изучали мой заочно любимый Северный Кавказ. Естественно, платно.
— Приезжайте, конечно же, — произнес ласковый женский голос на том конце провода, когда автор этих строк решил выяснить обстановку.
— Но, видите ли, я работаю. Смогу приехать только на сдачу вступительных и выпускных.
— Ой, не вопрос. Разберемся. Главное, денежки прихватите, — пропела гражданочка. И тут мне следовало насторожиться. Но нет.
Между тем, подоспел корпоратив. Пьяный Николаевский бродил по залу ресторана, предлагая всем свои услуги лектора. Подойдя, он осклабился:
— О чем же тебе рассказать, вьюноша?
— О Шамиле, например, — принял вызов я.
— О каком таком Шамиле? – выдал Николаевский.
— Что значит «о каком таком»? Ты Шамиля не знаешь?
Николаевский скривился и отполз в сторону. Через пять минут он уже собачился со спортивным корреспондентом, выкрикивая:
— Да что ты за быдло такое, если живешь без телевизора?!
Утром, выпив аспирина, я вспомнил о звонке в Ростов-на-Дону. Настроения не наблюдалось. В голове кучерявилось шальное: «Стоп. Экзамены? Опять? Они там охренели? Я в теме с 99-го!» Позвонил будущей жене, поделился возмущением. Она велела успокоиться, сказала, что экзамены сдают все и что меня в Ростове никто не знает, следовательно, их не волнует уровень моей осведомленности. Возразить было нечего.
До Ростова решил добираться поездом. Двое суток в плацкартной духоте на верхней боковушке. За окном правил август. Кособокие деревушки на уральских пригорках сменились разбросанными по степям приволжскими хуторами. Затем состав нырнул в рязанские и тамбовские заросли, вынырнул в перелесках за Воронежем и распластался горячей железной цепью вдоль желтого побережья ярко-синего Дона. Общаться с попутчиками не хотелось. Едущие к родственникам тетки с дочерьми-подростками, уничтожающие пивко загорелые мужички и южные семейства, окруженные гроздьями вопящих детей, формировали параллельную вселенную, от которой я отгородился блокнотом для стихов и томиком Потто.
По Ростову растекалась жара. Она захлестывала на жд-вокзале и плыла над магистралью, отделяющей его от остального города, наполняла исторический центр, опоясывающие его хрущевки и брежневки, поглощала бескрайний частный сектор и выливалась в степь, превращая в единое полотно стада желто-зеленых ковылей, теплый Дон и глянцево-голубичное, словно фарфоровое, небо. Иногда казалось, будто от перепадов плюсовой температуры можно рухнуть в обморок. Спасали только девушки. Взгляд выхватывал из вереницы прохожих стройную смуглянку в платье, мини-юбке или хиджабе и мозг продолжал пульсировать.
Разместили меня в университетской общаге на Пушкинском бульваре. С одной стороны – хорошо: в центре, все рядом. Но в комнате на момент заселения делали ремонт. Интересно, конечно, получалось – приехал через полстраны поступать на платное, а удобств никаких. Мало того, помещение пришлось вымыть несколько раз, дабы хоть немного избавиться от налета известки и штукатурки. И тут, наверное, следовало насторожиться второй раз. Но, опять-таки, нет. Зато напротив выхода красовалась Благовещенская церковь в византийском стиле, направо можно было выйти к парку Октябрьской революции с театром драмы, а налево – к парку Горького и музею изобразительных искусств.
На следующий день потопал подавать документы. Принимающая девушка удивилась тому, что приехал аж из Екатеринбурга, но, узнав, кем работаю, улыбнулась:
— У вас проблем не будет.
Сотрудница университета, с которой ранее говорил по телефону, оказалась высокой грузной блондинкой. С такой же благодушной улыбкой, она вручила мне два учебника – по обществознанию и философии.
— Может, лучше вы со мной по профилю побеседуете, — предложил я.
— У нас же программа. Вот, смотрите, — сказала блондинка, — Я пометила для вас параграфы. Выучите, пожалуйста.
— А если не те билеты вытяну?
— Не переживайте, — расслабленно резюмировала тетенька.
Как вы уже догадались, это был третий «звоночек». Но его я тоже пропустил и до вечера, изнывая от запаха строительных смесей, зубрил материал для абитуриентов, дабы хоть немного запомнить.
Принимали экзамены все та же блондинистая тетка и неизвестный мне щуплый очкарик с козлиной бородкой. Вытянутые билеты «чудесным» образом совпали с темами заученных накануне параграфов. Я что-то выпалил скороговоркой, после чего очкарик принялся задавать вопросы. Тут я понес полную околесицу. Козлобородый закивал, а блондинка воскликнула:
— Спасибо, зачтено!
— Спасибо вам, — выдавил я, краснея.
— А теперь бегите в банк, — прошептала, поймав на выходе из аудитории, — платежку сдадите, а мы вас оформим.
Оказавшись на улице, погрузился в горячую воздушную реку. Давление скакнуло, уши заложило, кожа покрылась липким потом. Копченой рыбиной поплыл мимо многоэтажек, парков, старинных особняков и церквей, периодически вращая головой в парнОй, золотистой пелене. Провернув необходимую операцию в кондиционерной прохладе банковского отделения, вернулся в универ, отдал чек, получил бумагу о зачислении и практически отключился. Не приходя в сознание, купил пару бутылок холодного пива здешнего разлива, дождался, когда течением прибьет к общажной отмели, рухнул в койку и опрокинул в себя литр горьковатой прозрачной янтарной влаги.
Поезд до Екатеринбурга отправлялся ближе к полуночи. В сумерках жара спАла. Я часа два проёрзал на пластмассовом сидении на вокзале и возрадовался, по традиции очутившись на верхней боковушке плацкартного вагона. Проснулся рано. Солнечные лучи били в лицо через грязное, в засохших дождевых потеках, стекло. Пассажиры еще почивали, но кто-то уже шел в туалет, щоркая шлепанцами. Доносился легкий звон ложечки в стакане – размешивали сахар. Из конца в конец проследовала проводница. Ее о чем-то спросили. Слух уловил только одно слово: «Война». И слово это принялось размножаться, обживая вагон. Связи, в том числе – интернета, не было. Но каким-то странным образом люди, временно населявшие тянувшийся на север состав, знали — началось. Сигнал удалось поймать на ближайшей остановке и телефон мгновенно разбух от новостей («Войска Грузии атаковали Южную Осетию и российских миротворцев») и пропущенных вызовов.
— Молодой человек, мы дальше едем, — попыталась вывести меня из состояния транса проводница, стоявшая в тамбуре.
— Да-да, сейчас, — пробормотал в ответ, судорожно листая информационную ленту, не замечая тронувшегося поезда.
— Молодо-о-ой челове-е-ек…., — звала улетавшая проводница.
— Да-а-а, блядь, — прорычал я и ринулся на ее голос.
P. S.: В ростовском универе проучился всего год. Следующим летом мне перестали присылать задания и намекнули – мол, надо денежек подвезти. «Как интересно», — подумал я и послал их. На войну первый раз уехал только спустя пять лет, в 2014-м.
Екатеринбург, май 2023.