342 Views
* * *
— Что происходит на свете? — А просто зима.
Ю.Левитанский
— Что происходит на свете? — А просто война.
— Просто война, полагаете вы? — Полагаю.
Кровная, долгая, страшная, подлая, злая…
Как бесконечное эхо зловещего дна.
— Что происходит на свете? — Горят города.
Падают бомбы, дома превращая в руины.
Мать под завалом отыщет дочурку и сына,
Но воскресить не сумеет уже никогда.
— Что происходит на свете? — Беда за бедой.
— Долго ль продлится? — Вот этого, милый, не знаю.
Замерла жизнь на планете — от края до края.
Только сирены кричат над днепровской водой.
* * *
Мальчики, не надо на войну!
Там не обретешь покой и волю.
Так, возможно, было в старину,
Но сейчас война — синоним боли.
Мальчики, зачем вам на войну,
Что несправедлива и жестока?
Полюбите слушать тишину
Дома — где растет трава-осока.
Мальчики, обманутые злом!
Подлая война — не время славы.
Страшно с перекошенным лицом
Умирать в грязи на дне канавы.
* * *
Мир суров, жесток, непрочен,
По-мужски суров — убойно.
Мир по-женски непорочен,
Я на краешке стою…
Небо — порванная скатерть.
День отвесно смотрит в пропасть.
Ночка страхами накатит,
Колыбельную спою.
По земле шагает смута.
Искореженным металлом
Салютует небу утро.
Я на краешке стою…
В городах — полынный холод
И собаки в камуфляже.
Шар земной войной расколот,
Удержаться б на краю.
* * *
Когда закончится война,
Я навещу твой дом.
Скажу, как будто ты — жена,
Как будто мы вдвоём.
Прости, что не был я с тобой
Под бомбами в те дни…
И если я не твой герой,
То сразу прогони.
Но каждой ночью, видит Бог,
Я защищал тебя,
Себя швыряя за порог
Земного бытия.
Согреть дыханьем не сумел,
Не отбелить вину –
Не смог, не смог, как ни хотел,
Остановить войну.
В поисках смыслов
Если можешь не петь, не пой.
Если можешь молчать, молчи!
Если можешь не пить, не пей.
Если можешь кричать, кричи.
Каждый день как последний бой.
Каждый бой как последний день.
И погибший — всегда живой,
Если он защитил детей.
Если мир сорняком пророс,
А война расцвела зверьем.
Карма — кара небесных гроз –
Постучится в твой отчий дом.
И когда над твоим гнездом
Чёрный ворон в урочный час
Ненавистным взмахнет крылом…
Почему ты тогда смолчал?
* * *
Когда пурга накроет каждый дом
под свист метели,
рассевшись за обеденным столом
крот смотрит “телик”.
Там гончих псов собрали поутру
делить добычу.
Лягавых скопом кинули в трубу –
таков обычай.
Акела произносит речь-картечь:
готовы к сваре?!
Дрожащей лапой отдавая честь,
zигуют твари.
Акела проверяет сущих псов
на верность флагу.
Хвосты накрутит лающим без слов.
Кто враг? На плаху!
Не промахнись, Хозяин! За тебя
накатим водки!
Мы стая, и пехота, и броня,
лужёны глотки.
Мы город обглодаем до костей.
Закусим дёрном.
Нас переловят, тысяча смертей!
На живодёрню!
Нас будут ненавидеть, презирать,
сдерут три шкуры.
Акела промахнулся, перемать!
А пуля — дура.
* * *
Февраль-февраль, коварный враль!
(Вот потому и укорочен!)
Верни нам веру и печаль,
Не разлучай их темной ночью.
Тревожно, душно на Земле.
Ползет война, гремит стихия.
Бессмертный Ной на корабле
Спасет ли нас в года глухие?
Куда направит он ковчег?
На рифы? В прошлое? К забвенью?
Зловещий двадцать первый век
Накрылся собственною тенью.
Проснулись бесы в феврале,
Грозят обрушить мирозданье.
А в камуфляже по земле
Шагают твари на закланье.
* * *
Я — вдалеке от войны,
возраст солидный.
Вижу тревожные сны –
после ковида.
Где громыхает война?
Где убивают?
В нашем краю тишина —
чайки летают.
Море в холодном поту
катит на берег.
Кто принесёт доброту
миру растерянному?
Мы растеряли слова,
путаем смыслы.
Мертвой лежит голова,
вытекли мысли.
Ты не хотел умирать
вечером звёздным?
Ты не хотел убивать?
Каяться поздно.
Горе блуждает впотьмах,
ищет спасения.
Дети в убитых домах
ждут воскрешения.
* * *
Больно… теряешь друзей
напрочь, навылет.
Совесть надёжней, верней.
Значит, забыли.
Ветер приносит с полей
запах полыни,
стоны убитых детей…
Дети невинны!
В страшных глазах матерей
горе отныне.
В мороке тусклых огней
воздух остынет.
Тени ночных фонарей –
горькая свита.
Список из бывших друзей,
пулей пробитый.
Рушатся связи быстрей
в годы разлома.
И чик-чирик воробей –
сено-солома.
Возвращение к истокам
Впасть бы в молодость шальную,
в дерзость юности моей,
где по-прежнему волнует
дрожь оплавленных свечей…
Возвращаемся к истокам,
где кисельны берега,
где у детского порога
молоком бежит река.
Там дворы, трава по пояс,
бесконечность и простор.
Все девчонки косы носят,
ты же — челку на пробор.
Там смятение и робость,
и волнение в груди.
“Что же ты такое робиш,
милый хлопчик?! Погоди…”
Там торжественные речи
и огромная страна,
и сосед, с войны увечный,
курит трубку дотемна.
Вспоминает беспощадный
бой священный за весну.
Сыну — трубку завещает,
внуку — мирную страну.
Хрупкий мир. Плакатный лозунг:
“Лишь бы не было войны!”
Салютуют майским грозам
сорок пятого сыны.
…В нашей жизни быстротечной
обвалились берега,
лишь воинственные речи
да словесная пурга.
И застыла по-над бездной
овдовевшая земля,
и вселились бесы в бездарь,
страхи — в днище корабля.
Ничего не сохранили
в горькой памяти страны,
и стоит крестом могильным
унитаз большой войны.
* * *
Расскажите негромко о жизни своей –
без утайки, без спешки.
О бессоннице снежных лихих декабрей –
без надежды на нежность.
Как дышалось тогда, равнодушной весной –
в громах грозных парадов.
Как ходили под пули в боях на убой
молодые солдаты.
Про отчаянье лета в короткой ночи,
словно в тесной постели.
Про разрушенный город (горой — кирпичи),
и любовь, и потери…
Бестелесные тени скользят по стене,
дышит воздухом осень.
Урожай кровожадный на долгой войне
ненасытная косит.
Нынче август врачует зеленый лесок —
изуродован взрывом.
И губная гармошка играет вальсок
над высоким обрывом.
А вдали за рекой ощетинились рвы
в ожиданьи подмоги.
На рассвете кукушка кричит на разрыв –
это песнь перемоги.
* * *
Какая изувечная пора –
вагонами считать солдат погибших!
Повальный мор под гнусное “ура”,
и свальный хор десятков тысяч бывших –
когда-то бывших, всё-таки, людьми,
что гулко шаг чеканили на плаце.
Внушили им, война — борьба за мир,
за русский мир! На ржавом пепелаце
в чужую землю въехали тайком
с зашоренными наглухо глазами.
Весенней ранью пали в грязь лицом,
и раны умереть им приказали.
Что за чертой, в горячечном дыму?
В потустороннем космосе неб’ытья?
Предавши жизнь, ушёл в ночную тьму…
Чей голос повелел тебе забыться?
Шагнул за край и присягнул свинцу,
а мог бы жить заслуженным морпехом –
внучат обойму подарить отцу
и дом залить счастливым детским смехом.
Россия собирает урожай,
цыплят… цыплят по осени считает.
А сыновья уходят взводом в рай —
кромешный ад их молча принимает.
Бедный Йорик
За “языком” ходили в тыл врага,
в кремлёвский дворик.
Там много лет — кромешная пурга.
И бедный Йорик.
Там царский трон, и пушка, и клозет.
Монарший посох.
Он чемоданчик носит тет-а-тет,
как сучий потрох.
Там колокол надломленный стоит.
Молчит, зараза.
Там русский дух ночует, но не спит.
Боится сглаза.
Там топтуны безликие снуют
и смотрят в оба.
Там мальчики кровавые ревут.
Боятся бога.
Опричники в хоромах золотых
бледны от страха.
Начистят рожи, пуговицы, штык.
Гурьбой — на плаху!
В покоях царских мертвой тишины
не слышен шепот.
Висит портрет наперсника войны.
На скулах — копоть.
В тылу врага походный барабан
шагает в ногу.
Отлита пуля. Целится наган.
И слава богу.
Царевна Лебедь
как сладко верить в чудеса,
что эта девочка жива –
минуют горести и беды
царевну Лебедь.
она взмахнет одним крылом –
не попадёт ракета в дом,
она взмахнет крылом вторым –
друзьям живым.
как страшно верить в чудеса…
неразличимы голоса
детей, убитых на войне –
в ночи, во сне.
пожары — факелы беды,
и вой сирен — беги, беги!
и, онемев, встаёт рассвет,
а света нет.
в огне сгорели два крыла,
а девочка всё шла и шла
в последний путь, в далекий край.
в небесный рай.
Гнетущее
когда гроза в десятки тысяч громов
сойдет на землю — небо упадет,
Апокалипсис оба наших дома
накроет тьмой на сотни лет вперёд,
и горстка бледнолицых уцелевших,
уйдет в пещеру, в глубину веков –
не будет конных и не будет пеших,
язык исчезнет, и не будет слов.
все онемеют, многие ослепнут,
утратят слух каменья-валуны,
и только возрожденные из пепла
сумеют дотянуться до стены.
случится чудо грозного знаменья –
останки стен сойдутся в полный рост,
и плач людской, безмолвный и священный,
рекой страданий потечет под мост…
…что было после? то покрыто мраком.
возможно, жизнь опять возьмет своё.
возможно, весь сюжет навеян страхом
за наше, без просвета, бытиё.
Письмо с передовой
Прости меня, я всё ещё живой.
Сижу в окопе и грызу сухарик.
Нас командиры гонят на убой
туда, где взрывы, гром пороховой.
Я не солдат — смешной худой очкарик.
Прости, коль разлюбила сгоряча,
устав от беспросвета и разрухи,
от злой тоски, работы по ночам,
от равнодушия к пустым моим речам,
от женской доли молодой старухи.
Зачем я здесь, на проклятой войне?
За что в бою кромешном жизнь отдам
вдали от дома, в мертвой тишине?
За эти миллионы гробовые?
За эти похоронные, шальные,
что в мирной жизни мне не по зубам?!
Эпохальное
эпохи камерный рассвет,
застывший в мороке тумана,
похож на старый арбалет,
что хочет выстрелить упрямо.
устало ковыляют дни,
прихрамывая на ухабах,
лежат дровами пацаны
на спелых ядовитых травах.
дымится сон, а дом снесён,
ребёнок тянет ручки к маме,
он провидением спасён,
а мир растоптан сапогами.
с эпохой нам не повезло?!
она с людей сдирает кожу?
эпоха (всем смертям назло!)
еще порадует, итожа
наш долгий турбулентный путь
сквозь тернии к далеким звездам!
с дороги этой не свернуть,
но и осилить невозможно.
* * *
в загнанной реальности
не дыша живем,
обрастаем страхами
и слова жуем.
провожаем мальчиков
в предпоследний бой,
верим, что воротится
сыночка домой.
может, искалеченный,
может, без ноги,
мастера заплечные
справят сапоги.
с друганом поделится –
пара на двоих.
девок ладных встретите,
девок молодых.
деток нарожаете,
будущих солдат,
чтоб гордились родиной
с головы до пят.
чтобы знали сызмальства
жизнь — она пустяк.
если надо, родина
отберет за так.
человечек боженька,
сын-то весь в отца.
и сосет под ложечкой
ужас без конца.
Возмездие
Война-война, такая СВОлочь –
гремит и ухает с утра.
Бесовское у Zлобы СВОйство:
уносит жизни со двора,
уносит жизни с поля боя,
из неотопленных квартир…
То притворяется рябою,
то уркой, гадящим в сортир.
Когда мясник приходит в Бучу
и окровавленным ножом
калечит дождевые тучи
и поливает мир свинцом,
тогда Изюм встает из пепла,
и открываются врата:
в огне войны сгорают скрепы,
и отменяется парад.
Ракета больше не крылата.
Во тьме — ни друга, ни врага.
Во рву — убитые солдаты.
Кровавый след от сапога.
За слёзы всех детей невинных –
судьбу кривую проклинать.
Возмездие стучится, тать!
Сегодня — время Украины!
* * *
все слова уже сказаны
не спеша помолчим
мы одним миром мазаны
я и мой псевдоним
Новый год настроения
нам добавит едва ль
чаша долготерпения
как разбитый грааль
соберем по осколочкам
склеим горечью слов
вдоль дороги проселочной
понастроим домов
вместо тех что разрушены
беспощадной войной
и картошечкой к ужину
мир придёт и покой
Григорий Оклендский
Поэт, публицист. Родом из Белоруссии. Школьные годы - в Гомеле, студенческие - в Ижевске, лучшие – в Новосибирском Академгородке. Многие годы занимался автоматизацией научных исследований и разработкой информационных систем здравоохранения, кандидат технических наук. Более 28 лет живет в Окленде, Новая Зеландия, где продолжает работать в области информационных технологий. Автор 3-х поэтических книг, многочисленных публикаций в бумажных и сетевых изданиях русскоязычного поэтического пространства, таких как «Гостиная», «Новый Континент» и «Чайка» (США), «Эмигрантская Лира» (Бельгия), «Литературный Европеец», «Мосты», «7 Искусств» и «Мастерская» (Германия), «Витражи» (Австралия), «Зинзивер», «Поэтоград» и «Литературные Известия» (Россия), «Артелен» (Украина), и др. Дипломант премии «Писатель XXI века» в номинации «Поэзия» (2020 г.) - за книгу «Что дорого...» (Москва, 2020). Лауреат литконкурсов поэзии, финалист нескольких международных поэтических фестивалей. Член Союза писателей XXI века.