234 Views
Как будто ничего не произошло. Потолок бокса ярко светился, а на оконном экране убаюкивающе кружилась галактика. Сиреневая, безобидная. Одни и те же созвездия медленно плыли по кругу. И тоскливо выла далекая сирена.
– Мамонты это драконы? – снова промурлыкала Глайя.
– Прости? – я очнулся и оторвал взгляд от звездного крошева.
– Гигантские вымершие рептилии. Я читал эпос.
– Читала эпос. – поправил я. – Ты существо женского пола! Выражайся правильно!
– Не срывайся. – сказала Глайя. – Все будет хорошо.
Мне стало стыдно. Глайя отлично знала русский язык. Когда механик принес ее на борт в плетеной корзинке, мурчала только “солнце” и “добрый день”. Себя называла в третьем лице – “пушистый”. Объяснялась жестами, смешно махала толстыми лапками. Русский выучила в первый день полета. Сидела безвылазно за планшеткой в каюте, не выходила даже поесть – мы с механиком носили еду в мисочке. Они жутко талантливы, эти Чужие. Сейчас Глайя свернулась калачиком на холодном пластике медицинского стола и смотрела на меня большими глазами. Мышь размером со спаниеля. Кошка с расцветкой енота. Огромные глаза. Сплошной каштановый зрачок, никаких белков. Как ей не холодно? Я мерз даже в телаксовом комбезе. Хотя ведь у нее мех. Самый теплый мех в мире.
– Мне удобно говорить о себе в мужском роде. – промурлыкала Глайя, – Ведь человек мужского рода. И разум – мужского. И значит все, что делает разум, должно быть мужского рода. Я Глайя из рода ют с планеты Юта. Я изучал ваш эпос. У вас очень маленький эпос, всего несколько тысяч лет. Можно выучить за сутки.
Глайя задумчиво уткнулась мордочкой в лапки. Я отвернулся. Медленно плыли звезды на экране. Отвратительные, холодные. Хотелось закрыть глаза, но тогда пространство заполнит сирена, безнадежная как зубная боль.
– Сколько тебе лет? – спросил я тихо, просто чтобы нарушить тоскливый вой.
– В переводе на ваше исчисление… – Глайя задумалась, пушистый хвост покрутился вокруг ножки стола, – Хронологически мне шесть земных лет. А социально – около семнадцати.
– Ты несовершеннолетняя?
– Я совсем маленький. Но если бы я вернулся с Земли, выучив язык и эпос, то мог стать совершеннолетним.
Глайя свернула бархатные уши как два зонтика. Они скрылись в волнах серого меха. Это должно обозначать какую-то эмоцию. Свернула уши. Отчаяние? Печаль? Или ей тоже давит на мозг сирена? Что может быть глупее, чем сирена, пытающаяся сообщить о том, что уже сутки известно и без нее?
– Ты не ответил. – Глайя снова развернула уши. – Драконы это мамонты?
– Нет. Мамонты – были такие слоны. – объяснил я, – Огромные косматые звери. Древние люди перебили их.
– Почему перебили? – Глайя смотрела громадными глазами.
– Глупые были. – я отвел взгляд, – Жрать хотелось.
– Я забыл. Вы плотоядные. – Глайя снова задумчиво уставилась на автоклав в углу.
– Драконы – это вымышленные существа, вроде гигантских рептилий. – продолжил я. – Были и настоящие гигантские рептилии, но они вымерли за миллионы лет до появления человека. Никто не знает почему. А драконов по правде не было.
Я вдруг поймал себя на том, что разговариваю с ней как с ребенком. Но ведь это не ребенок…
– Как-то очень запутанно. – сказала Глайя.
А может и ребенок… Я же не ксенопсихолог. Я бортовой фельдшер самого обычного человеческого корабля. Хвост снова махнул в воздухе. Огромный, белый с черными полосками.
– Слушай, – я глотнул, – а что если эта чертова сирена… Это значит что многие аварийные системы в порядке! Может мы зря волнуемся, уже давно сигнал бедствия…
Глайя мягко плюхнулась со стола на все четыре лапки, и в следующий миг уже сидела рядом с моим креслом.
– Не надо. Мы ведь решили пока не говорить про это? Мы будем рассказывать друг другу сказки про драконов, да?
Все-таки ребенок…
– Но если нас не найдут за двенадцать часов…
– Нет. – Глайя положила теплую лапку на мое колено, – Если разговор ничего не изменит, зачем разговор?
– Незачем. – согласился я и погладил ее спину.
Удивительно шелковистая. У земных зверей не бывает такой шерсти. Приятно сидеть рядом. Просто сидеть и смотреть как сиреневая галактика нарезает круг за кругом.
– Еще три миллиона лет назад, – начала Глайя, – у нас тоже всюду жили драконы. Они нападали, но предки строили заграды. Есть такое слово – заграды? Потом юты размножились и теперь ящеры живут только в заповедниках. Они не разумные, но в эпосе часто разговаривают.
– Я слышал, что ваша раса очень древняя. – вспомнил я.
– Первому эпосу более двух миллионов лет. – промурлыкала Глайя.
– Вы могли быть первыми в галактике.
– Мы первые.
– Я имею в виду – первыми покорителями космоса. Вы же такие умные.
Глайя повернула ко мне мордочку и посмотрела снизу вверх. Каштановые глазищи. Крохотная черная носопырка. Изящные усы. И огромные бархатные уши.
– Ты тоже умный. – сказала Глайя. – Я расскажу тебе один наш старый эпос и ты все поймешь.
– Сказку? – я поднялся с кресла и сел на пол рядом с ней.
– Да, сказку. У нас бывают похожие сказки. – сказала Глайя, – Про драконов, принцесс и рыцарей.
– Наши расы вообще похожи. – кивнул я, – Углеродные, дышащие кислородом организмы, даже клетки почти одинаковые. Есть гипотеза, что мы – одна форма жизни, занесенная на наши планеты из космоса. И метаболизм. Ведь ты попросила капли от головной боли и мы отправились в бокс когда…
– Здесь надо остановиться. – Глайя требовательно постучала лапкой по моему колену. – Послушай, я рассказываю сказку. Постараюсь перевести дословно. Эта сказка звучит полдня, но я расскажу только сюжет. Давным-давно в поселке N жила принцесса…
– Тогда уж в замке. Принцессы не живут в поселках. Принцесса – дочь из элитного рода. Или у вас различий тоже не бывает?
– Бывают конечно. В том все и дело – принцесса родилась очень красивая. У нее было белое мохнатое брюшко, очень пушистая спинка и самый длинный хвост в округе. У нее были бархатные уши и красивые глаза. Она была очень умной. Еще в раннем возрасте знала множество эпосов. Женихи поселения ее очень любили. С ней было ужасно приятно спариваться.
– Так нельзя в сказках. Спаривание – это табу. Ну, в смысле…
– Я знаю табу, я изучал ваш океанский эпос. Хорошо, буду цензурировать. Однажды летним днем принцесса вышла из заграды в дремучую хвою.
– Лес?
– Да, густой хвойный лес. Из надежной заграды. Вдруг из хвои выскочил дракон, схватил принцессу, взлетел в воздух и унес в горное гнездо. Жители поселения решили что она погибла. Но самый некрасивый жених отправился ее искать. Он шел без отдыха много дней и ночей. Трава, деревья, ручьи и птицы кормили его, согревали и показывали дорогу. Наконец он поднялся в гору и ночью вышел к гнезду дракона. Дракон спал, а принцесса была заперта в каменной темнице. Но он нашел щель, окликнул принцессу и она услышала его. Он был рядом и они говорили обо всем на свете – ночь до утра.
Глайя замолчала и посмотрела на меня.
– Продолжай, я внимательно слушаю. – сказал я.
– Все.
– Что? Конец сказки?
– Да.
– А в чем смысл?
– Больше ей не было страшно.
– Он не победил дракона, не открыл темницу?
– Для нашей сказки это не принципиально. Может победил, может не победил. Может не смог открыть темницу. Может дракон утром съел обоих. Или дракон съел принцессу, а он спрятался. Зато принцесса знала что рядом друг. Ей не было страшно. Он пришел чтобы быть вместе. Ведь это важнее всего – быть рядом до самого конца.
– Идиотизм. – сказал я, поднялся с пола и сел в кресло.
– Конечно сказка очень древняя. – кивнула Глайя, – Но почему идиотизм?
– Вообще-то в сказках добру положено победить.
– Но ведь ты помнишь, что юты не хищники? – она повернула мордочку, – Откуда в нашем эпосе идея победы?
– Значит идея поражения? Хорошие сказки.
– В нашей культуре нет идеи поражения. Воспевание жертвенности – тоже эпос хищников. А у нас идея помощи.
– Идея пассивности!
– Нет.
– Превосходно! Глайя, ты знаешь что твой мех считается самым ценным в галактике?
– Да.
– А знаешь как еще пять лет назад браконьеры опускались на Юту и стреляли в твоих сородичей? И земляне и бандиты других планет тайно летали на охоту? Это нормально?
– Не нормально. Было всего пятнадцать случаев, затем мы поставили систему ловушек, теперь этого нет, браконьеры депортируются раньше чем ступят на планету.
– А это нормально что убийцы не наказаны?
– Мертвые шкурки не станут живыми ютами. Какой смысл наказывать?
Я не нашелся что ответить и только со злостью хлопнул руками по подлокотникам кресла.
– Я попробую объяснить. – сказала Глайя, – Представь, что горная лавина засыпала альпинистов. Вы же не станете мстить лавине?
– Идиотизм. – сказал я. – Непротивление злу.
– Почему непротивление? В нашем эпосе много сказок, где юты мешают дракону убить своих друзей. Просто они не герои и действуют разумно и сообща. Герой-одиночка бывает только в эпосе хищника.
– Почему?
– Потому что герой – это не тот, кто сильнее врагов. Герой – это тот, кто сильнее своих. Ему не должно быть равных в том, что он делает, поэтому герои хищников действуют в одиночку. В наших сказках обычно нет ни героев ни врагов. Но мне хотелось рассказать тебе именно эту сказку чтобы ты сравнил со своим эпосом.
– Ясно. – я хмыкнул, – Показать какие наши сказки поганые и какие ваши добрые?
– Как это удивительно. – промурлыкала Глайя, потерлась бархатным ушком о мое колено, обернулась и посмотрела мне в глаза. – Ты любой разговор превращаешь в борьбу. Неужели всерьез думаешь, что я хочу оскорбить твой эпос и похвалить свой?
– Извини. – смутился я.
– Извини… – повторила Глайя задумчиво. – Это слово мне было выучить сложнее всего. В нашем языке нет слова “извини”.
– А какими словами вы просите прощения?
– Мы не просим прощения. У нас есть слово “счюитц” – заблуждение, ошибка. Можно сказать собеседнику: “мои слова были счюитц”. Но незачем демонстрировать отсутствие агрессии и просить не карать за проступок, понимаешь?
– То есть вы можете хамить друг другу, но вам и в голову не придет извиниться?!
– Мы не умеем хамить. – Глайя потянулась, – Если слова оказываются неприятными, то это не агрессия. Возможно счюитц. А может неприятная правда. Понимаешь? У нас нет слов “равенство”, “смирение”, “возмездие” и “добро”. У нас никто не стремится попасть в более лучшее место чем остальные. У нас вообще никто не стремится. Понимаешь? А у вас по-другому. Войны, олимпийские игры, экономическая конкуренция, карьерный рост, научные споры. Сильный и слабый, оскорбление и извинение, преступление и наказание, подчинение и руководство, предательство и месть. У вас смешной обычай приветствия – соприкоснуться открытой ладонью, показать что нет оружия. Или обычай чокаться бокалами, чтобы напитки плескались через края и было видно что нету яда. У вас есть деньги. У вас есть преступность и вы с ней боретесь. Это ведь не только на Земле, это психология любой цивилизации хищников. И это очень интересно, правда? Мне очень интересна ваша культура, а тебе интересна наша, правда?
– Интересна. Но я вас не понимаю.
– Так и я не все понимаю. – Глайя потянулась, – Вот у вас отменена смертная казнь…
– И чего тут непонятного? – я подозрительно уставился на Глайю.
– Я изучал разные эпосы. Я был на Волгле. Там недавно отменили поедание самца после спаривания…
– Что??! – изумился я – Ты была на Волгле? У диких пауков?
– Они не дикие, они разумные. Их инстинкты давно скованы социальными нормами, для путешественников опасности мало. – Глайя лизнула правую лапку, – Я изучал их эпос, там тоже драконы. Хочешь расскажу Тратаниан? Это главный эпос самого богатого правящего рода. Эпос о Перворождении.
– Ну расскажи… – я снова опустился на пол и прислонился к Глайе.
– На заре мира рыцарша Тратаниан отправилась на бой с драконом. Панцирный дракон был так могуч, что закрывал полнеба на семь дней пути.
– А похитить принцессу? – уточнил я на всякий случай.
– Зачем? Пауки Волглы – хищники одиночные, торговля поступком не в их обычаях.
– Чего??
– Торговля поступком. Когда помогают за помощь и мстят за агрессию. Поэтому нападение на врага не требует причины. Понимаешь?
– Кажется понимаю…
– Рыцарша Тратаниан шла много дней и на ее пути встала гора. “Прочь с дороги!” – закричала Тратаниан и укусила гору. Но гора не шелохнулась. Тратаниан пришла в неописуемый гнев. Ударами своих мощных хелицер она раскидала гору и на ее месте образовалась яма. Тратаниан испражнилась в яму и отправилась дальше.
– Идиотизм. – сказал я.
– Почему идиотизм? – живо повернулась Глайя, – Просто преувеличение. Конечно паучиха не может раскидать гору, к тому же они ростом меньше меня.
– А почему гору надо раскидывать?
– Ну как ты не понимаешь! Гора встала на ее пути. Гора – враг. Врага надо победить, уничтожить и унизить. Представь что гора – живое чудовище, тогда поведение Тратаниан будет логичным с точки зрения человека.
– Человек не борется с неживой природой! – сказал я.
– Человек не такой ярко выраженный хищник. – возразила Глайя. – Но и в вашем эпосе встречается борьба с неживой природой.
– Пример пожалуйста. – обиделся я.
– Пример… – Глайя подняла пушистую лапку и совсем по-кошачьи почесала ухо. – Человек сказал Днепру: я стеной тебя запру…
– Это откуда? – насторожился я.
– Нет, не то. – мурлыкнула Глайя, – Вот хороший пример: буря разметала флот царя Ксеркса и тот решил наказать море. Он приказал высечь море кнутами. Эпос древней Греции.
– Увы, не знаком. – сказал я. – Наверно совсем древний эпос? Но если так, то полный идиотизм!
– Вот относительно новый эпос: Иисус Христос, увидев при дороге одну смоковницу, подошел к ней и, ничего не найдя на ней, кроме одних листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек. И смоковница тотчас засохла.
– Совершенно неуместный пример! – возмутился я, – Это просто земледелие. Селекция.
– Я продолжу сказку, хорошо? Тратаниан отправилась дальше, но дорогу преградило поле флои. Флоя – такое ядовитое колючее растение с толстыми древесными стеблями, оно растет сплошной стеной. Представляешь, да? Тратаниан закричала: “расступись, флоя!”, но флоя лишь зашелестела и встала еще плотнее. Тратаниан пришла в неописуемый гнев. Она начала перекусывать стебли один за другим и насиловать их.
– Чего делать? – удивился я.
– Принуждать к сексуальным отношениям. В эпосе хищников часто используется как форма агрессии и победы. Например у людей, когда…
– Как можно изнасиловать поле ядовитых растений?
– Я тоже не очень хорошо представляю. – задумалась Глайя, – Но так говорит эпос, наверно в переносном смысле. Когда с полем было покончено, Тратаниан отправилась дальше. Дорогу ей преградило озеро.
– Дальше понятно. – сказал я, – Она крикнула озеру “отойди в сторону”, но озеро не послушало, тогда она пришла в неописуемый гнев, озеро выпила, в яму нагадила, ну еще как-нибудь изнасиловала…
– Нет. – сказала Глайя. – В эпосе пауков вода не бывает врагом. У нас принято объяснять это тем, что воды на Волгле мало и она ценится. Но я думаю, все потому, что вода не имеет формы. Это сложно объяснить, для пауков облик врага важнее всего. Тратаниан увидела на берегу пасущегося коленчатого моллюска. Она вскочила на его спину и велела перевезти на другой берег. Дрожа от страха, моллюск перевез ее. Тратаниан вспорола ему брюхо, съела сердце и отправилась дальше.
– Благодарность… – фыркнул я.
– Свойственна только культурам стадных хищников. – кивнула Глайя, – Пауки не торгуют поступками.
– Постой, а у вас тоже нет благодарности?
– И у нас нет. Разве для поступка помощи нужна причина? Мне было сложно это понять. И тебе наверно очень сложно?
– Да уж…
– К тому же моллюск – добыча, глупо оставлять еду. Представь что банка консервов помогла тебе заколотить деталь в крепежное гнездо, ты же ее после этого съешь, а не отпустишь в космическое пространство?
– Банка-то не живая!
– Мы уже обсуждали. Хищники не всегда делают различия между живым и неживым врагом. Тратаниан отправилась дальше и вышла к логову панцирного дракона. Дракон был страшен. Я опускаю подробности. Началась битва. Тоже пропускаю, это самая длинная и подробная часть эпоса. Наконец гигантский дракон был повержен. Тратаниан изнасиловала его, затем разорвала на части и съела. Вскоре у нее завязалась кладка яиц от него.
– От дракона?!
– Но ведь и люди в некоторых эпосах ведут род от зверей? Конечно с точки зрения генетики…
– Да пес с ней, с генетикой! У нее будут дети от врага?!
– Вполне разумное поведение для хищников-одиночек: сильный враг – сильный генофонд. Тут другая неясность – выходит, дракон был самцом? Но самцом он не мог быть, пауки не считают геройством победу над слабым полом. Когда просишь объяснить это место в эпосе, они впадают в агрессию… – Глайя задумчиво лизнула правую лапку, – Так вот, Тратаниан отложила кладку и у нее родилось пятьсот одиннадцать дочерей. В оригинале – семьсот семьдесят семь, у них восьмеричная система счисления. Тогда Тратаниан бросилась на спину, разодрала свое тело на пятьсот одиннадцать частей и умерла. А дочери расползлись по миру и дали начало могущественному роду Тратаниан. Конец сказки.
– Впечатляет. – сказал я. – Только зачем себя разрывать?
– Жертвенная гибель. – объяснила Глайя, – Неизбежно появляется в эпосе всех развитых хищников. Как обратная сторона медали. Лицевая сторона – это агрессия внешняя, расправа над врагом. Победа физическая или более сложная, социальная – месть, разоблачение, позор. А обратная сторона – это агрессия, направленная внутрь. Жертвенная гибель – победа над собой, над жизнью и смертью.
– Это как? – не понял я.
– Эпос, прославляющий красоту гибели. Когда хищник уничтожает врагов, погибая сам. Взрывает оружие, сбрасывает общий транспорт в пропасть, заводит чужую армию в ущелье и запутывает следы. В более продвинутом варианте хищник принимает мучительную смерть ради своей идеи. Например у людей в относительно новом эпосе…
– А ну, заткнись! – рявкнул я и стукнул кулаком по полу так, что звякнули защелки автоклава.
Глайя замолчала и задумчиво почесала ушко. Наступила тишина, и в тишине снова выплыла тоскливая сирена.
– Извини. – сказал я, откашлявшись. – Счюитц бить кулаком по полу.
– Так вот. – откликнулась Глайя. – Мы говорили о Тратаниан. Основательница сильного рода не должна иметь себе равных в мире. Поэтому не может принять смерть от врагов, от старости или от болезней, правильно? Она может принять мучительную смерть только от себя самой – во имя идеи рода. Дочери пожирают плоть ее и кровь ее и расходятся сытые по миру. Эпос пауков очень логичен.
Я помолчал, а затем все-таки спросил:
– Глайя, а ты сама как считаешь – эпос людей больше похож на эпос пауков или ют?
– Трудно сравнивать. – ответила Глайя, подумав, – Где-то посередине, но обособленно. Вы умеренно агрессивные стадные хищники и все отношения строите на торговле. Классический эпос землян – это цепочка торговли поступками. Дракон похищает принцессу, а рыцарь в одиночку отправляется наказать его за это. В пути он мстит встречным за агрессию и покупает себе помощь. Не стреляй в меня, Иванушка, я тебе еще пригожусь. В конце бьется с драконом, который превосходит его силой. Одолевает его. Освобождает принцессу, и она за это становится его брачной партнершей. Вообще решение своей половой проблемы – важный стимул многих геройских поступков на Земле. А потом рыцарь возвращается в племя и становится королем, потому что купил себе право власти, доказав, что сильнее всех своих.
Я вскочил с кресла, дошел до автоклава, оперся на него рукой и обернулся.
– Послушай ты, маленькая юта, а не кажется ли тебе…
– Не обижайся. – перебила Глайя, – У тебя замечательная разумная раса, ваша культура развивается быстро, со временем вы изживете хищнические инстинкты. Начни с себя. Перестань обижаться. Перестань соревноваться. Перестань побеждать и торговать.
– Стоп! – крикнул я. – Стоп!!! Хватит!!! Я больше не хочу говорить про эпос! Я хочу еще раз обсудить нашу ситуацию.
– Как хочешь…
Глайя вздохнула, запрыгнула на медицинский стол и легла, уткнув мордочку в лапы. Она казалась еще более пушистой чем раньше, и я понял что ей тоже холодно. Я подошел к экрану. Горло сжало судорогой, глаза резануло и по нижним векам растеклась вода. Звезды помутнели и засияли лучистыми пятнами. Выла сирена. Я долго стоял спиной к Глайе и делал вид, что задумчиво рассматриваю галактику. Но глаза не высыхали. Тогда я придвинул к экрану кресло, поднял с пола планшетку, сбросил обзор пространства и запросил карту ресурсов. На экране появилась схема корабля. В который уже раз за последние часы я разглядывал ее. Скорый пассажирский для средних перелетов с выносным реактором. Сплюснутый шар жилого борта, и от него на сто сорок метров тянется тонкая мачта, внутри нее транспортный коридор. Мачта заканчивается воронкой реактора. В том месте, где начинается воронка, небольшое кольцо – дальние вспомогательные помещения. Но я не спешил переходить туда, сначала вывел крупным планом сам борт. Восемь палуб. Три грузовых, затем три пассажирских – плацкарта, эконом-класс и вип-класс с универсальными каютами для любых форм жизни. Выше – обеденный зал, он же игровой бар. Последняя палуба – гаражи сервороботов, каюты экипажа и рубка пилотов. Все было шершаво набросано серым пунктиром. Ничего этого уже не существовало. Я коснулся пальцами планшетки и сдвинул изображение, еще и еще. Началась мачта. Я дал увеличение и повел изображение вдоль нее. Примерно на середине пунктир наконец сменился разноцветными красками, и я дал максимальное увеличение. Изображение было схематичным, наверняка туда лазил фотографировать микроробот из шлюпки. Полая труба мачты была словно разворочена изнутри – как лепестки дикого цветка, наружу во все стороны торчали клочья обшивки.
– Мне кажется, – произнесла за спиной Глайя, – это было в нижнем грузовом. Что там везли?
– Нашла у кого спрашивать! – рявкнул я. – У фельдшера! Откуда мне знать?
– Все-таки думаешь, что террористы?
– Я уже ничего не думаю! – заорал я. – Может твои пауки с Волглы! Может покушение на кого-то из пассажиров! Может какой-то идиот сдал в багаж промышленный конденсатор, а идиот таможенник пропустил! А идиот серворобот распаковал и отключил контур! Какая нам разница?
Я хлопнул по планшету и вывел на экран схему присутствия. Как и прежде, мигали всего два огонька. В окружающем пространстве живых существ не было, только сигналил мой коммуникатор на запястье и клипса на ухе Глайи.
– Бешеный пульс. – сказала Глайя и соскочила со стола. – Просто ляг и полежи.
Сволочь, успела прочесть цифры. Я сбросил схему присутствия и пронесся по технологическому коридору до утолщения перед воронкой. Вспомогательные помещения. Склад ремонтных железяк для реактора. И вот она, аварийная шлюпка. И совсем рядом, напротив – медицинский бокс. Потому что чиновники из здравоохранения, которые сами ни разу не летали дальше курортных планет, панически боятся неизвестной космической заразы и приказывают выносить медбоксы в карантинную зону к самому реактору, да еще герметизировать по высшей категории. Как будто заболевший не успеет заразить всех еще в обеденном зале! И как будто существует инфекция, с которой не справится активный белок из любой стандартной аптечки! Зато теперь жилой борт рассеян мелкой пылью в космическом пространстве. И семеро членов экипажа. И двести восемь пассажиров – земляне, адонцы, кажется даже юты. И кругом вакуум, в огрызке транспортного коридора тоже вакуум. А мы – мы заперты в боксе. Я и эта зверушка, которая напросилась слетать на Землю с экипажем. И все, что у нас есть – это запас кислорода на десять часов. И холод. И связь с компьютером шлюпки. Отличной быстроходной шлюпки, до которой нельзя добраться, потому что за дверью – вакуум. Исчезающая надежда что придет помощь. Откуда она придет? Глухой космос. И медикаменты. И универсальный автоклав. И еще у меня есть кое-что, о чем она не знает. Но об этом нельзя думать, потому что он один, а нас двое.
– Послушай, – сказала Глайя, – а если меня усыпить?
– Что?! – я от неожиданности подпрыгнул.
– Если пушистого усыпить, тебе кислорода хватит надолго. – полосатый хвост задумчиво ползал по полу.
– Прекрати!!! – рявкнул я.
– Просто расскажи, как бы ты меня усыпил? Тебе ведь приходилось усыплять пушистых зверей?
– Приходилось. – выдавил я, – Не хватило мест в госпитале и трое студентов с нашего курса проходили практику в ветеринарной клинике.
– Расскажи, чем усыпляют животных? – в голосе Глайи было живое любопытство, внутри огромных глаз блестели искорки.
– Как усыпляют? Ты хочешь это знать? – я сунул замерзшие руки в карманы комбеза и прошелся по боксу, – Я бы дождался пока ты заснешь. Я бы поднес к твоему носу вату, смоченную эфиром. Затем вколол глубокий наркоз. Затем взял шприц с толстой иглой и наполнил его аммиаком. Затем проткнул грудную клетку между ребер и ввел аммиак в легкие. Мгновенный некроз тканей. Быстрая, безболезненная смерть. Так усыпляли собак и кошек в начале двадцать первого века.
Глайя смотрела круглыми глазами, чуть склонив голову. Уши бархатными лопухами висели задумчиво и печально.
– А шкурка не попортится от иглы? – спросила она. – Ты набьешь хорошее чучелко?
Я промолчал.
– Обещай, – сказала Глайя, – что не бросишь меня, набьешь хорошее чучелко. У меня очень ценный мех.
– Обещаю. – буркнул я.
– Точно?
– Точно.
Глайя помолчала, задумчиво елозя хвостом по полу. Я внимательно смотрел на нее, а затем расхохотался:
– И это существо рассказывало мне что я хищник, а у вас в культуре нет ни геройских подвигов ни жертвенной гибели?
– Я плохо выучил русский язык. – медленно произнесла Глайя, хвост проехал по полу и замер. – Я не знал, что “усыпить” имеет два значения…
Изо всей силы прикусив губу, я закрыл лицо руками и упал в кресло. Меня трясло. Я чувствовал что Глайя села рядом и прислонилась ко мне, чувствовал ее тепло. Она что-то говорила, успокаивала. Наконец я почувствовал, что силы покидают меня и накатывается тяжелый сон, видения наплывали со всех сторон.
Я сполз с кресла и лег на пол. Глайя свернулась рядом.
– Ты не бросишь пушистого? – промурлыкала она сонно.
– Нет конечно. – ответил я.
…Очнулся я от холода. Встал, посмотрел на спящую Глайю. Открыл сейф с медикаментами, достал вату и эфир. Намочил вату и положил рядом с ее носопыркой. Она шумно вздохнула, и я испугался что она проснется. Но она не проснулась. Очень долго искал наркоз, а вот аммиак нашелся быстро. Шприц вошел в легкие не сразу – панически дрожали руки, игла натыкалась на ребрышки. Затем я распахнул стенной шкаф и достал скафандр эпидемиологической защиты. Полноценный герметичный космический скафандр, с запасом кислорода на несколько часов. Разве что не экранирует от радиации, зато с усилителями движений. Кто знает, если бы не усилители, может мы смогли бы влезть туда вдвоем? Я отключил трансляцию внешних звуков. Сирена стихла, но тишина оказалась страшнее. Нашел пластиковый пакет и положил туда тушку Глайи. Поднял с пола планшетку и ввел команду. Тяжелая дверь бокса отползла в сторону. Порывом ветра меня качнуло и кинуло вперед, я грохнулся на порог, но пакета не выпустил. Дошел до шлюпки и залез внутрь. Когда давление выровнялось, снял скафандр и положил руки на пульт…
Чучелко я поставил в своем загородном доме под Ярославлем. Глайя сидела на задних лапках и казалась совсем живой, если бы не тусклые стеклянные глаза, в которых уже не бегали искорки. Неделю я выдержал, а затем переставил чучелко на чердак. А когда через пару лет заглянул туда, увидел как его безнадежно испортили мыши.
* * *
– Ты не бросишь пушистого? – промурлыкала она сонно.
– Нет конечно. – ответил я.
…Очнулся я от холода и долго пытался прийти в себя после кошмарного сна. Встал, посмотрел на спящую Глайю и потряс ее. Она сонно хлопала глазами.
– Глайя, у меня есть один скафандр. Ты попытаешься залезть в него и доберешься до шлюпки.
– Где? – спросила Глайя и повертела головой.
– В шкафу. Неважно. Он один.
– А ты? – спросила Глайя.
– Я – нет. И не смей спорить! Это решено.
– Героизм и жертвенность. – промурлыкала Глайя и перевернулась на другой бок, – Прекрати глупости, давай спать. Ты же не бросишь пушистого?
– Нет конечно. – ответил я.
Сел в кресло, включил внешнее наблюдение и стал смотреть как сиреневая галактика нарезает бесконечные круги. Когда Глайя заснула, подошел к шкафу, достал вату, эфир и шприцы. Сделал все необходимое, подошел к автоклаву, открыл тяжелую дверцу и положил внутрь маленькую остывающую тушку. На ощупь сквозь мех она казалась совсем крохотной. Я закрыл дверцу и установил на пульте режим кремации. Когда в камере автоклава потух багровый огонь, я отстегнул защелки и распахнул дверцу чтобы прах рассеялся в космосе. Герметичная дверца распахнулась с тяжелым хлопком. В воздухе разлился горячий запах паленой шерстя. Я надел скафандр. Разблокировал дверь бокса. Дошел до шлюпки.
* * *
– Ты не бросишь пушистого? – промурлыкала она сонно.
– Нет конечно. – ответил я.
…Очнулся я от холода. Встал, посмотрел на спящую Глайю, открыл сейф с медикаментами, достал вату и эфир. Намочил вату и положил рядом с ее носопыркой. Она шумно вздохнула, и я испугался что она проснется. Но она не проснулась. Вколол снотворное. Ее дыхание стало почти незаметным. Надел скафандр. Подошел к автоклаву, открыл дверцу и осторожно положил Глайю внутрь. Закрыл дверь и вручную запер герметичные защелки. Затем обхватил автоклав руками и напрягся, чувствуя как вибрируют мускулы скафандра. Наконец опоры дрогнули и выползли из пола, раскроив пластик. Я обломал их, схватил громоздкий цилиндр подмышку, открыл дверь бокса и рванулся к шлюпке. Он должен выдержать. Я успею за две минуты. Она не задохнется.
Леонид Каганов
Родился в Москве 21 мая 1972 в семье инженеров-строителей. Окончил 8 классов школы, техникум МТАТ (радиоэлектроника), Московский горный университет (программирование) и Факультет психологии МГУ (нейропсихология). Чуть поработал программистом, разрабатывая на ассемблере модули устройств для геофизики и дозиметрии, работал в команде телесценаристов «ОСП-студия» и др., затем полностью занялся литературной работой. С 1998 в СП России. Автор около 10 книг в жанре фантастики — романы, повести, сборники рассказов. Произведения разных лет получили более десятка литературных премий в области фантастики, в том числе — «Бронзовая улитка» Б.Стругацкого. Также работал над сценариями кино (проекты еще в производстве) и текстами песен. Проживает в Санкт-Петербурге и в Москве. Есть сын Станислав (2008). Авторский сайт в интернете http://lleo.me существует с 1996 года.