377 Views

* * *

Мальчик кравчий, налей мне вина, не вины,
В этом красном все горести растворены!
Что ж ты льёшь мне не то, что просил? В этом белом
Горький привкус полыни и блеск седины.

Баллада старика

Когда я стану стариком,
Издав пятьсот томов,
Я стану медленной рекой,
Текущей меж холмов.

Я буду тихо проплывать,
Качая миражи,
И буду тихо забывать
Все то, чем раньше жил.

Когда я стану стариком,
Смирив упрямый нрав,
Я стану длинною строкой
Под суетой пера,

Я буду течь, и течь, и течь,
Как тихая река,
И будет длиться, длиться речь,
Пока жива строка.

Когда я стану стариком,
Пресытившись войной,
Я стану круглым дураком,
Круглей, чем шар земной,

Я буду многого не знать
И не смущаться тем,
Зато зима, потом весна
И звёзды в темноте.

Когда я стану стариком
В забывчивом дыму,
Я буду делать жест рукой,
Неясный никому,

И то, что зритель не поймет,
Неважно для меня,
Раз в ульях зреет майский мед,
Вкусней день ото дня.

Когда я стану стариком,
Да, стану стариком,
Я стану медным пятаком,
Разменным пятаком,

Отдамся девочке за так,
Засну в её горсти,
Пусть купит шарик на пятак,
И шарик полетит.

* * *

— Мор, ты слышал? Тебя отменили!
На кого теперь будут пенять?
— Смерть, не парься, стреляй да минируй!
Ни тебя, ни Войну…
— Слышу, милый!
— …не возьмётся никто отменять.

Село солнце, как в карцер зека,
Едут всадники в красный закат.

* * *

Зачерствел, подсох горький хлеб стыда,
Чем его запить? Вот любви вода.

Если нет воды, если нет любви,
Горький хлеб стыда станет ядовит,
И тогда грызешь, крошишь, не любя,
Самого себя,
Самого себя.

Говоришь: я стыд! Говоришь: я хлеб!
Говоришь: оглох, разлюбил, ослеп.

* * *

Вижу яблоню в белом, слегка розоватом дыму,
Вижу грязь и разруху в оставленном, мертвом дому,
До сих пор я не понял, как это соседствует рядом,
До сих пор я не понял, и видно, уже не пойму.

Баллада розовых небес

Было розовое небо, пенилось вино в бокале,
Взрыв кипел кровавой пеной, было розовое небо,
Между тем и этим небом шарим голыми руками,
Ищем то, что поломалось, негодуем, тратим нервы,

Небом белым, небом красным наполняются бокалы,
Запах мёда, меди, моря, мора, мертвых – все в букете
Неразрывно, вперемешку; не находим, что искали,
Пьем и шарим, бьем и плачем, шлем проклятия ракете,

В пыль – хрусталь воспоминаний, в пыль – сухую глину странствий,
В пыль дорожную густую опрокинуты созвездья,
Выбор, сделанный не нами, чей-то чуждый желчный праздник,
Мы недобрым чудом вместе собрались в недобром месте.

Было розовое небо, это правда, небо было,
Пена дней вставала дыбом, это правда, дыбом пена,
Жизнь под плетью извивалась, будто пленная рабыня,
Смерть бродила мимо, мимо, подбираясь постепенно.

Падай навзничь в розы неба, падай прямо в облака ты,
Раздирай шипами душу, пусть наружу хлещет память,
Оттого и розоваты небеса перед закатом,
Что на свете слишком много нас, израненных шипами.

* * *

Я такой же, как вы. Это кажется, будто иначе
Я хожу и дышу, и пишу, и смеюсь, и грущу.
Не сносить головы, раз в козлы отпущенья назначен –
Отпустите меня, или я вам грехи отпущу.

И как камень в руке, станет тяжкой пушинка стиха:
Кто здесь сам без греха? Ах, простите — здесь все без греха…

* * *

Если нужно себя оправдать, обелить,
Каждый может собрать миллион небылиц
И слепить из них правду, великую правду…
Нет, не каждый. Не каждый. И сердце болит.

Баллада о тревожном рюкзаке

В моем тревожном рюкзачке
Лежит тревога на бочке,
И ей лежать не хочется,
А хочется ворочаться.

В тревожном рюкзачке ещё
Лежит любовь, где я прощён
За все обиды и грехи,
Непосвящённые стихи.

Есть место? Ну, тогда в рюкзак
Идут улыбка и слеза,
В кармашек, неразлучные,
Они подруги лучшие.

С лихвой заряжен павербанк,
В нем и фортуна, и судьба,
И жребий, и случайности,
Не вечно буду, чай, нести.

Ещё в тревожном рюкзаке
Воспоминанья на брелке,
Плохие и хорошие,
Ключи мои от прошлого.

И вместо вороха одежд
Пакет несбывшихся надежд –
В пути переобуются,
А там, глядишь, и сбудутся!

Да, мой рюкзак всегда со мной,
Горбом пригрелся за спиной,
Как время с места тронется,
Он крыльями раскроется!

* * *

Вот любимые книги,
Вот любимые люди,
Вот разорваны нити,
Вот белеешь от люти,

Это сразу и вместе,
Это здесь и сегодня:
И желание мести,
И прощение-сводня.

Как оно сочеталось,
Как во мне поместилось,
Я не знаю (вот жалость!),
Ну и ладно (вот милость!),

Пью из треснувшей чашки,
Помню: книги и люди.
Облетают ромашки:
Любит-любит-не любит.

* * *

Рваный лик иконы,
В куполе дыра,
Где-то ходят кони
Берегом Днепра,

Это в старой песне,
Нынче не поют,
Господи, воскресни!
Где там, пал в бою.

Тёмен глаз у Спаса,
Покосился крест,
Лейтенант запаса
Из далёких мест,

Там ещё мы вместе
И судьба слепа,
Господи, воскресни!
Смертью храбрых пал.

А во чистом поле
Беспокойный “Град”
Лупит, бьёт, неволит
С ночи до утра,

Замолчи, хоть тресни,
Сдохни, сатана!
Господи, воскресни!..
Слышишь? Тишина.

* * *

Небо синее, сбоку мелом пририсованы облака,
Берега, как стаканы мерные, пруд не пруд, а считай, река,

Он краями подзаболотился, греет спины лягуший род,
Вспоминаю из Заболоцкого, где про лестницу и народ.

Время бродит с пушистой кисточкой, тут подкрасит, подмажет там,
Листья липы на ощупь кислые; да, на ощупь, а что не так?

Небылицы творятся с чувствами, вряд ли я смогу объяснить,
То ли лгу себе, то ли льщу себе, то ли надо сказать: проснись!

Просыпаюсь, а небо синее и мелованы облака,
Надо мною смеются сильные, им не снять меня с языка,

Ни сглотнуть, ни подальше выплюнуть, остаётся одно: трепать!
Ветер спину над лесом выпрямил, убегает вперёд тропа.

* * *

Я не лидер общественных мнений,
В этом нет ни малейших сомнений,
Если гвалт, трескотня –
То пускай без меня,
Посижу в стороне на измене.

* * *

И того я помню, и этого,
Не до встреч теперь, не до встреч.
“Я не мир вам принес, но меч!”
Сигарете отдай сигаретово,
Докури, помяни, скинь с плеч
Тяжесть неба. Визжит картечь,
Поздно сетовать.

Память – рябь на воде. Сезон
Красит листья: кармин и охра.
Во дворе чьи-то тряпки сохнут,
Крона липы течет слезой,
Плач соседки: “Когда ж он сдохнет?!”
Всем понятен – таков резон,
Злая хохма.

Помню этого и того,
На скамейке сижу и помню,
Мне без разницы – полдень, полночь,
Если солнце глядит совой,
Если месяц звезде не в помощь,
И последнее волшебство –
Лес и поле.

Олег Семёнович Ладыженский — украинский писатель-фантаст. Вместе с соавтором Громовым Дмитрием Евгеньевичем известен под псевдонимом Генри Лайон Олди.

Редакционные материалы

album-art

Стихи и музыка
00:00