430 Views
translation from Russian by Yana Kane, edited by Bruce Esrig
dedicated to all, who
so… I talk with people
from the war zone.
based on what, really?
on my own will,
the caring of others,
the underlying unity,
on the authority of my profession,
on the voice of experience or on hunch,
on skype, whatsapp, viber calls,
on all my knowledge,
and, most importantly, on the strength
of us all being in the image and likeness–
we mustn’t forget about that.
and so… what do they say?
same things, different things—
fear and numbness,
fearlessness and madness,
anxiety, anxiety, panic—
‘no, not panicked, but I just can’t eat,’
‘my medicines are running out,’
‘we’ve stocked up on the food with the neighbors,’
‘I’ve volunteered, now my mom is mad,’
‘my brother got drafted, I am home alone,‘
‘the internet is still working at the moment,’
‘electricity, water and gas are still on,’
‘we’re all in the basement for a fourth day,’
‘we made it out and are in another country,
but my daughter screams, keeps screaming for hours,’
‘my ex has been bringing me food for the past three days,
but what if he does not want to anymore?’
‘but I’m in a wheelchair,’
‘but I don’t know: leave or wait it out,’
‘but what if that highway is caught in crossfire,’
‘but I am not able to step out of the house,’
‘during the shelling we hide in the corridor,
at least it does not have exterior walls,’
‘but I’m worried about my sister—
we are all together here, and she’s alone over there,
they won’t shoot her, they’ll just shut her up,’
‘I can’t stop crying—ninth day in a row,’
‘stay or run—
but mom doesn’t want to, the kids can’t sleep,
and there’s no air, there’s nothing to breathe…’
but what can I say to all this?
I keep silence, ask questions,
try to figure out
what other sources of help to tap,
and that’s what I talk about,
and listen, listen, listen,
and again and again ask: “breathe,”
and I breathe together with them,
and with each one of them in turn,
then I conclude the conversation,
try to recall who am I,
and what my name is,
and then start the whole thing anew.
in fact, that’s all there is:
breathing out, breathing in.
Ольга Агур. Посвящается всем, кто
ну вот. и я говорю с людьми
из зоны военных действий.
а по какому, собственно?
по собственному желанию,
чужому неравнодушию,
глубинному единению,
по праву моей профессии,
по опыту и без опыта,
по скайпу, вотсапу, вайберу,
всему, чему научилась,
а главное — потому, что мы
по образу и подобию,
нельзя об этом забыть.
ну вот. а что они говорят?
одно и то же и разное —
страх и окаменение,
бесстрашие и безумие,
тревога, тревога, паника,
нет паники, только есть не могу,
лекарства уже кончаются,
едой запаслись с соседями,
я волонтер, мама сердится,
брата призвали, я дома одна,
пока интернет работает,
пока есть свет и вода и газ,
мы все в подвале четвертый день,
мы вырвались и в другой стране,
а дочь часами криком кричит,
мне бывший приносит еду три дня,
а вдруг ему не захочется,
а я в инвалидном кресле,
а мне уезжать или переждать,
а вдруг обстреляют на том шоссе,
а я из дома не выхожу,
в обстрелы прячемся в коридор,
там все-таки нету внешней стены,
а я беспокоюсь за сестру,
мы все здесь вместе, она там одна,
там не застрелят, там рот заткнут,
а я все плачу — девятый день,
и оставаться или бежать,
мама не хочет, дети не спят,
и воздуха нет, и нечем дышать…
а что я на это могу сказать?
молчу. задаю вопросы.
пытаюсь понять, к кому еще
обратиться за помощью
и говорю об этом,
и слушаю. слушаю. слушаю.
и снова и снова прошу дышать.
и сама дышу вместе с ними
и с каждым из них по отдельности.
потом заканчиваю разговор,
пытаюсь вспомнить, кто это — я
и как меня зовут,
и все начинаю заново.
в общем-то это одно и есть:
выдохнуть и вдохнуть.