393 Views
* * *
“For sale, baby shoes, neverworn”
это написал не Эрнест,
а сентиментальный бурят,
прислал из Бучи домой дары войны,
заскотчеванных дохлых журавлей
награбленного.
а сейчас он рахитичный дракон цвета хаки
гниет в украинском поле
с обожженной мордой.
* * *
серые дома намокшими мамонтами
втираются в туман:
кирпичинами в мокрую шерсть,
сходятся подъездами. тянутся к метро,
тесно прижавшись к друг другу.
дома без людей бессмысленны, полумертвы.
бархатистые черви мокрого снега.
сырое говяжье сердце весны
в разбитом бокале.
плач чужих собак, брошенных хозяевами.
* * *
средняя скорость войны — 57 смертей в час
все призраки войдут в тебя
как дым костра
обратно в деревья
высасывая серый свет из глаз
* * *
деревня разваленная орудийным огнем
стертая до черно-бурого мяса
овчарка с разорванной пастью
обугленные пни черные индюки
пласты вырванного чернозема и глины —
не сделать ни Адама ни кувшин
ни фигуру узкоглазого воина.
в мозгу крутится как оплавленная пластинка
одна покалеченная фраза —
“не забыть написать про ключи”
что она значит?
это те ключи с колечком на штыре вешалки
единственной уцелевшей стены.
связка ключей отбрасывала микро тень на обои
покрытые грязью солнца —
тень от ключей — повешенный в скафандре космонавт
или святой с нимбом.
сколько в Украине ключей от дверей
которых нет
домов которых нет
миров которых нет
детей которых нет
* * *
ветки разметаны по небу
будто женские волосы в чаше с молоком.
внутренняя жизнь точно крот
роет тоннели в немыслимом, невидимом,
а настоящее метро снаружи:
пустовокзальность,
захиревшие голуби,
беженец гуляет с енотом на поводке.
развозчик пиццы на корточках
мудохается с соскочившей велосипедной цепью,
над ними проносится ракета Искандер.
громадность пространств,
остовы вымершей рекламы.
и весь день соскальзывает четко
как голова носорога, разрубленная лазерным мечом
наискось
в кипящий снег, розовые пузыри.
солнечные лучи как тонкие иглы:
их втыкают и вытыкают в обнаженный как блюдо мозг,
при этом голос за кадром
спрашивает у тебя: что чувствуешь сейчас?
а сейчас?
коренья травы вывернуты наружу
точно бело-розовые волосатые кишки.
земля плывет под ногами —
доска под серфенгистом
* * *
городок
темно-буро-поцарапанный
в гирляндах дыма от взрывов —
будто глухонемые рисовали фугу Баха,
ее негатив, отраженный в смертях,
в едком огне и разрушениях.
смазанный автопортрет анти-творца,
черная болезнь вселенной,
заповедь:
разрушай, убивай, причиняй как можно больше зла
бессмысленного, беспощадного.
если посмотреть со стороны
с точки зрения далекой звезды —
это распухшие лимфоузлы
на горле неба больного раком.
а ночью снова все накроет розовое зарево
и выше плотная чернота:
звездная кошка
держит на шкирку сдохшего котенка:
едва прорезались глаза.
в звезды смотрят артиллеристы.
высший разум не предлагает помощь.
вселенная все забудет. и была ли зима?
была ли война?
нам не понять логику великанов,
длинных космических тварей.
* * *
звук воздушной тревоги
вскрывает сны как консервы ножом.
мир войны уже с нами навсегда.
собран из разных сортов ужаса, гнусности,
иногда недостает подробностей,
но мы пьем густой как керосин
отвар страшных символов.
идеи материальны как мурены:
челюсть внутри челюсти.
а материя призрачна как пена и паутина.
ночное небо все в звездах — в шрамах от ногтей.
вселенная щипала пустоту что есть сил,
чтобы проснуться от кошмаров,
кричала сверхновыми.
мы сны
выпавшие наружу как леденцы в песок
гладиаторской арены.
* * *
ты столько раз умирал во сне,
что один раз уж точно выдержишь наяву.
душа покидает тело за секунду до.
поднимается над тем, что было домом,
тальник, рыбацкая шхуна, тебя уносит по спирали
горячее течение,
тебе кажется, что ты летишь, мошка в клею,
раскинул руки — теперь это отростки
светящихся трубок.
теперь ты — фантастическое существо
с шестнадцатью глазами на лице,
задран как подсолнух,
но тебя никто не видит,
и контуженный сеттер от страха
перепрыгнул забор,
соты зернистого света, и этот шум, звон.
пчелы, пчелы, ты еще задеваешь ступнями
крыши обгоревших автомобилей,
но удивительно — нет следов сажи,
и там, где были ноги теперь —
ножницы неподвижности.
стебли черно-зеленых воспоминаний точно водоросли
залепляют твое лицо, а вязкая глина
склеивает рот, конверт,
уже больше никогда.
ты хочешь это сказать — про себя, вне себя,
но проходишь сквозь слово — как рука призрака
сквозь ярко-красную жестяную банку кока-колы,
тебя прижимает к балкону
тринадцатого этажа, к опоре,
что осталась после взрыва ракеты, зачем?
здесь жила она, вторая любовь
всей твоей жизни — сонная, большеглазая,
похожая на удивленного птенца аиста,
давай, исчезай,
спиной к реке, пока дьявол не прокукарекал,
а артиллерист не докурил,
и дробится тяжелое белое небо,
живот дельфина, прошито снарядами,
танками, темными силуэтами громадных грачей
на картофельном поле у реки, по мосту
с грохотом несутся легковушки, визжат
как первоклашки,
в руках у ангела сломанная рука,
ветка странного дерева, ты был им когда-то
однажды, но память вытекает быстрей, чем кровь,
прижат к свае небритой щекой,
глаз, проглотивший реку и завод за рекой.
не страшно, страшно, жутко, смешно,
ты знал это всю жизнь и немного дольше.
однажды
все твои картины исчезнут в огне
и выйдут по ту сторону пепла.