836 Views
* * *
Жму на педали – будто бы догнать
Пытаюсь тех, кто отступали,
Кричу им вслед – Иван, Петро, Игнат,
Муса, Серго – пустые дали
Откликнутся, и я, припав к рулю,
Одолевая в гору путь кремнистый,
Сжимаю пальцы – будто бы палю –
В штабы,
в заградотряды,
в особистов,
В усатый стяг. Как маки – ордена,
Морями крови вспоенные. Врёте –
Еще моя не кончилась война
За косточки напрасные в болоте.
* * *
Господи, если есть у Тебя рай,
Ты меня туда, конечно, не забирай
К праведникам прозрачнокрылым,
Сама знаю – не вышла рылом.
А пусти меня на кухню через черный ход
В 41 год,
К Рябинкину Юре,
Чтоб за крестами бумажными ветры дули,
Буду варить ему кашу, класть по ложечке в рот,
И он не умрёт.
Каждый день буду варить кашу –
Пшенную, рассыпчатую – а как же,
И когда он поднимет руку, то этот жест
Будет лучшим из Твоих блаженств.
День за днём буду варить кашу –
И о смерти, глядящей в лицо, Юра не скажет.
Буду варить кашу вечером и поутру –
И мама не бросит Юру, спасая его сестру.
И тогда я увижу краешком глаза –
Всеми шпилями сразу
Колосящийся, будто рожь,
Петербург небесный, в котором Ты всех спасёшь.
* * *
Снег завесил занавеской тюлевой
Кухонное тусклое окно.
На земле моей, покрытой тюрьмами,
Погляди, по-прежнему темно.
В облаках дымится месяц узенький,
Куст топорщит пухлые бока.
А давай-ка за невинных узников
Мы поднимем к полночи бокал –
Поглядим на стол, на ель колючую,
Выпьем – ты кивнешь, и я кивну,
Хрупкое своё благополучие
Ощутив внезапно, как вину.
* * *
Ещё одно заброшенное поле,
Блуждают иван-чая огоньки.
Как человек, уставший быть собою, –
Ни снов, ни сожаленья, ни тоски.
Над ним летают медленные осы,
И вереницами издалека,
Как женщины, темны, простоволосы,
Проходят дождевые облака.
И сразу же, с туманом перемешаны,
Сквозь влажную густую лебеду
Идут рядами конные и пешие,
И красные, и белые идут.
Идут лишенцы, спецпереселенцы,
На сгорбленных подводах кулаки,
В сырых кульках беззвучные младенцы,
Плывут в шинелях русские и немцы,
В сквозных лучах угрюмые полки –
Наискосок от Гатчины до Луги,
К невидимому глазом рубежу.
В задымленное стёклышко разлуки
Я, как на солнце, на тебя гляжу.
Но сквозь тебя плывут, как через поле,
То беженцы, скользящие из рук,
То детский плач, то отголоски боя,
То три солдатки, впрягшиеся в плуг,
И корка хлеба, и головка лука,
На поздний ужин – кипяток и жмых.
Сквозь поле незасеянное –
руки
Тяну к тебе, но обнимаю – их
* * *
Мы будем счастливы назло
Звереющему веку,
Мы сквозь морозное стекло
Увидим Марс и Вегу.
Когда же будет отменён
Мирок наш и развеян,
Ещё друг другу подмигнём,
Уверена – успеем.
Настанет вторник и среда,
Но только от испуга
Не дай нам, Господи, предать,
Не дай предать друг друга.
Когда во двор нахлынет рать –
Убийцы, отморозки,
Не приведи нам выбирать,
Кого спасать, кого отдать –
Нарезать на полоски,
Которому из двух детей
Сберечь кусок последний.
А воздух от дурных вестей
Густеет – и от бредней,
И в комнате полно гостей –
И башмаков в передней.
Но будь сегодня начеку:
Как знать – перечеркнув строку
Проспекта, взяв налево,
Быть может, тянется к звонку
Уже – как пистолет к виску –
Усталый ангел гнева.
* * *
Ничего из СССРа,
Как ни бейтесь, не полюблю,
Ни дворца, ни панельки серой,
Ни закусочной на углу.
Не хочу парашютной вышки,
Не хочу вороных “марусь”,
Я, конечно, любила пышки,
Но уж как-нибудь обойдусь –
Без мороженого, без тира,
Заберите вы ваш сырок!
Ваша молодость вдоль ходила,
А моя плыла – поперёк
Этих песен, паривших гордо
Над страною в крови, в пыли,
Мне их силой пихали в горло,
И оно до сих пор болит.
Сквозь “березовый сок”, сквозь “Мурку”
Всё просвечивает барак,
Только яркий огонь в печурке
До сих пор разгоняет мрак.
* * *
Привет, о дева Революция,
Таинственная визави
С холодными глазами-блюдцами,
С губами тонкими в крови.
Не притворяйся незнакомкою,
Голодным взором не смотри,
Пакетик из-под чипсов комкая, –
Я знаю, у тебя внутри –
Костры, да наледи, да нелюди,
Над ямой ржавая трава
И нас, случайно не доеденных,
Заждавшиеся жернова.
Высматриваешь
жертву робкую –
И все-таки привет тебе –
С воинственной татуировкою,
С тремя колечками в губе.
Уж лучше ты –
юна, неистова,
Со взором – вдаль из-под руки, –
Чем с их рутинными убийствами
Пожизненные старики.
Уж лучше так – с кострами, танцами
И пьянкой ночи напролёт
Над трупами. А кто останется –
Тебя разыщет и убьёт.
* * *
Мы живем на проспектах имени палачей
Среди ржавых труб, расшатанных кирпичей
И глядим, как волки, в заросли кумачей,
Словно там остались залежи калачей.
Проплывают рядом бетонные пустыри
И торговых центров стеклянные пузыри,
Козырьки ларьков. Из серой юдоли сей
Никакой не выведет Моисей.
Мы живем на проспектах имени палачей,
В нашем супе бумажный привкус от их речей.
Мы идем к себе, да никак не найдем ключей.
Как в блокаду, стулья и книги внутри печей,
Мы в чугунных лбах сжигаем ХХ век,
Он горит так долго, что хватит его на всех.
Мы живем на проспектах имени палачей,
Раскрываем рот – и голос у нас ничей,
Зажигаем в комнате лампочку в сто свечей,
А она освещает лес, перегной, ручей.
Утопивши сапог в промоине в том леске,
Вынимаешь – с дырявым черепом на носке.
Бедный Йорик, Юрик, вот он – бежал, упал,
На подушке мха – головы костяной овал,
Через дырочку видно атаку, огонь, оскал
Старшины, колючку, вышку, лесоповал.
И куда ни пойдёшь – на запад ли, на восток,
Бедный Юрик, бедный-победный Санёк, Витёк –
Все тропинки тобой перечеркнуты – поперёк.
Есть во фляжке водка, в термосе кипяток:
О тебя споткнувшись, о костяной порог,
У сухого пня с тобой посижу, браток,
Пошепчусь, пошуршу, как сухой листок, –
Пока мне на роток не накинет земля платок.