354 Views
* * *
В снегах, нанизанных машинами
на фарный свет.
В ветрах, облизанных карнизами
за много лет,
скользят попутчики случайные,
гудят мосты.
И рвутся, к дереву причалены,
ворон хвосты.
Неожидаемо и тонко
вскипает ночь –
ужалит серою поземкой,
и мчится прочь…
Зима оделась кирпичом:
по непогоде.
На цыпочках минуя дом
судьба проходит.
* * *
Снег мохнатый лапами топочет
по лицу, машинам, фонарям:
или это он играться хочет,
или просто бегает по нам?
Ничего не видно в километре,
да и с десяти шагов – ни зги.
Заблудились в ошалевшем ветре
звери нашей каменной тайги.
Снег повсюду. Им живут и дышат,
и туманный выдыхают пар;
птицей ночь метелится по крышам,
черная как Пабло Эскобар.
Вепрями проносятся трамваи
росомахой крадется ГАИ
и бредут, себя не узнавая,
снежные сограждане мои.
Белое бушует полоснежье,
развалив сугробов берега,
да скрипит под валенком надежда:
снег идет. Не видно ни снега.
* * *
… и будут тикать те будильники,
которых мы не заводили,
и молодые будут циники
над тем смеяться,
что не жили.
Все будет так, как при тебе –
как день назад, но по другому.
Дождь будет бить по голове,
автобусу, по крыше дома…
Друзья зажмут в стакане злость,
а матери друзей заплачут
о том, что – началось. И значит,
сменить условия задачи
как ни крути, не удалось.
Твой труп ушел под звуки труб
на терпеливое кладбище…
расслабься, парень – это клуб
для успевающих и лишних,
для умников и чудаков,
для одинаковых и прочих,
которым не найдется слов,
да и имен не сыщешь, впрочем.
Все будет так, как день назад,
но ты рассвета не увидишь;
чужое небо или ад –
неважно. Ты прошел за финиш.
И будут хлопать на ветру –
как при тебе – часов страницы.
Хотя и им, наверное,
придет черед остановиться…
* * *
Когда придут с дерьмовой водкой
друзья нетрезвою походкой
когда забулькают пельмени
в кастрюле емкости большой,
когда разлито по стаканам
а окна кажутся экраном –
на кратких несколько мгновений
в душе рождается покой.
Душа над крышами взлетает,
ее никто не замечает,
и человек внизу качает
тридцатилетней головой.
В душе рождаются советы:
как сделать то, закончить это,
и как вернуть былое лето
с хорошей женщиной одной…
И снова плещется струя,
и улыбаются друзья
и в ногу пес уткнулся мордой –
смотри, хозяин, это я!
И снова все идут за водкой
неадекватною походкой.
Ночь. Ветер листьями играет
его никто не замечает
душа над городом летает,
не поспевая за тобой.
А воздух полон голосов
духов и желтых светофоров
и магазинчик занят скоро
трехчеловекою толпой:
бутылки сложены в пакет
и пиво на губах искрится,
а под подолом продавщицы
такое видно на просвет!..
И улыбаются друзья
а самый лучший это я,
а пес уже за кошкой мчится –
вот это свежая струя!
И три струи за гаражами
поют о том что было с нами.
… Спасибо, Родина, тебе
за воду, что бежит из крана!
Закуска кончилась так рано,
а деньги и того скорей;
в желудке булькает незло
коктейль «Бодяга», номер первый.
На языке скончались нервы
и всех под утро развезло
душа висит у потолка
в дыму последней сигареты –
большая, сонная слегка
и в предвкушении рассвета.
Душе по-детски хорошо
и ей немного странно это,
хотя… на то оно и лето
чтоб удовольствие пришло.
В окне светлеет. Слышно птах
чириканье. Троллейбус катит;
и дворник выметает катет,
давно сосчитанный в шагах.
В душе рождается любовь
любовь ее переполняет –
но человек в углу качает
тридцатилетней головой.
Он хоть и пьян, но точно знает
что жизнь такою не бывает,
какою лето отражает
ее: воздушной, золотой.
И вырубается, едва
начав с душою спор о главном,
и грудь его вздымает плавно
дыханье, скрывшее слова.
Молчат уснувшие друзья
у пса теория своя:
ему хозяин заменяет
иные смыслы бытия…
И, обернувшись легкой лодкой,
душа одна летит за водкой.
* * *
Дожили до весны,
до слез дожили.
– Привет, капель!
И небо стало
не шматом серого слежавшегося сала,
а чем-то синим:
в небе колыбель.
Хмель, ветер.
Кавалерия ночная
в карнизы бьет;
Пронизан город-плот
вен серых сетью – луж.
Плывет, не зная
что его летом ждет.
* * *
И все умрут. И мы умрем.
И девушки умрут, которым
кончали в теплую ладонь;
и те, с которыми не стоит,
и не стоит… И тишина
укроет мир подбоем алым.
Деревья сплюнут семена,
а нас – не стало.
И что-то важное пройдет,
судеб завертится окрошка.
Уже нам не перепадет
ни крошки.
Мы воробьи. Мы никогда.
Мы ветер в ивах над водою;
мы мелкой вписаны строкою
в непрожитые года.
* * *
Грязь. Шлёп.
Дорожка узкая.
Злишься на дорогу,
но куда деться?
Навстречу – девушка.
Семечки лузгает.
Мотор – стоп!
Замерло сердце
а тело
само
продолжает идти…
Встретились –
обычное дело –
на середине
пути.
Глазами
привычно
друг друга обшарили
и встретились снова
глаза.
Девушка
вы не меня ожидали ли?
Если – да,
то я – за!
Жизнь – комедия;
нет случайных
ходов и слов.
Скажите,
если это не тайна:
верите вы
в любовь?
С первого взгляда
и до последнего
вздоха,
так
чтобы вместе?
Или вы больше
верите в среднее,
описанное:
«может быть», «если»?..
Шансов
судьба дает немного.
Может быть, это –
единственный раз.
… Глянул.
Реверансом уступая дорогу
молча
шагнул
в грязь.
* * *
Смешное было время, где
мы раздавали обещанья
гуляли, пили пиво
на скамейках…
А было вот как:
в груди щекотка, ветер впереди
общаг очаг, друзей портреты –
Где это
все?
Не знаю…
Было так:
до утра не пили,
а спорили;
весною
подолы задирали взглядом
Словом, жили.
Тайны все покрыты шоколадом –
Где тайны те?
Не знаю…
Помню, верили
и в карму, и гитаре
давали жизни
улицам ночным
стихи писали,
кольцами пускали
время по мостовым –
Где время то?
Не знаю…
Друзей уход, полеты наяву
и девушки с родными голосами,
судьба без края…
Где это? Это было все?
Не знаю…
* * *
Идешь и покупаешь песни
в которых ключ к весне чудесной,
перебираешь сидюки
на рыночном прилавке пёстром –
такие аккуратные,
квадратные
пластмаски.
Надо же
как прошлое бывает радужно!
А в настоящем были матовые,
окутанные сладкой ватою,
окуренные анашой
виниловые полнолуния,
весенние полубезумия
с намаявшейся душой
Там стекла рушились, кусая
мы извивались на полу…
– Ты любишь? – Не скажу. Не знаю!
Трезвея, продолжая
игру
в снегу, под яблонями. Дымка.
Водка. – Блядь, жизнь!
Крутись, пластинка!
стучись
под сердце, мать его в оранжевую душу
так,
чтоб помнить то, что в молодости слушали
оставшиеся века!..
… Придешь домой; судьба за пазухой,
откроешь пиво, и пока
компьютер слизывает насухо
с руки таблетку сидюка,
пока разглядываешь яркие
коробки с буквами знакомыми
становится немного жарко и
готов к свиданию с обломами,
И ждешь. И все как будто правильно –
вот только музыка не та.
Знакомая. Живая замертво.
Заученная пустота.
Не то пришло, что помнилось,
не то, что ожидал –
скорее, что-то кончилось
скорлупкой о причал.
И огорчиться хочется,
и разозлиться, но
не хочется морочиться:
все равно.
Отступишься. И двери намертво срастутся
во мгле.
Лежит, чужая как пришельцев блюдца,
на столе,
твоей рукою разворошена
мозаика
чужого прошлого.
* * *
А девки в плавках шастают
а доски пахнут краскою,
а я мечтаю о словах
и о сокрытом в облаках,
и о смеющихся открыто,
и о молчащих в такт.
А лето в небе северном
вдоль проводов отмерено,
и я теряю дней часы
с травы сметая ягод сыпь,
процеживая в пальцев сито
секунды вечности:
мелькнут шагами рыжими
коленками-лодыжками
сверкнут осколки прошлого,
прошедшего хорошего,
и осмелевшими губами
ласкаю крошево.
А люди ходят парами,
а люди дохнут старыми
и вниз уходят по реке –
их имена на языке
забыты; забиты словами,
их просто нет.
А память манит ласкою
а будущее сказкою,
и я мечтаю в памяти
потерянные дни найти,
чтоб рассмеяться поутряни
качнувши маятник:
все возвращается, кружась
и все уходит, возвращаясь;
кто ж знал заранее?
вся вечность – это молью глаз
изъеденное расстояние.